x x x
Главное место в моих мыслях занимала встреча трех великих держав, и я надеялся, что президент Трумэн по пути заедет в Лондон. Ясно, что первоочередной целью должно было быть совещание со Сталиным. Через три дня после капитуляции Германии я телеграфировал президенту:
Премьер-министр - президенту Трумэну 11 мая 1945 года "1. Я считаю, что мы должны вместе или по отдельности в один и тот же момент обратиться к Сталину с приглашением встретиться с нами в июле в каком-нибудь неразрушенном городе Германии, о котором мы договоримся, чтобы провести трехстороннее совещание. Нам не следует встречаться в каком-либо пункте в пределах нынешней русской военной зоны. Мы шли ему навстречу два раза подряд. Мы беспокоим их своей цивилизацией и нашими методами, отличающимися от их методов. Но все это значительно ослабеет, когда наши армии будут распущены. 2. В данный момент мне неизвестно, когда у нас состоятся всеобщие выборы, но я не вижу никаких причин, почему это должно повлиять на Ваши или мои передвижения, если этого требует долг перед государством. Поэтому прошу Вас, приезжайте сюда в первые дни июля, а затем мы вместе поедем на встречу с Дядей Дж. в любое место, признанное наилучшим за пределами оккупированной русскими территории, куда его можно будет уговорить приехать. Тем временем я горячо надеюсь, что американский фронт не отойдет назад от согласованных сейчас тактических линий". Трумэн сразу ответил, что он предпочел бы, чтобы встречу предложил Сталин, и выразил надежду, что наши послы убедят его выступить с таким предложением. Далее Трумэн указывал, что он и я должны отправиться на эту встречу по отдельности, во избежание каких-либо подозрений в "сговоре". Он выразил надежду, что по окончании конференции сможет посетить Англию, если это позволят его обязанности в Америке. В эти же дни я направил президенту Трумэну телеграмму, если можно так выразиться, телеграмму "железного занавеса". Из всех государственных документов, написанных мною по этому вопросу, я предпочел бы, чтобы обо мне судили именно на основании этого послания.
Премьер-министр - президенту Трумэну 12 мая 1945 года "1. Я глубоко обеспокоен положением в Европе. Мне стало известно, что половина американских военно-воздушных сил в Европе уже начала переброску на Тихоокеанский театр военных действий. Газеты полны сообщений о крупных перебросках американских армий из Европы. Согласно прежним решениям наши армии, по-видимому, также заметно сократятся. Канадская армия наверняка будет отозвана. Французы слабы, и с ними трудно иметь дело. Каждый может понять, что через очень короткий промежуток времени наша вооруженная мощь на континенте исчезнет, не считая умеренных сил, необходимых для сдерживания Германии. 2. А тем временем как насчет России? Я всегда стремился к дружбе с Россией, но так же, как и у вас, у меня вызывает глубокую тревогу неправильное истолкование русскими ялтинских решений, их позиция в отношении Польши, их подавляющее влияние на Балканах, исключая Грецию, трудности, чинимые ими в вопросе о Вене, сочетание русской мощи и территорий, находящихся под их контролем или оккупацией, с коммунистическими методами в столь многих других странах, а самое главное - их способность сохранить на фронте в течение длительного времени весьма крупные армии. Каково будет положение через год или два, когда английские и американские армии растают и исчезнут, а французская еще не будет сформирована в сколько-нибудь крупных масштабах, когда у нас, возможно, будет лишь горстка дивизий, в основном французских, тогда как Россия, возможно, решит сохранить на действительной службе 200 - 300 дивизий? 