Многие римские авторы упоминают некую страшную болезнь «священного огня», Ignis Sacer. Нередко эти описания отражают известную эпидемию в Афинах, как, например, у римского поэта и философа Тита Лукреция Кара («О природе вещей», книга 6). Этот римский «священный огонь» современные исследователи часто представляют рожей, не задумываясь, что какой бы неприятной болезнью рожа не являлась, треть населения Афин от нее умереть никак не могла. Ignis Sacer в средние века стали называть «огнем святого Антония». На это указывал еще в XVII веке Томас Крич, первый переводчик Лукреция Кара на английский язык, прокомментировавший в примечании строки Кара о священном огне, ползущем по телу и сжигающем каждую его часть, и язвах от скрытого огня (VI:1166) так: «Священный Огонь, Sacer Ignis, описанный Лукрецием — под таким именем латинянам известна болезнь, которую греки называют Ερυσίπελας, а мы зовем огнем святого Антония; болезнь, согласно Цельсу, существует в двух формах, описанных им»[36]. Затем рожу в Англии начали путать с эрготизмом, а со временем иногда считать «огонь св. Антония» рожей. Это заблуждение не так редко встречается и сегодня.
Знаменитая же афинская чума, про которую писал Кар, или чума Фукидида — названная так по имени подробно ее описавшего греческого историка — до сих пор представляет собой любимую тему научных споров.
В 431 году до н. э. разразилась Пелопоннесская война, и неизвестно, чем закончилось бы противоборство Афин и Спарты, если бы не эпидемия невиданной ранее болезни, неожиданно возникшая в Афинах и погубившая в течение одного года около трети населения города, что в конечном итоге и привело афинян к поражению в войне. Как описывал Фукидид: «никогда еще чума не поражала так молниеносно и с такой силой и на памяти людей нигде не уносила столь много человеческих жизней»[37]. На сегодня по этой эпидемии написано уже более двухсот научных работ, каждая из которых представляет свою точку зрения на то, чем этот мор был вызван — от чумы, кори, оспы и до вируса Эбола. Одно из последних исследований было проведено в 2006 году Манолисом Папагригоракисом (Manolis Papagrigorakis) из Афинского университета. Его группа пришла к выводу, что эпидемия была вызвана тифом (у этой группы, по крайней мере, были определенные основания для таких выводов — они хотя бы нашли следы тифа, изучая ДНК с зубов захороненных). Тем не менее, эти работы не в состоянии объяснить многие из существенных симптомов, приводимых Фукидидом:
Большинство больных страдало от мучительного позыва на икоту, вызывавшего сильные судороги. Причем у одних это наблюдалось после ослабления рвоты, у других же продолжалось и позднее. Тело больного было не слишком горячим на ощупь и не бледным, но с каким-то красновато-сизым оттенком и покрывалось, как сыпью, маленькими гнойными волдырями и нарывами. Внутри же жар был настолько велик, что больные не могли вынести даже тончайших покрывал, кисейных накидок или чего-либо подобного, и им оставалось только лежать нагими, а приятнее всего было погрузиться в холодную воду. Мучимые неутолимой жаждой, больные, остававшиеся без присмотра, кидались в колодцы; сколько бы они ни пили, это не приносило облегчения. К тому же больной все время страдал от беспокойства и бессонницы. На протяжении острого периода болезни организм не слабел, но сверх ожидания сопротивлялся болезни, так что наступала смерть либо в большинстве случаев от внутреннего жара на девятый или седьмой день, когда больной был еще не совсем обессилен, либо, если организм преодолевал кризис, то болезнь переходила в брюшную полость, вызывая изъязвление кишечника и жестокий понос; чаще всего люди и погибали от слабости, вызванной этим поносом. Так недуг, очаг которого первоначально находился в голове, распространялся затем сверху донизу по всему телу. И если кто-либо выживал, то последствием перенесенной болезни было поражение конечностей: болезнь поражала даже половые органы и пальцы на руках и ногах, так что многие оставались в живых, лишившись этих частей, а иные даже слепли. Некоторые, выздоровев, совершенно теряли память и не узнавали ни самих себя, ни своих родных[38].
Сильный внутренний жар при не слишком горячем теле, язвочки, невозможность успокоиться, бессонница, судороги, отпадение членов, отупение с потерей памяти. Все это уже явно намекает на эрготизм. Даже прыжки в колодцы, хорошо известные по эпидемиям тарантизма и плясок св. Витта, когда измученные жертвы пытались таким образом погасить сжигающий их «невидимый огонь», тоже описаны Фукидидом. Поэтому теория отравления спорыньей была озвучена уже давно. Коберт (Kobert) в 1889 году придерживался версии синергизма заболеваний и пытался показать, что эпидемия в Афинах могла быть вызвана оспой, поразившей страдающее от скрытого эрготизма население. В поддержку своего взгляда Коберт ссылался на российские источники, показывающие, что случайные инфекции тифа, пневмонии, и пр. могут заставить скрытый эрготизм развиться в гангрену. Коберт предполагал, что афиняне питались зараженным спорыньей зерном, импортированным с территорий, которые в его время являлись Южной Россией, а зерно спартанцев не было эрготизированным. Теория спорыньи, как виновницы афинской чумы, была поддержана в 1957 году в работе Салвея и Делла[39].
