Ликвидация юридического понятия «поместье» как временного земельного владения, предоставленного дворянину на срок службы, неизбежно выдвигала и проблему обновления понятия «служба».
Образование при Петре шляхетства как особого сословия не изменило сущности прежней службы, которую исполняли служилые люди в прошлые века. Более того, с образованием регулярной армии, «правильного» бюрократического государства служба становилась все труднее, требования к ее исполнению — все строже, а наказания за провинности — все суровее. Дворянин первой трети XVIII века уже не мог, как его отец или дед, отсидеться в деревне, ограничиваясь присутствием на ежегодных, довольно формальных, смотрах, куда он приезжал «конно, людно и оружно», а затем возвращался в свое поместье. При Петре служба дворянина, оставаясь поголовной, пожизненной и обязательной, стала еще и регулярной, постоянной, вынуждала его надолго, если не навсегда, покидать поместье. К тому же эта служба требовала серьезной профессиональной подготовки, исполнительности, самоотверженности и дисциплины.
После смерти Петра хотя и произошли некоторые послабления, но принципы службы остались прежними, петровскими, то есть суровыми. Как обязательное поступление на службу молодого недоросля («новика» в XVII веке), так и увольнение от службы сопровождалось довольно сложной процедурой. Если раньше все решалось на публичных смотрах-маневрах, то теперь сам смотр в значительной мере был бюрократизирован, проводился в Военной коллегии, в Герольдмейстерской конторе Сената, перед специальной комиссией, причем освидетельствование врачами стало нормой.
Перед нами типичное медицинское заключение о здоровье бригадира А. Голенищева-Кутузова: «Оный бригадир одержим разными застарелыми болезнями несколько лет, а те болезни у него имеются: 1) каменная, от которой песок и ломота великая, более тогда, когда запирается урина, которая у него часто бывает…» Далее следует описание еще четырех старческих болезней, из которых более всего бригадира донимал «лом», от которого он «весь высох, и объявляет он, бригадир, что от оной болезни больше, — как от других болезней, имеет мучение и в жилах великую стрельбу, от которых болезней, по разсуждению доктора, вылечить его неможно, иза всеми вышепоказанными застарелыми болезнями уже и движения не имеет, чего для всегда служителями водим бывает и затем более принужден лежать»25.
Вот только в таком состоянии можно было рассчитывать на увольнение из армии и от службы. Если же офицер еще мог передвигаться, прыгая на своей деревяшке, то его могли направить служить в провинцию, в нерегулярные части или на должность администратора, и так до самой смерти, которая единственно освобождала от службы.
Весьма распространенная практика использования отставных офицеров на государственной службе вызывала недовольство дворян, лишенных возможности жить в своих поместьях. Сенат регулярно получал сообщения, что отставные офицеры в губерниях прибегают к различным ухищрениям, чтобы избежать обязательной дляних явки на смотр и соответственно — назначения «в разные дела и посылки». Сенат извещал императрицу, что эти почтенные старцы, «знатно уведав о том (смотре. — Е. Α.), из своих деревень, где они жили, выехали в другия свои деревни, и хотя за то все их деревни отписаны, сверх того — на них штрафы положены, но и затем многие не явились же» на смотр. Сенат просто не знал, что ему «с такими ослушниками чинить».
Сенат также отмечал, что без особой охоты идут на смотры молодые дворяне, манкируя своими обязанностями перед императрицей и Отечеством, и даже записываются в тяглое (то есть неслужилое) сословие купцов, посадских, а некоторые даже «в дворовую службу к разных чинов людям, и переходят из города в город, дабы звание свое утаивать и тем от службы отбыть»26.
Оценив эти факты, правительство Анны в декабре 1736 года издало указ, который, по словам С. М. Соловьева, «составил эпоху в истории русского дворянства в первой половине XVIII века»27. В указе «для лучшей государственной пользы и содержания шляхетских домов и деревень» разрешалось одному из сыновей хозяина имения оставаться «в доме своем для содержания экономии». Определялось, что молодые шляхтичи идут на службу в возрасте двадцати лет и, прослужа 25 лет, могут быть отпущены «в домы», даже если они вполне годны для продолжения службы. Если же офицеры или чиновники «за болезнями или ранами по свидетельствам явятся к службам неспособны», то разрешалось увольнять в отставку и тех, кто не достиг указного 45-летнего возраста. Вскоре был изменен и порядок учета недорослей. Они были обязаны являться на смотр лишь трижды в жизни; в семь, двенадцать и шестнадцать лет, а в промежутках — овладевать науками28.
