Иван Быкович, продолжая дело Бури-богатыря, побил Змеев, а вот сладить с их матерью не смог. Поражение богатыря (войск киевского князя невдалеке от Киева) естественно отнести ко времени второй волны хазарского ига (20-е (?) – 60-е годы X века), к тому историческому времени, когда русичи вновь попытались освободиться. Кембриджский аноним, еврейский автор XII в., рассказал о войне киевского князя в союзе с Византией против Хазарии, начавшейся в 939 г. «Войну развязал хазарский царь Иосиф, который «низверг множество необрезанных», т. е. убил много христиан…
В 939 г. (или в начале 940 г.) Хельгу (князь Игорь. – А. А.) внезапным ночным нападением взял город С-м-к-рай (Самкерц, на берегу Керченского пролива)…
Хазарский царь ответил на удар ударом. Полководец «досточтимый Песах» освободил Самкерц, отбросил русов от берегов Азовского моря, вторгся в Крым, взял там три греческих города, где «избил много мужчин и женщин», но был остановлен стенами Херсонеса, за которыми спаслось уцелевшее христианское население Крыма.
Затем Песах пошел на Хельгу, т. е. подступил к Киеву, опустошил страну и принудил Хельгу, против его воли, воевать с бывшими союзниками – византийцами за торжество купеческой иудейской общины Итиля.
Все эти события в русской летописи опущены, за исключением последовавшего за ними похода на Византию» (Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь). Но отзвуки этих событий, волшебно преобразившись, присутствуют в сказке!
Ведьма (сказочный образ полководца Песаха) утаскивает Ивана Быковича в подземелье – логово Чудо-юдова отца. Длинные ресницы и густые брови совсем закрывают глаза старика. Как и восточнославянскому Вию, веки ему поднимают железными вилами могучие богатыри. В отшельничестве и бездействии змеиного родителя просматривается поразительная аналогия с положением хазарского кагана. Приняв высший верховный титул, он удалялся в специальный дворец, появляясь перед народом только в особо торжественных церемониях. Действия правителя были строго табуированы и жестко ограничены, а всю власть сосредоточил ставленник придворной верхушки. Неизменной обязанностью кагана, правда, оставалось руководство войсками в случае войны. Как мудрый главнокомандующий действует и сказочный «каган», отец Чуда-юда. Он не мстит Ивану за сыновей, но направляет его (!) в военный поход – умыкнуть царицу золотые кудри.
Подробности морской экспедиции сказочного витязя напоминают о связанных единой задачей походах князя Игоря на Византию в 941 и 943 гг. В первом походе Игорь возглавил эскадру в 10 тысяч кораблей. Велик и сказочный караван судов: «Вышел первый корабль; Иван Быкович сел в него, крикнул: «Все за мной!» – и поехал в путь-дорогу. Отъехав немного, оглянулся назад – и видит: сила несметная кораблей и лодок!»
Захватить Константинополь русским не удалось. А потому второй поход, уже сухопутный, объединил варягов, печенегов, словен, кривичей и днестровских тиверцев. Войско дошло до Дуная, где встретило послов императора с мирными предложениями. Взятие богатого откупа у греков подобно подношениям Ивану Быковичу: «Приезжают в невиданное царство, небывалое государство; а там уже давно сведали, что Иван Быкович будет, и целые три месяца хлеб пекли, вино курили, пиво варили. Увидал Иван Быкович несчетное число возов хлеба да столько же бочек вина и пива; удивляется и спрашивает: «Что б это значило?» – «Это все для тебя наготовлено».
Однако не так просто заполучить хозяйку заморской стороны. Уготовила она русичам баню огнем, и погорел бы Иван Быкович, не окажись с ним старичок Мороз-Трескун. Выдержал богатырь Иван испытание, «царица сама к нему вышла, подала свою белую руку, села на корабль и поехала». Доплыли они до Чудо-юдова берега, а Иван Быкович к тому времени так полюбил царицу, что посмел предложить своему «повелителю» завоевать невесту в честном соревновании – кто пройдет по жердочке над пропастью, тот и женится на прекрасной даме. «Иван Быкович пошел по жердочке, а царица золотые кудри про себя говорит: «Легче пуху лебединого пройди!» Иван Быкович прошел – и жердочка не погнулась; а старый старик пошел – только на середину ступил, так и полетел в яму». Балансирование над бездной – наверное, лучше не охарактеризуешь русскую внешнюю политику 944 г. С одной стороны, условие хазар завоевать Византию, с другой – традиция мирных отношений с греками. Не потому ли, гадая об истинных намерениях русского богатыря, так недоверчиво и неприязненно встречает его царица? Но во время соревнования мужей она болеет за руса. Силу любви и взаимной поддержки они противопоставили наглости Чудо-юдовых устремлений. Точно так же русско-византийский договор 944 г. выразил антихазарскую позицию государств (Сахаров АН. «Мы от рода русского…») Не изменив своему извечному правилу счастливого финала, сказка вместе с тем не погрешила и против подлинных фактов истории.
