Руководители Правительства в эти годы постоянно участвовали в, как мы их называли, «Встречах с прессой». Результаты этих встреч не только публиковались в печати, но и передавались в тот же день по телевидению и радио. Особенно памятны ежедневные такие встречи в Армении, после постигшего ее трагического землетрясения в декабре 1988 года. На них собиралась вся пресса — советская и зарубежная, и руководители Совмина, министерств и ведомств сообщали журналистам самые последние сведения, отвечали на множество острых — иными в той обстановке они и быть не могли — вопросов. Этот опыт был использован и в дальнейшем. Встречи проходили, как правило, раз в две недели, а при необходимости и чаще.
По просьбе главных редакторов ряда газет и журналов я стал приглашать примерно двадцать руководителей средств массовой информации к себе, в Кремль, на так называемый «Час прессы». Чаще всего он, конечно, выходил далеко за рамки «часа», но я не жалел этого времени. За чашкой чая или кофе шел откровенный обмен мнениями по самым разным вопросам жизни страны. Скажу вполне искренне, я получал от такого общения не меньше пользы, чем, надеюсь, мои гости. К сожалению, эти встречи из-за моей все возраставшей занятости и «задерганности» срочными проблемами были не так регулярны, как хотелось, но они все же помогали уточнять и сближать позиции «сторон», находить определенное взаимопонимание.
А это с каждым днем становилось все более необходимым. Усилиями дестабилизаторов, начиная с вечно неустойчивого Горбачева, озабоченного сверхзадачей собственного самосохранения в качестве лидера партии и государства, экономика, социальная сфера, политика и идеология шли вразнос. Пора было искать «мальчика для битья», на которого можно было бы свалить всю ответственность за свои, мягко говоря, промахи. Впрочем, его и искать не надо было: им могло быть только Правительство, отвечавшее за состояние дел в основной сфере жизни — в экономике. Хотя крупнейшие решения принимались в Политбюро, а впоследствии в президентских структурах, но ответственность за их выполнение возлагалась лишь на органы исполнительной власти.
При полной монополии ЦК на средства массовой информации, как я уже говорил, Правительство своих печатных изданий, теле— и радиопрограмм не имело, и мы были вынуждены всячески маневрировать, чтобы наш голос вовремя и без искажения был услышан общественностью. Положение усугублялось тем, что идеологическая монополия Горбачева, Яковлева и К° сопровождалась полнейшим попустительством и прямой их поддержкой тех органов массовой информации, которые занимали откровенно антиправительственную позицию, вплоть до систематической травли Совмина. Особенно преуспели в этом отношении газеты «Социалистическая индустрия» — орган ЦК КПСС и «Московский комсомолец». И с каждым днем становилось очевиднее, что откровенное натравливание прессы на Правительство являлось прямым следствием все более полного слияния интересов Горбачева и его группы с интересами деструктивных сил.
Правительству как воздух нужен был свой рупор, свой печатный орган. И мы приняли решение создать газету — «Правительственный Вестник», тем более что такое издание существовало после Февральской и какое-то время после Октябрьской революций. Но, Бог мой, какую же драку мне, члену Политбюро, пришлось выдержать тогда из-за этого издания с клевретом Горбачева В. Медведевым (прошу не перепутать его с вполне порядочным «человеком за спиной»)! По всем параметрам пытались они, вкупе с Идеологическим отделом ЦК, свести газету чуть ли не к какому-то служебному листку. Обкорнали все, что смогли, затормозили выпуск месяца на четыре — но все же новый, 1989 год мы встретили со своей газетой.
В моем обращении к читателям, опубликованном в ее первом номере, было, в частности, отмечено, что «с демократизацией политической системы, углублением радикальной реформы экономики возрастает потребность в расширении гласности в сфере государственного управления, в регулярном информировании общественности о деятельности Правительства. В этом — главная задача нового издания».
Создавая газету, мы исходили из того, что порой люди неоднозначно, а то и превратно трактуют суть тех или иных процессов и событий в социально-экономической жизни. Доходчиво знакомить читателя с официальной точкой зрения, раскрывать суть и значение принимаемых решений было основной задачей нашего издания.
