Выше было сказано, что одним из источников велесовицы или письменности, имеющей с велесовицей общие корни, могут являться славянские руны. Недаром А. И. Асов относит «Велесову книгу» к памятникам рунической славянской письменности. И не он один. Сам Ю. П. Миролюбов именовал знаки письма дощечек рунами (II, 11; 161). Напомним, что подобное название могли носить вообще все древние славянские системы письма, ибо «руны» — слово славянское. Уже отмечалось сходство велесовских букв
со знаками славянских рунических систем. Сейчас этот список можно пополнить и ещё одним знаком. Буква велесовицы
имеющая значение не то «ч», не то «щ», не то даже «ш». Её выводят и из буквы «ча» деванагари
письма санскрита, указывая на возможность удвоения последней (II, 28; 221), (II, 52; 207). И из греческой «пси» (Ψ), почему-то игнорируя, что читается она как «пс», а вовсе не как «ч», «ш» или «щ» (II, 28; 221). Но схожий по начертанию знак есть в бояновых рунах —
Причём его звуковое значение — «ж» или «ш». Не он ли послужил прообразом велесовской буквы «ч, ш, щ»? Во всяком случае, здесь мы имеем не только близкую графику букв, но и совпадение звукового значения бояновской руны с возможным звуковым значением знака велесовицы. Безусловно, опять можно говорить и об общем происхождении данных букв «Боянова гимна» и «Велесовой книги».
Так что напрасно, на наш взгляд, критикуя А. И. Асова, с категоричностью и иронией Н. В. Слатин замечает: «Никаких «рунических букв» в текстах Влескниги нет — по крайней мере, на фотоснимке дощечки 16 нет. Где их увидел А. И. Асов — неведомо» (II, 52; 155). Были у Александра Игоревича основания говорить о рунах «Книги Велеса», были.
Но вернёмся к мнению Л. П. Жуковской. Отсутствие «юсов» в велесовице почему-то обозначается ею как признак, указывающий на поддельность «Книги Велеса». Право, совершенно непонятно такое утверждение. Как и ссылка на то, что носовые в этом памятнике обозначаются так же, как гораздо позже они стали обозначаться в польском языке. Учёные считают, что «юсы» были созданы либо Кириллом, либо даже после него. Следовательно, их отсутствие в велесовице — это как раз признак подлинности дощечек, а не наоборот. Что же до обозначения носовых звуков двумя буквами (как в более позднем польском письме), то здесь, как представляется, имеет место простое совпадение, порождённое неприспособленностью велесовицы и латиницы к передаче звуковых особенностей славянского языка.
В общем, критика Л. П. Жуковской «Велесовой книги», базирующаяся на рассмотрении алфавита памятника, довольно мягкая и категорических выводов не содержит. Куда как более категоричен современный исследователь Д. М. Дудко: «…Есть у велесовицы и явно поздние черты. «Н» с прямой (а не косой) перекладиной, знак»
(соединение «о» и «у») для передачи «ъ», «ь», «ы», как
большинство начертаний «в», «I», «к», «о», «х», «ц» — всё это свойственно киевской скорописи 1640—1660х гг. Такое сочетание древних черт с поздними говорит о том, что памятник IX века переписывали в XVII в. или подделывали в XX столетии» (II, 28; 222).
Вопрос о «н» с прямой перекладиной очень интересен. Такая ли уж поздняя черта — эта прямая перекладина. Если обратиться к подборке начертаний кириллических букв в русских рукописях XI века, произведённой Л. В. Черепниным, то можно заметить любопытную деталь: в некоторых вариантах начертания наклон поперечной перекладины в букве «н» едва различим. Создаётся впечатление, что для писцов XI века написание «н» с наклонной поперечной перекладиной было не очень привычно. Привычнее была перекладина прямая. И вот, пожалуйста, мы обнаруживаем «н» с прямой перекладиной в велесовице. Любопытно, не так ли? Не велесовская ли «н» толкала писцов на искажение кириллической, созданной по греческому образцу, буквы. О происхождении же данного начертания «н» в велесовице скажем чуть позже. Пока же продолжим комментировать выводы Д. М. Дудко.