3. Железный занавес опускается над их фронтом. Мы не знаем, что делается позади него. Можно почти не сомневаться в том, что весь район восточнее линии Любек, Триест, Корфу будет в скором времени полностью в их руках. К этому нужно добавить простирающийся дальше огромный район, завоеванный американскими армиями между Эйзенахом и Эльбой, который, как я полагаю, будет через несколько недель - когда американцы отступят оккупирован русскими силами. Генералу Эйзенхауэру придется принять все возможные меры для того, чтобы предотвратить новое бегство огромных масс германского населения на Запад при этом гигантском продвижении московитов в центр Европы. И тогда занавес снова опустится очень намного, если не целиком. И, таким образом, широкая полоса оккупированной русскими территории протяжением во много сот миль отрежет нас от Польши. 4. Тем временем внимание наших народов будет отвлечено навязыванием сурового обращения с Германией, которая разорена и повержена, и в весьма скором времени перед русскими откроется дорога для продвижения, если им это будет угодно, к водам Северного моря и Атлантического океана. 5. Безусловно, сейчас жизненно важно прийти к соглашению с Россией или выяснить наши с ней отношения, прежде чем мы смертельно ослабим свои армии или уйдем в свои зоны оккупации. Это может быть сделано только путем личной встречи. Я буду чрезвычайно благодарен Вам за высказанное Вами мнение и совет. Конечно, мы можем прийти к мнению, что Россия будет вести себя безупречно, и это, несомненно, наиболее удобный выход. Короче говоря, с моей точки зрения, проблема урегулирования с Россией прежде, чем наша сила исчезнет, затмевает все остальные проблемы".
ПОТСДАМ: АТОМНАЯ БОМБА
1 июня президент Трумэн сказал мне, что маршал Сталин согласен, как он выразился, на встречу "тройки" в Берлине примерно 15 июля. Я немедленно ответил, что буду рад прибыть в Берлин с английской делегацией, но что, по-моему, 15 июля, предложенное Трумэном, будет слишком поздней датой для решения неотложных вопросов, требующих нашего внимания, и что мы причиним ущерб надеждам и единству всего мира, если позволим своим личным или национальным нуждам помешать организации более скорой встречи. "Хотя у нас самый разгар напряженной предвыборной кампании, - телеграфировал я, - я не считал бы свои дела здесь сравнимыми со встречей нас троих. Если 15 июня неприемлемо, то почему бы не 1, 2 или 3 июля? "Трумэн ответил, что после тщательного рассмотрения этого вопроса решено, что 15 июля для него самый близкий срок и что меры принимаются соответственно. Сталин не хотел приближать эту дату. Я не мог больше настаивать на этом вопросе.
Премьер-министр - президенту Трумэну 9 июня 1945 года "Хотя я в принципе согласен с нашей трехсторонней встречей в Берлине 15 июля, я надеюсь, Вы согласитесь со мной, что английская, американская и русская делегации должны будут иметь свои отдельные отведенные для них штаб-квартиры и свою собственную охрану и что должно быть подготовлено четвертое место, где мы будем собираться для совещаний. Я не мог бы в принципе согласиться, как в Ялте, чтобы мы прибыли в Берлин, - над которым, как решено, должен быть установлен контроль трех или, с французами, четырех держав, - лишь как гости Советского правительства и советских армий. Мы должны обеспечить себя всем и иметь возможность встретиться на равных правах. Я хотел бы знать, как Вы смотрите на это". Сталин согласился, что делегации должны быть размещены, как я предложил. Какая делегация будет иметь свою собственную закрытую территорию, где будет установлен режим по усмотрению ее главы. Дворец немецкого кронпринца в Потсдаме будет использован для совместных заседаний. Поблизости имеется хороший аэродром.
