Мне могут сказать: как же так — а многочисленные брифинги, пресс-конференции, презентации и прочие новомодные формы явления наших «мессий» народу? Разве там не звучат вопросы и ответы? Звучат. Но чаще всего, если говорить о высшем звене государственного управления, отрепетированные вопросы и точно такие же ответы. И они, как правило, не дают представления о подлинных целях и мотивах действий тех или иных руководителей, о их настоящем лице.
Но я опять отвлекся на постоянные горестные, не оставляющие в покое душу ни на час, размышления о нынешнем состоянии страны и ее, к сожалению, безрадостных перспективах при продолжении нынешнего курса на криминальную капитализацию и авторитаризм. Вернусь к невольно прерванному рассказу.
Итак, принимая в 1988 году решение об изменении самого характера взаимоотношений между центральной исполнительной властью и населением, мы исходили не только из соображений политического характера. Нет, нас ориентировала на это и социально-экономическая действительность. С каждым днем она становилась все более сложной. Да и экономические реформы принимали масштабный характер. Складывающаяся ситуация настоятельно требовала совета с народом, реального учета различных, вплоть до противоположных, мнений, оперативного разъяснения людям необходимости тех или иных поворотов в хозяйственной политике, их причин и следствий. Только при таком подходе к делу можно было рассчитывать на реальную поддержку обществом нововведений в экономической политике.
И еще: положение Правительства в системе органов управления, когда оно обязано было исполнять решения, принимавшиеся в ЦК, но отвечало за них в глазах людей и при этом не имело сколько-нибудь серьезных возможностей объясниться с ними, обрекало высшую исполнительную власть в государстве на роль беспомощного «мальчика для битья», на которого всегда можно было свалить чужие ошибки. Я чувствовал, что такое положение необходимо было ликвидировать как можно скорее, что нужна новая система отношений между партийной, представительной и исполнительной властями на высшем государственном уровне. А это означало, что должна быть разрушена или хотя бы нарушена монополия ЦК партии на информацию, что нужно создать каналы, по которым она свободно циркулировала бы «сверху вниз» и обратно. Так мы пришли к идее организации впервые в отечественной истории совершенно новой структуры в государственном аппарате — Отдела информации Совета Министров СССР, и весной 1988 года я подписал соответствующее Постановление.
Для меня было очевидно, что по функциям и задачам это должно быть подразделение, во многом отличное от других в составе аппарата Правительства, и поэтому я установил подчинение нового Отдела непосредственно Председателю Совмина. Практика быстро показала, что это было единственно верное решение: ведь каждое дело, начинавшееся этим подразделением аппарата, было совершенно новым, а значит, объективно направленным против устаревших традиций, вошедших в плоть и кровь всех структур Правительства. Столь же ясным было и то, что вводить любые новшества можно было только при активной и постоянной поддержке его главы и Управляющего делами (Михаила Сергеевича Смиртюкова, а затем Михаила Сергеевича Шкабардни). И такая поддержка была обеспечена.
Как я уже сказал, мы начали с того, что подключили к освещению деятельности Правительства самые мощные средства массовой информации — телевидение и радио. Конечно, о решениях Совета Министров, о других событиях, связанных с его деятельностью, общественность получала информацию и раньше. Но только теперь — и опять-таки впервые в истории высших звеньев государственной власти — миллионы людей «вошли» в Овальный зал в здании Правительства в Кремле. Они увидели, как оно работает, услышали, в каких острых дискуссиях проходит обсуждение наиболее важных вопросов, узнали, насколько взвешенно принимаются решения, непосредственно касающиеся их интересов, жизни страны.
Не менее важно и то, что руководители самого высокого ранга и другие участники заседаний, проходивших под пристальным глазом телекамеры, острее почувствовали свою ответственность перед обществом, перед народом. У меня сложилось тогда вполне отчетливое впечатление, что участники заседаний Правительства стали готовиться к обсуждению проблем основательнее, что выступления и дискуссии проходили более принципиально, что все стремились донести до миллионов телезрителей свою точку зрения на те или иные вопросы. Возможно, кто-то и боялся назвать вещи своими именами, не хотел выносить на всю страну сор из своей ведомственной избы, но плюсы от такой формы работы явно перевешивали подобные издержки.
