В своей ставке на лично преданных революции людей Ленин не ошибся. Гохран приступил к деятельности 24 февраля 1920 г. а уже в апреле Юровский лично доложил Ленину о том, что в «конторе» что-то нечисто, много ценностей уходит «налево», видимо, действует какая-то организованная шайка жуликов.
Ленин поручил расследование сигнала Г.И. Бокию. Расследование подтвердило: шайка действует, но из-за полной неразберихи с учетом и отпуском ценностей поймать ее трудно. Ильич взорвался, главному куратору Гохрана замнаркомфина А.О. Альскому 29 мая 1921 г. он пишет угрожающее письмо: не наведете порядок – посадим, ибо Гохран – центральное звено в экономике, так как «нам нужно быстро получить максимум ценностей для товарообмена с заграницей».
Одновременно Бокию было приказано:
а) найти организаторов хищений (а не «маленькую рыбешку» типа посыльных, учетчиков, рядовых оценщиков алмазов – в списке Бокия фигурировало свыше 100 человек);
б) составить полный список «комчиновников», которые забирали ценности без надлежаще оформленных бумаг или вообще по телефонному звонку;
в) дать перечень предложений по созданию системы защиты от будущих хищений.
Организаторов нашли быстро. Ими оказались три дореволюционных российских «бриллиантовых короля», взятые на работу в Гохран как ведущие эксперты: Пожамчи, из обрусевших греков, до революции владел целой «бриллиантовой фирмой» и имел фабрику по огранке алмазов в Антверпене (Бельгия); оценщик алмазов и бриллиантов Александров, а также другой оценщик – Яков Шелехес, брат которого работал в ВЦСПС завкультпросветом.
Всех троих взяли с поличным. На рабочих местах и дома при обысках нашли неучтенные или уже вынесенные из Гохрана бриллианты, «левые» накладные, переписку на бланках Наркомфина с заграничными партнерами. Главное же, все трое отвечали за оценку, сортировку и отправку (в том числе и за границу) драгоценных изделий. Общий ущерб был оценен ВЧК – ГПУ как кража бриллиантов на 1500 каратов, и всех троих летом 1921 г. расстреляли.
Был составлен и второй список – тех, кто из «комчиновников» получил драгоценности без специальных разрешений.
Сигналы к чекистам о разбазаривании ценностей, доставшихся большевикам от «проклятого прошлого», поступали и ранее. Скажем, «военспец» Н.И. Раттэль еще в 1918 г. похвалялся золотой «екатерининской» табакеркой, усыпанной бриллиантами, которую ему якобы выдали вместо ордена. У начальника военных сообщений РККА М.М. Аржанова таким «орденом» была… инкрустированная золотом личная трость самого Петра Великого, которую «путеец» самовольно укоротил под свой рост, ибо был всего «метр с кепкой».
Большое недовольство у пуритански настроенного Ленина вызвала свадьба бывшего матроса П.Е. Дыбенко и генеральской дочки А.М. Коллонтай, с купеческим размахом проведенная в одном из реквизированных большевиками великокняжеских дворцов на великокняжеской посуде и с хрусталем, после которой многие ценные вещи из дворца пропали – многочисленные гости унесли их «на память».
Да что там «военспец» или матрос из «красы и гордости Революции» – Балтфлота! Сам великий пролетарский писатель Максим Горький не устоял. Несмотря на закрытие летом 1918 г. его газеты «Новая жизнь» (вспомним его слова о «поддержке большевиков»), он, как и Красин, пошел на службу к Ленину. В феврале 1919 г. он принял из рук большевиков важную должность председателя экспертной комиссии по приему и оценке художественных ценностей при Петроградском отделении Комиссариата торговли.
Зинаида Гиппиус, летом и осенью 1919 г. близко наблюдавшая в Петрограде «работу» этой горьковской экспертной комиссии, оставила в своих дневниках такую ядовитую запись: «Горький жадно скупает всякие вазы и эмали у презренных „буржуев“, умирающих с голоду… Квартира Горького имеет вид музея или лавки старьевщика, пожалуй: ведь горька участь Горького тут, мало он понимает в „предметах искусства“, несмотря на всю охоту смертную. Часами сидит, перебирает эмали, любуется приобретенным и, верно, думает, бедняжка, что это страшно „культурно“!». В последнее время, заключает Гиппиус, Горький стал скупать «порнографические альбомы» и «царские сторублевки».