Сказки о Буре-богатыре и Иване Быковиче, читаемые со знанием потаенных в них ассоциаций, открывают взгляд простого человека X века на историю своего народа. Отличается ли он от официально-летописного? Несомненно. В сказках отображена отсутствующая в летописи диалектика русско-хазарских отношений в конце IX – первой половине X в. В то же время сказочные портреты киевских князей схожи с летописными. В сравнении с Иваном Быковичем (Игорем), королевич Буря-богатырь (Олег) и прозорливее, и сильнее, и независимее от политических интриг Чудо-юдовой (хазарской) братии. Но конечно, ни о каком умалении Ивана Быковича в сказке нет и речи.
А откуда родом сказочные Рюриковичи? На этот счет установлено, что герой с именами Иван, коровий сын, Иван Быкович встречается преимущественно в русских и очень редко в украинских и белорусских сказках. География сказок об Иване Быковиче вообще ограничена преимущественно северными областями России. Наша интерпретация сказок прекрасно это объясняет. И Олег, и Игорь – князья северные, для киевлян они люди пришлые, а потому память о них не смогла затмить славы южнорусских богатырей доолеговой поры. Сказка о Буре-богатыре все-таки популярнее сказки про Ивана Быковича, что тоже понятно: восточным славянам Вещий Олег запомнился прежде всего как князь-освободитель, а Игорь – как не всегда справедливый сборщик дани.
Но то дела внутренние. Что же до забот Отечества, то оба князя были его доблестными ревнителями. Здесь летопись со сказкой не расходится. И можно утверждать, что сказки об Иване, коровьем сыне, и Иване Быковиче стали тем чудесным пламенем, в котором закалялось мужество полков Святослава.
Сказка «Никита Кожемяка и Кавстрийский Змей»Сказка о Никите Кожемяке – классический пример дополнения древнего мифологического сюжета более поздними историческими подробностями. Уже в древнем славянском эпосе встречаются сказания о богатырях-кузнецах, кующих гигантский плуг в 40 пудов. Победив Змея, герой запрягает его в волшебный плуг и пропахивает глубокие борозды – «Змиевы валы». В сказке они тянутся аж до моря Кавстрийского (Каспийского). Валы – это реальность. Они представляют собой остатки огромных богатырских застав-крепостей по берегам рек, впадающих в Днепр. Их датировка неясна, но несомненно, что они «верой и правдой» служили древним русичам не один век.
В «Повести временных лет» рассказывается, что об-ры (авары) впрягали в телеги славянских женщин и заставляли возить себя. Запрягая чудище в соху, Кожемяка как бы мстит Степному Змею за былые унижения славян.
В отмеченных реалистических вкраплениях проявляется, так сказать, первичный слой исторической окраски мифического сюжета. На его фоне можно увидеть другую, более позднюю роспись, отмеченную временем русско-хазаро-печенежского противостояния. Прежде всего, о прозвище сказочного воина. «Повесть временных лет» под 992 г. упоминает о малолетнем ремесленнике-кожемяке, вышедшем на поединок с богатырем-печенегом и удавившем его. Полное имя героя названо в летописи несколько позднее. В 1001 и 1004 гг. Ян Усмошвец, или кожевник (от древнерусского усма – кожа и шью), разбил печенегов, пришедших на Русь. Этот легендарный богатырь послужил прообразом Никиты Кожемяки, а тот в свою очередь заменил в древнейшем сказочном сюжете волшебного кузнеца.
Беспощадный Змей, объявившийся вблизи Киева, брал с народа «поборы немалые: с каждого двора по красной девке; возьмет девку да и съест ее». Не миновала беда и царскую дочь. Пленение русских и славян и продажа их в рабство были традиционным промыслом степняков. Только факт захвата царевны и регулярные грабежи напоминают скорее хазарское иго, нежели налеты печенегов. В отличие от хазар, печенеги не завоевывали Киев и не облагали его жителей данью. Византийский император Константин Багрянородный в своем сочинении, написанном в 948–952 гг., упоминает о «Киевской крепости, называемой Самбатас». Самбатас – хазарское название, имеющее значение «пограничный город» (Киев находился на тогдашней западной границе Хазарского каганата). В крепость стекались товары, взимаемые хазарами с подвластных им славянских племен. Расшифровка древнекиевской топонимии указывает на присутствие в Киеве хазар. От времени владычества хазар в Киеве осталось отмеченное в «Повести временных лет» название городского урочища «Козаре». В Библиотеке Кембриджского университета хранится так называемое «Киевское письмо», написанное на еврейском языке в Киеве в начале X в. В нем представители еврейско-киевского кагала обращаются к другим иудейским общинам с просьбой об оказании помощи их соплеменнику и единоверцу. Таким образом, Змиевы поборы более естественно связывать с действиями хазар.