А возьмите, скажем, такой прием: на заседании глава Правительства публично поручает кому-то из своих заместителей или министров решить волнующий людей вопрос — например, ликвидировать заторы в портах и на железнодорожных узлах и в строго определенный срок доложить об этом Совмину, а также выступить по телевидению с отчетом перед общественностью о результатах своих действий. Представляете себе, насколько эффективнее работали все, кому предстояло отвечать за выполнение поручения не только перед Правительством, но и перед всей страной?!
Возможно, эту книгу прочтут не только те, кто помнит наше стремление сделать работу Правительства открытой для населения, понятной ему. Поэтому поясню. Конечно, мы не могли в «Репортаже с заседания Совета Министров СССР» воспроизвести слово в слово все многочасовое заседание. Но к чести тогдашних работников Центрального телевидения скажу, что они умели мастерски выжать из каждого выступления все самое главное, сохранить, как писала одна из газет, порой нелицеприятные для некоторых участников заседания кадры и передать атмосферу, в которой оно проходило. И буквально на следующий день все желающие уже видели и слышали, что и как обсуждалось в Совете Министров и какие решения были им приняты.
А желающих, судя по откликам, были многие миллионы: эти передачи смотрела вся страна, как почти через год стала по ночам смотреть репортажи с заседаний Съезда народных депутатов и Верховного Совета СССР. С заседаний же ЦК и Политбюро до самого конца их существования подобной передачи так и не было. У меня осталось впечатление, что Горбачев, провозгласив гласность, боялся ее — подлинной, не фальсифицированной — больше всего. Недаром после первой нашей передачи, о которой я упомянул чуть выше, он весьма недовольным тоном сказал мне: «Так вы что там, уже совсем разделись перед телекамерой?!»
Однако, несмотря на подобное отношение со стороны Генсека и его окружения, мы не отступали от линии на все большую открытость в деятельности Правительства. Это ставило его под контроль народа, укрепляло связь с ним. Но, как и всякое сильное средство, мы использовали гласность в нашей работе достаточно осторожно, тщательно выбирая для телевизионного показа обсуждение именно самых крупных вопросов жизни страны, в том числе тех, по которым существовали различные точки зрения.
Например, много жарких и даже жестких споров было в обществе по поводу строительства канала Волга-Чограй. На заседание Президиума Совета Министров, обсуждавшего эту проблему в апреле 1989 года, были приглашены ученые, специалисты сельского хозяйства, мелиораторы, руководители органов Советской власти на местах и ряда ведущих государственных учреждений. И, конечно, пресса, в том числе телевидение. Люди из первых уст узнали аргументы за и против этого строительства, поняли, что вынесенное Правительством решение о приостановке работ на канале — единственно верное.
Возникали ситуации и посложнее. Всем памятны первые волнения в угледобывающих районах. Шахтеры работали и жили (как, впрочем, и поныне) действительно в тяжелейших условиях, которые явно не компенсировались уровнем их заработной платы и степенью социальной защищенности. Между тем в стране начала осуществляться хозяйственная реформа, стало ощущаться реальное движение к большей экономической свободе, самостоятельности. Этим не преминули воспользоваться некоторые и особенно — новые экономические структуры, где труд был несопоставимо легче шахтерского, а заработная плата неоправданно высока по сравнению с реальным вкладом в национальный доход. Все это происходило на фоне возрастающих трудностей в снабжении населения некоторыми товарами широкого потребления и продовольствием, постоянно возникающих, а точнее — во многом целенаправленно создаваемых силами, заинтересованными в дестабилизации обстановки. В общем, костер разгорался и по объективным, и по субъективным причинам. Он искусственно и искусно раздувался политиками, рвавшимися любой ценой к власти.
В таких условиях шахтерам и Правительству нужен был абсолютно честный взгляд на реальное положение вещей, нужна была правда. И думаю, что с этой точки зрения стали очень важными встречи представителей всех шахтерских регионов со мной и некоторыми другими членами Правительства. Наиболее масштабная из них состоялась 17 ноября 1989 года в Кремле, в зале заседаний Верховного Совета СССР, в ходе которой удалось договориться по многим вопросам. И опять — подробный, полуторачасовой объективный показ ее по Центральному телевидению.