Вот и друг Горького Красин попал в «черный список» Бокия, который тот представил по разделу «комчиновники и бриллианты» 23 июля 1921 г. лично Ленину. Среди длинного списка «отоварившихся» в Гохране (например, прокурор РСФСР, бывший прапорщик Н.В. Крыленко) числилась и некая «тов. Красина-Лушникова», которой опять же по записке Альского от 14 марта 1921 г. предписывается выдать бриллиантов аж на целых 11 497,80 карат! В записке замнаркомфина указывается, что у просительницы есть письмо из Внешторга за номером таким-то от 14.03.21 и мандат «на личность» – номер такой-то, которые Альский будто бы оставил у себя на хранение. «Записка (Альского. – Авт.) не имеет печати. Несмотря на отсутствие мандата и печати, – говорится в отчете Бокия, – выдача производится и составляется акт на отпуск за № 33».
Авторы очень интересной и основанной полностью на партийных архивах (ранее почти совсем неизвестных публике) книжки «Красные конкистадоры» О.Ю. Васильева и П.Н. Кнышевский на основе одной лишь фамилии (Красина-Лушникова) делают вывод: «эта дама – жена Л.Б. Красина».
Но, во– первых, фамилия Красин не такая уж редкая в России. Во-вторых, настоящих жен Красина звали совсем по-другому, о чем я уже писал выше в этой главе. Возможно, авторы знают о «третьей жене», существовавшей одновременно со второй, и именно эта «третья» ходила за бриллиантами в Гохран? Сомнительная версия, тем более что в отчете Бокия вовсе не говорится, что «Красина-Лушникова» -жена наркомвнешторга. Наоборот, там содержится чисто «чекистская» фраза: «Выдачи, за редким исключением, производятся без справок, распоряжением по телефону лиц, разрешивших данный отпуск ценностей из Гохрана». Уж будьте уверены, если бы это была «жена Красина», Бокий не побоялся бы написать об этом в отчете и лично доложить Ленину. Думается, что сия дама была скорее всего подставной фигурой – посредником какой-то другой шайки воров, но уже из Внешторга.
Сегодня опубликовано немало свидетельств современников о переходе от аскетизма и распределиловки «военного коммунизма» к нэпу и «сладкой жизни». Не случайно в партийный лексикон с 1921 г. все активнее входит термин «буржуазное перерождение». Один из свидетелей этого «перерождения» – выпускник ИКП (Институт красной профессуры – «школы» Бухарина) И.И. Литвинов (однофамилец наркома Литвинова; до и после ИКП работал по внешнеторговой линии, а в 1933 г. вместе с семьей стал «невозвращенцем») – в своем «Дневнике за 1922 год» записал 9 февраля: «…нужно сказать, что, несмотря на все переброски, произошла полная дифференциация коммунистов. В хозяйственных органах, в военно-снабженческих и в дипломатических работают воры. Я уверен, что процент воров среди коммунистов ВСНХ, Центросоюза, Наркомвнешторга куда выше 99%. Там крадут все: от народного комиссара до курьера. Честные коммунисты сидят в культурно-просветительных и партийных органах».
«Икапист» Литвинов, очевидно, не подозревая, затронул самую болезненную для Ленина и других доктринеров мировой революции тему – как сочетать реальную жизнь с доктриной «учиться торговать» и исконным «воризмом», который «слишком близко сидит под шкурой каждого русского человека» (В.В. Шульгин, 1929 г.).
Ведь не случайны признания старой народоволки Миньковской, полжизни проведшей на царской каторге и в ссылке. «Во всем она и ее муж винят русский народ. Мы его не знали, говорит она, а то разве были бы народниками. Книжки рисуют народ не таким, каким он является в действительной жизни, – вспоминал Литвинов свой разговор с народоволкой. – Она заверяет, что на тысячу власть имущих коммунистов максимум один процент честных. Среди русских, сказала она мне, вообще нет нравственно стойких людей, у других народов – не то. Иностранцы – члены делегаций и т.д. приехавшие к нам, оказывается, приезжали главным образом за покупкой драгоценностей. И все они удивляются подкупничеству и взяточничеству большевиков. Ей это рассказывали как сами иностранцы, так и люди, с ними имевшие дело».
Через 76 лет откровения старой народоволки нашли подтверждение в письме все того же А.О. Альского секретарю ИККИ И.Я. Пятницкому по поводу поведения иностранных делегатов на III Всемирном конгрессе Коминтерна и I Всемирном конгрессе Профинтерна летом 1921 г. в Москве. Оказывается, получив по три тысячи германских марок, или по 450 долл. США командировочных, борцы за мировую пролетарскую революцию немедленно бежали в бухгалтерию отдела международных расчетов ИККИ или Наркомфин РСФСР, где, по сведениям Альского, «многие делегаты обменивают часть иностранной валюты, выданной им ИККИ на дорогу домой, скупая на рубли золото на рынках» (выделено мною. – Авт.)".
Возмущенный замнаркомфин дает волю эмоциям: и это делается в «первом отечестве мирового пролетариата», в котором «голодают рабочие и крестьяне; целые тучи беспризорных детей торгуют ради куска хлеба на улицах и вокзалах».
