Но вернемся к нашим новобрачным. Перед тем как молодых в постель публично вести, возьмет отец невесты еще плетку и ударит ею (не больно, однако) свою дочь и такое вот мудрое напутствие изречет: «По этим ударам ты, дочь, знаешь своего отца, теперь эта власть переходит в другие руки: вместо меня за ослушание тебя будет бить твой муж». Потом берет дочь за руку, подводит к мужу и говорит: «Сын наш! Божьим повелением и царским хотением и благословением нашим, просим взять нашу ну, допустим, Евдокию. Приемли ее и держи, как повелел Бог!» Все, обряд бракосочетания закончен. Молодых ведут в постель, и вот они уже одни и голодные, жареную курицу, из-под подушки вынутую, дружно уплетают.
Уф! Теперь и в постельку можно. Но не спешите, дорогой читатель! Еще одна важная процедура нашу невесту ждет! Ей надо еще раз доказать свою покорность и полное подчинение супругу. Она будет с него сапожки снимать. Заметьте, не он с нее платье, или юбки, или бельишко там какое в нетерпении на землю сбрасывать, как сейчас происходит, а она будет методично, с видимым усилием, потому как сапоги всегда, даже у царей, шились тесными и плотно к ноге прилегающими, нижнюю пухлую губку прикусивши от натуги, снимать сапоги с мужа. Как бы этим домостроевским актом гарантируя ему свою покорность и желание никогда его «ндраву не препятствовать». Но и тут бедный народ — а наверное, это женщины не вытерпели, свою лепту непокорности внесли — малую отдушину, что ли, от беспрекословной покорности открыл: в сапог клалась монета, и если вытянет первый сапог молодая жена с монетой, быть ей замужем счастливой и не слишком даже битой. А если нет, не пеняй, баба, на свою горькую долю, быть тебе вечно битой и не слишком счастливой. Сама виновата! Зачем безмонетный сапог первый сняла!
Уф! Вытрем и мы вместе с невестой, то бишь новобрачной, пот с лица! Наконец-то! Можно и отдохнуть, все препоны к брачной ночи сняты, можно бы и любовью немножко заняться. Ан нет, послушайте, какие-то шаги ритмичные, словно часового, перед спальней раздаются. А это и есть часовой. Это ясельничий. Он всю ночь будет возле молодых ходить, оберегая их от лиходейства и чародейства. Под эту «музыку» и святые таинства супружеской ночи будут сняты. Но торопиться жениху, то есть новоиспеченному супругу, ох, как надо. Во-первых, под утро дружок явится, сваха из-под приоткрытой двери в спальню заглянет, и деловито они осведомятся: «Ну как дело, сделано?» И если муж промямлит что-то там вяло, что, дескать, не готово, не успел я еще, конечно, двери деликатно закроют, но недовольство будет. Сваха проинформирует гостей, что молодожену еще какое-то время требуется, не уложился, родимый, в срок. Но вот молодой муж с гордым видом изрек сакраментальное: «Готово!» Что тут будет! Ястребом ринется сваха в спальню, начнет и простыню шелковую стягивать, и ночную рубашку с новобрачной и все это богатство торжественно на публичное обозрение нести. Ну, скажем, в крестьянской семье с заднего двора «добро с пятнами» показывают. У царей — вестимо, торжественно. И не дай Бог, если результаты неутешительны будут. Ждет молодоженов насмешка на всю их жизнь супружескую. Тогда муж неверную жену имеет право или в монастырь сослать, или вон из дома выгнать. Конечно, реже бывало, как Иван Грозный со своей неверной, во всяком случае недевственницей, седьмой женой поступил — спихнул ее вместе с колымагой в пруд, и дело с концом! А что? Надкушенное яблоко одни нищие, да и то слишком голодные, кушать могут.
А. П. Рябушкин. Московская улица XVII века.«И наутро следующего дня, как велось это обыкновенно, царю и царице готовили мыльни разные, и ходил царь в мыльню и по выходе из нее возлагали на него сорочку и порты, и платье иное, а прежнюю сорочку велено было хранить постельничему. А как царица пошла в мыльню, с нею ближние жены, и осматривали ее сорочку, а осмотри сорочку, показывали другим женам для того, что ее девство в целости совершилось, и те сорочку царицыну и простыни, собрав вместе, хоронили в тайное место»[14].
Наличие девственности большое значение для царей имело. Вспомните, как сокрушался все тот же Иван Грозный относительно своей следующей жены, которую не успел за занятостью государственными делами вовремя девичества лишить. Так и умерла, бедная, через пару недель «нетронутая». Государь на этот прискорбный факт упирал очень при попытке склонить святых отцов на разрешение ему четвертого брака. В указах, по Руси тогда распространенных, черным по белому было написано о лютых ворогах царя, умертвивших его трех жен, а третью так поспешно, что даже невинность свою она потерять не успела.