x x x
Президент Трумэн прибыл в Берлин в тот же день, что и я. Я горел желанием встретиться с государственным деятелем, с которым, несмотря на разногласия, у меня установились сердечные отношения благодаря переписке, включенной в данный том. Я посетил его в день нашего прибытия, и на меня произвели большое впечатление его веселость, точная и яркая манера выражаться и явная способность принимать решения. На следующий день и президент, и я, каждый по отдельности, совершили поездку по Берлину. Город представлял собой сплошные руины. О нашей поездке, конечно, не сообщалось заранее, и на улицах нам встречались лишь обычные пешеходы. Но на площади перед имперской канцелярией собралась большая толпа. Когда я вышел из машины и пробирался через толпу, все, за исключением одного старика, который неодобрительно покачивал головой, начали приветствовать меня. Моя ненависть к немцам улеглась после того, как они капитулировали, и их приветствия, а также изнуренный вид и поношенная одежда меня очень растрогали. Затем мы вошли в здание канцелярии и довольно долго бродили среди полуразрушенных коридоров и залов. Потом сопровождавшие нас русские провели нас в бомбоубежище Гитлера. Я спустился в самый низ и увидел комнату, в которой покончили с собой Гитлер и его любовница, а когда мы поднялись наверх, нам показали место, где сожгли его труп. От осведомленных людей мы услышали самый подробный рассказ, какой можно было услышать в то время об этих финальных сценах. Исход, избранный Гитлером, был гораздо более удобным для нас, чем тот, которого я опасался. В любой момент в течение последних нескольких месяцев войны он мог прилететь в Англию и сдаться со словами: "Делайте со мной, что хотите, но пощадите мой введенный в заблуждение народ". Я не сомневаюсь, что он разделил бы участь нюрнбергских преступников. Моральные нормы современной цивилизации, очевидно, предписывают победителям казнить руководителей нации, понесшей поражение в войне. Это, несомненно, побудит их бороться до конца в любой будущей войне, независимо от того, сколько лишних жертв это потребует. Расплачиваться за это будут массы народа, от которых так мало зависит начало или окончание войн. 18 июля я завтракал с президентом. Мы были одни и затронули многие темы. Я говорил о печальном положении в Великобритании, израсходовавшей более половины своих иностранных капиталовложений на общее дело, когда мы боролись совсем в одиночку, и теперь вышедшей из войны с большим внешним долгом в три миллиарда фунтов стерлингов. Этот долг накопился в результате закупок, которые делались в Индии, Египте и других странах, в которых не действовал ленд-лиз, и это заставит нас ежегодно экспортировать, ничего не импортируя взамен, для того, чтобы иметь возможность пополнять фонд зарплаты. Нам придется попросить помощи для того, чтобы снова стать на ноги, а до тех пор, пока мы не сумеем как следует наладить свое хозяйство, мы не сможем оказать особенной помощи в обеспечении всемирной безопасности или в осуществлении высоких целей, намеченных в Сан-Франциско. Президент сказал, что он сделает все, что в его силах. Но я, конечно, знал, с какими трудностями он может столкнуться в своей стране. Президент затронул вопрос об авиации и коммуникациях. Ему пришлось столкнуться с большими трудностями в вопросах создания аэродромов на британской территории, в особенности в Африке, на строительство которых американцы затратили огромные средства. Мы должны пойти им навстречу в этом отношении и разработать справедливый план общего их использования. Я заверил его, что если я по-прежнему буду нести ответственность за правительство, то я вновь вернусь к обсуждению этого вопроса с ним лично. Президент, видимо, был вполне согласен со мной, если только это все удастся соответствующим образом представить и если это не будет иметь явную форму военного союза двух стран. Он не сказал именно этих слов, но таково было впечатление, которое я вынес. Поощренный этим, я стал излагать ему мысль, которая у меня явилась уже давно, о необходимости сохранить объединенный англо-американский штаб как организацию, во всяком случае до тех пор, пока мир окончательно не успокоится после великого шторма, и до тех пор, пока не будет создана всемирная организация, настолько прочная и дееспособная, что мы смело сможем довериться ей. Президент ответил на это весьма утешительно. Я видел, что передо мной человек исключительного характера и способностей, взгляды которого в точности соответствовали установившемуся направлению англо-американских отношений, у которого была простая и ясная манера речи, большая уверенность в себе и решительность.