Постановление 1736 года было подлинной революцией в системе прежней, дедовской службы дворян. Реализацию его пришлось, правда, отложить до окончания войны с Турцией. И как только был заключен Белградский мир 1739 года, правительству пришлось пожалеть о своем великодушии — огромное число дворян сразу Же запросилось в отставку. Но дело было сделано, и российское дворянство, добившись значительного облегчения в службе, еще на один шаг продвинулось к своей эмансипации.
Как и всякое другое, анненское царствование было обильно законодательством, — как тут не вспомнить В. О. Ключевского; «При великом множестве законов — полное отсутствие законности». За время царствования Анны было издано не менее 3,5 тысячи указов, но из этой гигантской груды бюрократических произведений в истории осталось буквально несколько указов, по-настоящему важных для будущего развития страны. О тех из них, которые касались статуса дворян, уже сказано, теперь пойдет речь об одном важном указе уже из другой сферы — законодательства о промышленности.
Этот указ появился 7 января 1736 года. Он провозглашал, что «всех, которые при фабриках обретаются и обучились какому-нибудь мастерству, принадлежащему к тем фабрикам и мануфактурам, а не в простых работах обретались, тем быть вечно при фабриках»29. За дворцовых и помещичьих крестьян, ставших мастерами, мануфактурист платил компенсацию помещику в размере 50 рублей.
Это был принципиальнейший в истории русской промышленности указ, ибо он ликвидировал социальную группу вольнонаемных промышленных рабочих, среди которых помимо беглых крестьян было немало «вольных и гулящих людей» — основы пролетариата. Петровская эпоха коренным образом изменила эту классическую схему образования категории наемных рабочих. Петр ничего не жалел для предпринимателей, которые решились завести заводы и мануфактуры. Он давал им ссуды, материалы, приписывал к их заводам государственных крестьян. В 1721 году он разрешил мануфактуристам прикупать к фабрикам крепостных, чтобы использовать их как рабочих. Одновременно были резко сужены возможности найма на предприятия свободных людей — состояние вольного, не связанного тяглом, службой или крепостью, человека было признано криминальным.
Все это предопределило столбовую дорогу развития русской промышленности — по крепостническому пути. Это означало, что капиталистическая альтернатива развития экономики была подавлена. Указ же 1736 года продолжил эту тенденцию социальной политики Петра — он покончил с последними остатками вольнонаемного труда, так как признавал собственностью предпринимателя всех работающих у него квалифицированных рабочих вне зависимости от их социального положения, ликвидировал окончательно знакомое еще XVII веку юридическое понятие «свободного», «вольного» человека. Анненский указ 1736 года, как и другие дополнившие его указы, разрешал принимать на работу только «пашпортных» крестьян, то есть получивших от своего помещика или местной власти временный паспорт на отходничество. Таких людей называли «вольными с паспортами». Общий дух неволи распространялся и на все общество. Воля не понималась более как «свобода, простор в поступках, отсутствие неволи, насилования, принуждения» (В. Даль). Характерен в этом смысле указ Анны 1740 года об освобождении из ссылки опального князя А. А. Черкасского. В нем предписывалось: «Из Сибири его свободить, а жить ему в деревнях своих свободно без выезда»30. Бот так, которое уже столетие, и живем мы — «вольными с паспортами» и «свободными без выезда».
Было бы глубоким заблуждением считать, что, приобретя крепостных, мануфактурист был волен распоряжаться ими, как захочет. Напротив — его права как душевладельца были существенно ограничены. Специальный закон обязывал мануфактуристов использовать таких крепостных только на заводских работах, государство же, не менее зорко, чем за качеством и количеством продукции, следило за неукоснительным соблюдением этого закона. Первое и главное правило, которое утвердилось при Петре и последовательно реализовывалось после его смерти, состояло в том, чтобы деревни к заводам покупались «под такою кондицею, дабы те деревни всегда были при тех заводах неотложно и для того как шляхетству, так и купечеству тех деревень особо без заводов отнюдь никому не продавать и не закладывать», с тем чтобы заводы «не ослабевали, но в лучшее состояние произвожены были»?