Мы, дорогой читатель, не знаем, хорошо это или плохо, что сексуальная революция домостроевские порядки извела. Сейчас вроде наоборот, вроде если какая девица девственницей перед мужем предстанет, то вроде он побрезгует ею: зачем, дескать, ты мне такая, никому до меня ненужная, нужна? Но мы знаем вполне определенно — такое понимание только у европейских народов. У восточных и южных домостроевские традиции остались прежними. Там девица, до замужества позволяющая себе и мужчинам разные оральные или анальные безумства, девства своего, от Бога предназначенного только для мужа, ни за что не лишится. Ей будущая семья и благополучное супружество ох как дороги!
Но все здесь зависит, конечно, дорогой читатель, от того, какая форма нравственности процветает в данном регионе. Если нужна в девице только плева девственная, то, конечно, такая беспардонная развратница, знающая все виды изощренного секса, вполне нравственна. Если же что-то иное от нее нужно, помимо физиологии, тогда и лишенная этого девственного атрибута красавица вполне нравственной может быть. Все зависит от процветающих обычаев данной топографической местности. И у этих южных и восточных народов любовник может удовлетворять свою страсть где угодно и как угодно, но только не традиционно, раз уж избраннице вздумалось в позднейшем времени замуж выходить. А раньше, дорогой читатель, ортодоксальной религией католической такие практики сурово воспрещались. И, как нам сообщает эротический писатель Брантом, дамы, повально изменяющие своим мужьям, отбивали все попытки мужей взять с развратницей-женой развод одной фразой: «А я скажу священнику, что ты меня сзади берешь».
Конечно, мы глубоко осознаем, дорогой читатель, что стыдливое это занятие — к молодым в альков заглядывать, да что поделаешь, такой уж зверский обычай везде, во всех странах был: супружество должно быть «испробовано». Иначе оно недействительно, иначе его можно расторгнуть, и царствующие особы, особенно западные короли, браки которых, как известно, заключались по политическим соображениям, очень этого боялись и наперебой доказывали свою «мужскую силу» в первую брачную ночь. А поскольку женились рано и ни психически, ни физически к любовному акту не были подготовлены, разные казусы с ними происходили. Так случилось с французским королем Людовиком XIII и Анной Австрийской. Сидят себе в смежных комнатах четырнадцатилетние молодожены — жена старше мужа на пять дней. Она, Анна Австрийская, горько плачет, кружевным платочком слезы утирает, он, Людовик XIII, кручинится, кружевным платочком пот утирает. Ей мамаша что-то на ушко шепчет о долге женщины, а королевы в особенности, ему дружки для бодрости сальные анекдоты рассказывают. Оба стесняются, смущаются, бледнеют и, хотя друг друга еще не видят, заранее боятся неизвестного тет-а-тет. Но кумушки и дружки, подзарядив новобрачных боевым, пардон, половым зарядом, толкают их в спальню. А ровно через два часа — в десять часов и пятнадцать минут вечера (в хронике точно зафиксировано) — выходит из спальни мальчик-мужчина, французский король, и, краснея и заикаясь, смотря в землю и штанишки теребя, тихо шепчет: «Случилось. Я это сделал два раза». И «пошла писать губерния». Писарь тут же в дворцовую книгу заносит важное событие, слова об «испробованном супружестве», вот вам, иностранные враждебные державы, не придеретесь, курьеры побежали, дипломаты засуетились, ринулись сенсационную новость своим монархам сообщать. Случилось это 25 ноября 1615 года. И только Анна Австрийская будет знать, что еще четыре года ходить ей девственницей, и лишь в девятнадцать лет станет она настоящей женщиной.
А личная трагедия французской королевы Марии Антуанетты вам известна, дорогой читатель? Намучилась она совсем со своей девственностью. Почему, вы думаете, она потом вместе со своим мужем голову на плахе сложит? Революция, скажете? Конечно, революция тоже, революция французская с головами монархов не особенно церемонилась, известное дело. Но, наверное, могла бы избежать Мария Антуанетта своей трагической участи, если бы вела себя скромно, набожно, тихо, а она, своим неизведанным половым желанием обуреваемая, в такие безумства, излишества и траты пустилась, что совсем народ возмутила. Семь лет, бедная, девственницей мучилась, мучилась, аж начала страшнейшие безумства совершать. Тут и замки какие-то необыкновенные с сельскими хатками, и драгоценности, и бриллианты, и бесконечные балы и маскарады, а главное, эскапады в ночной Париж с его Фоли-Берже, проститутками и ночными кабаками. А импотент-муж, король Людовик XVI, вечно с виноватым видом и в землю от стыда опущенным взором, ни в чем ее не ограничивал, только потворствовал ее капризам.
