оно доказывало возрождение сил русских и подкрепило его в несомненном освобождении. Самые добродетели воинские, запечатлеваемые верою, внушали безотчетную преданность к отечеству. Измена наказывалась примерной строгостью ввиду врагов. Наместник смоленский, князь Василий Шуйский, узнав, что злоумышленники государства заманили литовцев под Смоленск, велел схватить заговорщиков, одел их в собольи шубы и бархат; потом, привязав им на шеи жалованные королем Сигизмундом серебряные ковши и чары, вывел на городскую стену и повесил на глазах неприятелей! Граждане и воины славили справедливость наместника и доказали свое усердие к отечеству мужественным отражением врагов [30]. Дух народной гордости был уважаем даже врагами. Но возвеличение России предназначено было Иоанну III, хотя менее счастливому, однако Великому. Доблестные полководцы его Холмский, Стрига и Щеня поражали врагов, а он, сидя дома, утверждал государственное бытие внешней и внутренней политикою, восстановлял свободу и целость России; искал орудий для собственных выгод и никогда не служил орудием для других; действовал как великий муж без страстей в политике; имел в виду одно благосостояние и достигал его. От хижины до престола — все спешило к своей независимости: бояре и духовенство, воины и земледельцы славили век Иоанна III, который разительно сходствует с Петром Великим: первый был творец, а второй преобразователь России. Оба ревностно вводили искусства образованных народов, и оба созидали ее могущество.
Неожиданное приращение России
Сверх тяжких опытов судьбы, сверх бедствий удельного правления и ига монголов наше отечество должно было испытать грозу Иоанна IV; но с любовью к самодержавию оно повиновалось ему. В смирении великодушном умирали доблестные сыны отечества и мирные граждане; духовенство и жены [31]. Все говорили о долге и чести, и под осадою гор. Вендена (в 1578 г. октября 21, в Лифляндии) это подтвердилось на самом деле: воеводы кн. Вас. Андр. Сицкий, окольничий Василий Федосеевич Воронцов, Дан. Бор. Салтыков, кн. Мих. Вас. Тюфякин не хотели сдаться и нашли смерть под ее стенами; а московские пушкари, тем же одушевленные, повесились на своих орудиях. Эти люди не искали славы, но думали о чести; имена их неизвестны, но их подвиг служит трогательным примером доблести воинской.
Освоение русскими новых земель. Художник К. В. Лебедев
Действуя с полною уверенностью в том, что силы возрастали, русские приобрели царства Казанское и Астраханское, и горсть донских и волжских казаков в числе 840 человек под предводительством Ермака Тимофеевича завоевала Сибирь: от березовских пределов до Тобола (1582 г.). «Бог послал нам новое царство», — говорил народ с живейшею радостью и пел молебны благодарственные. Преемники Ермака довершали завоевание дикого и сурового края от Каменного пояса до Северной Америки и Восточного океана. Труды вознаградились богатыми рудниками, дорогими мехами и выгодной торговлею. В то время как толпы Кортеса и Писарро распространяли завоевания в Америке (около 1519 г.), русские вели торговлю по хребтам уральским, укрепляли там свою оседлость мечом, селились спокойно между Камою и Северной Двиною, привлекаемые сюда изобилием, дешевизною, выгодами мены с полудикими народами, доставлявшими во множестве дорогую мягкую рухлядь. Самое жестокое правление царя, казалось, было заглушаемо радостными событиями нашего отечества, приобретавшего новые и обширные страны и входившего в тесные связи с иностранными державами, преимущественно с Англиею.
Бедствие возвеличило русских
Россия возвеличенная должна была испытать новые удары несчастий в течение 15 лет (1598–1615 гг.), со времен Бориса Годунова до восшествия на престол Богом ниспосланных Романовых. Хотя распространение пределов Сибири до Северного океана упрочивало наше могущество, доставляло богатство, славило народный дух и отважные предприятия новых витязей, хотя ногайские и крымские татары страшились русского меча, хотя древняя Иверия (Грузия) увеличивала славу нашу с принятием ее под покровительство наше (1604 г.) и царь грузинский Александр считал нас своими защитниками, однако мы сами нуждались в защите от неожиданных появлений — лжецарей. Возобновилось время бедствий! Цари Годуновы и Шуйские гибли; самозванцы возмущали народ, который сам не знал, кому верить; партии крамольников и губителей пользовались смутами и объявляли царями то из иноземных властителей Польши и Швеции, то попеременно являвшихся Лжедмитриев. Блистательные успехи доблестных мужей: Прокопия и Захария Ляпуновых, победы кн. Скопина-Шуйского, подвиги Истомы Пашкова, Лыкова и кн. Андр. Голицына не могли остановить полчища мятежников; шайки польские и татарские грабили повсюду. Окрестности Москвы кипели бродягами, внутри ее рыскали ватаги буйных Жолкевских, Сапегов, Гонсевских, Хоткевичей и немца Струйса: рубили и все жгли, что им попадалось. Сердце России было разорвано, воины рассеяны, города и селения в пепле, жители в ужасе, правительство в бессилии. Казалось, что народная самобытность исчезла, и к довершению ее разорений — поляки осадили Троицкую лавру, но это самое спасло Россию! В общем унынии духа еще не все упало. Гетман Сапега, злодей Лисовский, князья Тишкевичи, Вишневецкие и другие начали осаду (1608 г. сент. 23) с 50 000 армией; между тем, как в обители смиренной находилась горсть иноков, высоких единственно душою, коими управляли достойные бессмертия кн. Григ. Долгорукий и Алексей Голохвастов. Все целовали им крест, чтобы не выдавать отечества. День и ночь бились, больные и раненые лежали на дожде без присмотра; юноши и дряхлые заступали их места; много падало от зимнего холода, а еще более от голода; но никто не думал о сдаче. Шестнадцать месяцев обороняли иноки лавру и со славою отстояли. Таковых примеров не много во всемирной истории. Сколько твердости, сколько чувств благородных в народной гордости! Старцы и жены умирали с честью, никто не боялся смерти. Вся Россия была усеяна трупами ее сынов; внутренность ее была изрыта могилами — все гибло, кроме добродетели и чести. Но когда восстала вся Россия на своих врагов, тогда все поклялись испить смертную чашу. Два мужа, назначенные Провидением для спасения отечества, начали первые: старец патриарх Гермоген и Захарий Ляпунов. Гермоген, не соглашавшийся на возведение на русский престол польского короля, был заточен на Кирилловском подворье. Томимый заключением, он стоял у гроба, но и на пороге вечности ревностно занимался судьбою своего отечества. Пламенная любовь к отечеству подкрепляла дряхлые и горестные дни его жизни. Он молился за спасение России, клял мятежников, убеждал бояр не жертвовать церковью; он один среди коварства и обмана не был коварен. Изменники много раз приступали к святителю, требуя его благословения на избрание нового царя. Сам Гонсевский увещевал его, угрожал ему гневом короля и даже смертью. Ветхий старец, указывая на небо, говорил: «Боюсь Одного, там живущего!» [32] Изнурением голода думали убедить его, но он благословлял народ на защиту отечества, и предсмертный голос его был о