Мы хотели с его помощью дать, говоря словами моего обращения, представление о том, как готовятся и принимаются правительственные решения. «За каждым из них стоит обобщение огромного массива информации, практического опыта, их тщательный анализ, столкновение мнений, учет множества обстоятельств. Через репортажи с заседаний Совета Министров СССР и наиболее важных заседаний его Президиума вы узнаете, как работает сложный механизм принятия решений, почему победила та или иная точка зрения, чем при этом руководствовались.
Через эту газету читатели смогут принять участие в обсуждении государственных вопросов, своими предложениями, идеями оказать влияние на работу правительственных органов, оценить их деятельность».
И нужно сказать, что в какой-то мере газета эти надежды постепенно стала оправдывать. В ней выступали члены Президиума Совета Министров, министры, производственники, специалисты, крупные ученые, представлявшие различные сферы знаний. У газеты появился свой круг подписчиков и читателей.
Конечно, я понимал, что появление «Правительственного Вестника», пробивая еще одну брешь в информационно-пропагандистской монополии ЦК, не решает все же проблемы достаточно широкого, самостоятельного выхода Совмина и других высших органов исполнительной власти на общественность страны. Поэтому я направил в Политбюро записку, в которой совершенно четко поставил вопрос: почему, когда соотношение ветвей власти меняется в демократическом направлении, все газеты, как и другие средства массовой информации, продолжают находиться в руках ЦК партии? Я предложил передать часть газет в ведение Совета Министров и ряда других высших звеньев государственного управления. Например, Госстрой мог бы иметь свой орган — «Строительную газету», машиностроительный комплекс — «Социалистическую индустрию», Госплан или Совмин — «Экономическую газету», Минсельхоз — «Сельскую жизнь» и т. д. За Центральным же Комитетом надо было оставить газеты и журналы партийного, общественно-политического, идеологического характера. Это же гигантская сфера работы, огромный круг проблем!
Казалось бы, идея вполне разумная, тем более что эту акцию я предпринял после XIX Всесоюзной партийной конференции, где было прямо сказано: партия отраслевыми хозяйственными проблемами заниматься не будет и в соответствии с этим даже ликвидируются отраслевые отделы ЦК КПСС. Поддержки в Политбюро я не получил. Видимо, слишком глубоко въелось в плоть и кровь Горбачева, Яковлева, Медведева и им подобных убеждение в том, что на истину должна быть их монополия, что людям достаточно знать только ту правду, какую отмерят им чиновники от идеологии.
Сказались здесь и другие факторы. Не перечисляя их, назову единственный, но далеко не последний: Горбачев всегда ревниво относился к Правительству, к тому авторитету, который был у Председателя Совета Министров и ряда его заместителей. Мы видели, что возрастающая и более самостоятельная роль Совмина в обществе раздражала Генсека все сильнее и сильнее. Ему был нужен карманный премьер, механический исполнитель его воли. И нужно прямо сказать, что Генсек не упускал случая перехватить у Совмина и у меня любые политически значимые инициативы.
Приведу лишь один пример. Главный редактор «Труда» обратился ко мне с просьбой встретиться с 15–20 рабочими — наиболее активными читателями газеты, которые хотели бы «обсудить ряд особо острых, актуальных проблем жизни трудовых коллективов, высказать свой взгляд на ход перестройки, на пути решения возникших социально-экономических вопросов». Запись беседы предполагалось опубликовать в газете, выходившей в то время тиражом 20 миллионов экземпляров. Я был готов провести такую встречу, поскольку понимал, что откровенный разговор с рабочим классом в это время был крайне необходим. Однако по тогдашним правилам я, как член Политбюро, должен был проинформировать Генсека по этому поводу. На моей записке Горбачеву, направленной в январе 1989 года, тот начертал: «Николай Иванович! Поскольку есть планы о беседе в ЦК (и поскольку уже я распорядился готовить ее после городской конференции, где нас покритиковали), то я за ответы на вопросы. А с рабочими встретимся».
И действительно встретились — с опозданием месяца на три-четыре, хотя ложка, как известно, дорога к обеду. И к тому же встреча получилась практически бессодержательной: Горбачев умел и любил слушать только самого себя. Как обычно, он утопил попытки анализа и критики со стороны выступавших в потоке собственного словоизвержения, и никакого влияния на положение дел встреча не оказала.
