Он мог бы спокойно работать в Ленинграде и дальше, но отношения с коллегами у него постоянно ухудшались из-за несносного характера и всегдашнего стремления кого-то разоблачать и клеймить. Презент приложил руку к погрому в ботанике в начале 30-х годов, он был главным лицом в кампании против специалистов в области охраны природы (18), что привело к аресту одного из основателей биоценологии в СССР В.В.Станчинского2, он же оклеветал совершенно неповинного человека, пользовавшегося заслуженным уважением у коллег, видного ученого и педагога Б.Е.Райкова, заявив в докладе перед работниками просвещения Ленинграда:
"Возможно, что сидящие здесь товарищи не отдали себе отчета, что значит классовый враг. Но если перед каждым встанет с остротой вопрос, что Райков является не чем иным, как агентом той самой буржуазии...что Райков является одним из фунтиков, которые на весах буржуазии лежат и хотят создать победу буржуазии, если представить себе, что этот враг хочет уничтожить все достояния, все завоевания, которые пролетариат сделал своей кровью, тогда такой Райков ничего иного в каждом честном товарище, который слился с Советами рабочих, вызвать не может, кроме омерзения, брезгливости и ненависти" (20).
Райков был арестован, судим и выслан на Север, откуда он смог вернуться только в 1945 году, после чего был избран действительным членом академии педагогических наук.
До объединения с Лысенко Презент выставлял себя на роль непримиримого борца за диалектический материализм, за дарвинизм, даже за правильно понимаемую генетику. Например, в 1932 году он похвально высказался о работах молодого генетика Дубинина, попавшего в фокус внимания советской прессы. Под руководством Серебровского Дубинин совместно с другими сотрудниками лаборатории выполнил в 1929-1932 годах серию интересных работ по дробимости гена (21), эти исследования заинтересовали ученых как в СССР, так и за рубежом, и Презент решил нажить капиталец на популяризации достижений входившего в моду генетика.
В том же 1932 году он писал в брошюре о методике преподавания в советской школе:
"Нужно давать основы наук наших [курсив Презента -- В.С.], повернутых к социалистическому строительству. Например не просто говорить о мутациях и законах наследственности, а изучая эти законы, уяснить как они служат или должны служить нашему строительству" (22) [сохранена пунктуация оригинала -- В.С.].
В другой статье, написанной ранее, но опубликованной в 1935 году (23), он назвал Вейсмана, Менделя и Моргана гениями науки.
Неприятные черты характера Презента приводили ко множеству конфликтов, а после ареста Райкова его одновременно стали и бояться и презирать все окружающие, и, понимая, что это не может кончиться добром, Презент начал искать новое место работы. Он решил примкнуть к восходящей звезде советской науки -- Лысенко.
Близкий одно время к Лысенко Н.В.Турбин рассказывал мне вскоре после смерти Презента (умер 15 сентября 1969 года), что первое знакомство Лысенко с Презентом состоялось в 1929 году во время выступления Лысенко на 1-ом Всесоюзном съезде генетиков и селекционеров в Ленинграде. Презент будто бы присутствовал при этом и указал докладчику на то, что неплохо было бы связать идею яровизации с дарвинизмом. Какую связь усмотрел между ними будущий "диалектик природы и эволюционного учения" Презент -- сказать трудно, но поразительно другое: как ни был скуден уровень познаний "стихийного диалектика" Лысенко, но все-таки имя Дарвина он не мог не слышать. Однако оказалось, что не слышал, не знал, о ком Презент ведет речь, и после заседания принялся выспрашивать у Презента, с кем из ученых, с каким-таким Дарвином ему надо поговорить, и где его можно встретить! В 1935 году во время второго выступления перед Сталиным (об этом выступлении речь впереди) Лысенко не постеснялся признать, что до недавнего времени не знал работ Дарвина и что учителем его в данном вопросе был Презент. О столь существенных пробелах в своем образовании Лысенко повинился публично перед Сталиным, видимо, понимая, что Сталин не начнет о нем дурно думать, поскольку и он тоже -- недоучившийся семинарист:
"Я часто читаю Дарвина, Тимирязева, Мичурина. В этом помог мне сотрудник нашей лаборатории И.И.Презент. Он показал мне, что истоки той работы, которую я делаю, исходные корни ее дал еще Дарвин. А я, товарищи, должен тут прямо признаться перед Иосифом Виссарионовичем, что, к моему стыду, Дарвина по настоящему не изучал.