Фукидид, подробно рассказывая об эпидемии, заметил: «опишу ее проявления, чтобы, исходя из этого, в случае если она снова возникнет, ее можно было бы распознать». Но он недооценил энтузиазм потомков. Выискивание различных болезней, подходящих на роль афинской чумы превратилось в своеобразный научный марафон, каждый исследователь стремился найти собственное решение. Выдвинуты были версии уже не менее 29 различных болезней. И мало кого смущало, что непосредственно чумой эта болезнь не была, поскольку, кроме других значительных несовпадений в описании, погибали также и собаки, менее склонные к этому заболеванию, что от кори, например, не отваливаются половые члены и руки с ногами, а от тифа в колодцы не прыгают. Был ли Корбет прав, предполагая синергизм заболеваний?
Здесь стоит обратить внимание на тех, кто мог сравнить проявления болезни вживую, как, собственно, и предполагал Фукидид. Впервые версия отравления спорыньей была выдвинута еще в 1771 году военным врачом Ридом, который наблюдал бушующую в то время во Франции серьезную эпидемию эрготизма и наглядно сравнивал ее симптомы с афинской чумой. Врач нашел много общего с описанием Фукидида. Он отмечал отпадение членов, ненасытную жажду у больных и пр.[40] Единственное, что смущало Рида — откуда в то время в Афинах могла появиться спорынья в неблагоприятных для нее условиях. А если болезнь пришла из Эфиопии или Ливии (у Фукидида — по слухам, «как говорят»), то и там спорынье, вроде бы, не место (впрочем, сегодня мы знаем, что вспышки эрготизма в Эфиопии вполне себе случаются, последняя произошла совсем недавно — в 2001 году).
Этот вопрос у исследователей возникал всегда: откуда же взялась в Греции спорынья, слабо приживающаяся на пшенице в таком климате? Отсюда и Южная Россия у Корбета, Салвея и Делла. Именно этот момент использовали критики гипотезы, указывая, что афинский флот в Эгейском море имел беспрепятственный доступ к близким зернопроизводящим районам даже во время осады города[41].
Но если верна версия Хофманна и соавторов, и элевсинский напиток изготавливался из спорыньи, то ее источник не надо искать в других странах — жрецы выращивали спорынью неподалеку от Афин, в Элевсине, на знаменитых Рарийских полях. И она вовсе не должна была попасть к афинянам издалека, с территорий современных Украины, России или откуда-то еще, а это снимает и возражение Моренса и Литтмана о том, что эрготизм не объясняет «более частые (или тяжелые) случаи болезни у беженцев»[42]. Фукидид писал: «Это постигшее афинян бедствие отягчалось еще наплывом беженцев из всей страны, и особенно страдали от болезни вновь прибывшие» («скопление народа с полей в город»). Они и могли привезти зараженное зерно с собой.
Стоит также обратить внимание, что Диодор Сицилийский, рассматривая возможные причины эпидемии, отмечал крайне дождливую зиму (после которой осталось много огромных луж со стоячей водой, не высыхавших до лета)[43], что является благоприятным условием для развития спорыньи. И то непривычное поведение людей, удивлявшее Фукидида, и которое он пытался объяснить «тяжким приговором судьбы»: «беззаконие», «чувственные наслаждения», преступления, которые не мог остановить «ни страх перед богами, ни закон человеческий» — все это могло быть просто следствием психозов от отравления спорыньей.
Заразность болезни, о которой Фукидид писал: «люди вымирали целыми домами», что представлялось естественным в рамках распространенной тогда миазматической теории, — вообще частая ошибка при эрготизме, поскольку создается впечатление, что члены одной семьи умирают, заразившись друг от друга. Сходную ошибку допустят марбургские врачи в 1597 году, дав первое и широко известное описание конвульсивной формы эрготизма (die Kriebelkrankheit, то же, что в России «злая корча»), но посчитав заболевание контагиозным[44]. Реальная причина была в том, что обычно члены одной семьи ели один и тот же хлеб, из того же мешка муки. Заражение же зерна неравномерно, попадут или не попадут рожки спорыньи в конкретный мешок — лотерея. Советские авторы описывали точно такую же картину при отравлении спорыньей: «вспышки эрготизма группировались в отдельных семьях, в зависимости от засоренности зерна, собранного ими осенью»[45].