Поражает научная смелость этого учёного, ибо отождествить начертания букв на дереве с письмом середины XVII века на бумаге или пергаменте — это действительно смелость. А вот указание Д. М. Дудко на использование знака
для передачи «ъ», «ь» и его сочетания с I для передачи «ы» как на позднюю черту — это либо случайная ошибка, либо сознательное «передёргивание» фактов. Начнём с того, что, насколько нам известно, редуцированное «е» («ь») значком
в «Велесовой книге» не обозначалась, а обозначалось только редуцированное «о». Далее. Написание «ы» велесовицы как
и ещё как
— не поздняя, а, наоборот, ранняя черта. Её наличие в «Книге Велеса» — одно из убедительных доказательств её аутентичности. Здесь необходимо обратиться к мнению другого авторитетного специалиста — академика А. В. Арциховского, открывателя новгородских берестяных грамот. Академик публично признавал подлинность текстов «Книги Велеса» (II, 11; 230–231). На чём он основывался? Прежде всего на анализе алфавита «Велесовой книги» и сопоставлении его с особенностями письма берестяных грамот. Так, А. В. Арциховский впервые заметил замену в грамотах Ъ на О при передаче звука «ы» (обычное написание ЪI, а древнейшее ОI). Это как раз тот самый признак письма дощечек, который Д. М. Дудко почему-то отметил как поздний, исказив тем самым истинное положение вещей. Далее. В своей монографии, посвящённой берестяным грамотам, А. В. Арциховский с М. Н. Тихомировым указали на размещение буквы «шта» в ряде наиболее древних грамот в строке. Основываясь на этом признаке, учёные датировали часть грамот временем ранее XI века (II, 11; 230). Но вспомним, что такую же особенность начертания «щ» в «Книге Велеса» выделила Л. Жуковская.
Основания для выводов академика А. В. Арциховского в отношении «Дощечек Изенбека» ясны. Но противниками подлинности памятника мнение известного советского учёного во внимание принято не было. Даже более того. Они стали утверждать, что фальсификаторы дощечек заимствовали особенности письма берестяных грамот для своей подделки (под фальсификаторами в этом случае, естественно, понимаются Ю. П. Миролюбов и А. А. Куренков) (II, 11; 228). Посмотрим, могли ли Ю. П. Миролюбов и А. А. Куренков использовать берестяные грамоты подобным образом.
В самом деле, первые грамоты найдены в 1951 году, а первое сообщение о «Книге Велеса» появилось в «Жар-птице» в ноябре 1953 года, первая статья о ней увидела свет в этом же журнале в январе 1954 года, статья же с участком текста памятника — в феврале 1954 года. И, казалось бы, заимствование действительно возможно. На это и обращают внимание противники подлинности дощечек. Но случайно или нарочно они умалчивают один факт, а именно: в 1951 году нашли только 10 первых берестяных грамот. Все они относились к XIV — XV векам. И по нескольким строчкам, написанным вполне в стиле известных летописей и грамот того времени, ничего нового в языке и письме открыто не было (II, 11; 228). Открытием можно было считать только сам писчий материал (т. е. бересту), но и он использовался старообрядцами ещё в XIX веке (II, 11; 228).
Лишь в 1952-м и затем в 1953 году было открыто несколько действительно старых берестяных грамот XI века. Первое краткое сообщение об этих грамотах и особенностях их языка академик А. В. Арциховский сделал в узкоспециальном научном журнале «Вопросы истории» (№ 3 за 1954 год, т. е. в мартовском выпуске этого журнала). И только в конце 1954 года вышло первое относительно обширное его исследование старых берестяных грамот.
Таким образом, даже краткое научное сообщение об особенностях письма и языка новгородских грамот на бересте появилось месяцем позже, чем публикация статьи о «Велесовой книге» в «Жар-птице» с участком её текста, в котором, между прочим, был диграф
т. е. сочетание «о» с «и», обозначающее звук «ы». Что касается буквы «щ» в строке, то особенности её начертания в «Книге Велеса» видны в частичной рукописной копии дощечки 33, посланной Ю. П. Миролюбовым А. А. Куренкову в конце 1953 года (II, 11; 225, 230). Арциховский же указал на этот признак только в своей монографии (вышла в конце 1954 года).
Из всего этого видно, что Миролюбов и Куренков никоим образом не могли переносить алфавитные особенности берестяных грамот в «свою подделку». Разве что они обладали даром предвидения. Заметим также, что те из противников аутентичности «Дощечек Изенбека», кто выдвинул подобную идею, не учли одной существенной особенности: Советский Союз первой половины 50х годов XX века — это не Россия 90х годов того же столетия. Существовал так называемый «железный занавес», и быстрое попадание советских исторических книг и статей (буквально в течение года) к рядовым западным гражданам, каковыми являлись Ю. П. Миролюбов и А. А. Куренков, было попросту невозможно.