Я окончил советскую школу [?? - В.С.], Иосиф Виссарионович, и я не изучал Дарвина" (24).
После того, как летом 1933 года Презент съездил с Лысенко в Асканию-Нова, связь между ними была восстановлена (25), и Презент мгновенно и круто поменял полярность высказываний, начав характеризовать работы генетиков, отрицательно. В 1956 году Дубинин напомнил Презенту о его "шатаниях", на что Презент в свойственной ему манере возразил:
"Но с 1932 года прошло почти двадцать пять лет и за это время я, Николай Петрович, кое-чему научился и хоть немного поумнел, чего, к сожалению, "кое о ком" сказать никак нельзя" (26).
Задумав пойти в компаньоны к Лысенко, Презент стал тут же безудержно превозносить Лысенко в своих выступлениях, упоминая к месту и не к месту о его "выдающихся достижениях" (27). Характерно, что в одном из докладов этой поры Презент показал, что его взгляды совпадают с лысенковскими и еще в одном вопросе: он высказался против применения математики и против статистико-вероятностных подходов к оценке биологических закономерностей.
Маленького роста, юркий, даже вертлявый, то размахивающий руками, то пускающийся в пляс, загоравшийся при виде любой смазливой девчонки, ежеминутно готовый к тому, чтобы что-то с жаром опровергать или, напротив, с не меньшим жаром отстаивать, Презент как нельзя лучше подошел к такому же, как и их шеф, серенькому, простецкому окружению.
Презент принял последний раз экзамены у студентов в Ленинградском университете в весеннюю сессию 1934 года (в числе сдававших экзамены был Даниил Владимирович Лебедев, который в будущем станет одним из наиболее стойких борцов с лысенкоизмом /28/). Летом Презент кочевал между Ленинградом и Одессой (в это время в Ленинграде выходили еще некоторые его печатные работы /28а/), а с осени он окончательно перебрался с берегов Невы на берег Черного моря. Переехав в Одессу, Презент присвоил себе титул профессора, хотя всего за несколько месяцев до этого все знали его всего лишь как самочинного доцента.
Для Лысенко союз с Презентом также был полезен, ибо, несмотря на свою поверхностность, Исай Израилевич был (или казался) ему кладезем знаний в самых различных областях, в которых он сам был профаном. Ну и, конечно, Лысенко, хоть и испытывал влечение к полемике, но уступал Презенту в умении хлестко жонглировать цитатами из самых разных областей -- от высказываний классиков марксизма-ленинизма до выдержек из книг Священного Писания. Презент привнес в лысенковский обиход яркость, броскость, брыляние цитатами вождей, откровенное политиканство, подаваемое под соусом бескомпромиссной (а, по сути -- бесшабашной) заботы о чистоте знамен, -- качества, которых в этой компании не хватало и которые были так нужны для процветания в советском обществе в те годы.
И в работах советских биологов и у многих западных специалистов можно прочесть, что именно Презент снабдил Лысенко марксистской фразеологией, перевел его будто бы чисто агрономические разговоры в плоскость идеологической борьбы (29). Надеюсь, что всё написанное в предыдущих главах освобождает меня от необходимости опровергать эту точку зрения: Лысенко сам был не промах и умел идти напролом, применять идеологическую "дубину" в научной полемике. Но нельзя не признать, что Презент действительно придал публицистическо-идеологической стороне деятельности Лысенко дьявольский блеск.
Он же сделал еще одно важнейшее для Лысенко дело. Претендующий на то, что он основатель самостоятельного учения, Лысенко как-то не очень умело формировал и багаж и антураж "учения". Он не смог найти соответствующую яркую оболочку для "учения", не сумел, как следует, сформулировать тезис о том, что же это за учение. А ловкий Презент преуспел здесь лучшим образом. Он уже знал, что может быть марксистско-ленинская философия, дарвиновская биология, сталинское учение о нарастании классовой борьбы по мере расцвета социализма. В словосочетании "лысенковская биология" было что-то чрезмерное, может быть, даже опасное. Надлежало подыскать иное знамя, с иным девизом, и Презент, который хвастался знакомством с Мичуриным (у него была даже фотография, на которой он был запечатлен вдвоем с Мичуриным), придумал: эклектической мешанине лысенковских псевдоноваторств было присвоено имя Мичурина. Появился гибрид "мичуринская биология", в которой от Мичурина ничего не было, но зато новое словосочетание звучало (особенно, памятуя о том, что с Мичуриным переписывался сам Иосиф Виссарионович!) вполне призывно, солидно и ново.
