Вывод исследователя таков: «Велесовица типологически старше кириллицы, представляя собой знаковую систему, удерживающую некоторые слоговые черты и тем самым до некоторой степени промежуточную между силлабарием и алфавитом» (II, 58; 498). И с этим выводом мы вполне согласны. Да, велесовица старше кириллицы. Добавим, что она ведёт своё происхождение не только от слоговой славянской графики, но и, на наш взгляд, от славянской руники.
* * *
Полный «беспредел». Таким новомодным термином охарактеризовал язык «Книги Велеса» современный исследователь Д. М. Дудко. Что же смущает учёных в языке этого письменного памятника? Язык этот противоречит многому из того, что известно о древнерусском языке и его эволюции.
Рассмотрим лингвистические аргументы противников подлинности «Книги Велеса» подробнее.
Заметим, что в полном объёме они сформулированы двумя учёными: в 1959 году Л. П. Жуковская, изучавшая только дощечку 16 А, отметила ряд черт, невозможных, по её мнению, в дренерусском языке IX века и говорящих о подделке. В 1990 году О. В. Творогов, познакомившийся с памятником в полном объёме, пришёл к ещё менее лестным для него выводам. Остальные исследователи, критикующие «Книгу Велеса», в той или иной мере опираются на выводы этих двух учёных.
«Как известно, — пишет Л. П. Жуковская, — языки развиваются во времени, но это развитие неодинаково реализуется в пространстве. В результате в определённое время и на определённой территории язык характеризуется сочетанием только ему присущих особенностей» (II, 16; 204). В IX веке, за памятник которого «Велесова книга» выдаётся, далее отмечает Лидия Петровна, у всех славян «бытовали только открытые (оканчивающиеся на гласный звук) слоги, носовые О и Э, особые звуки «ять», Ъ, Ь, после мягких согласных могли следовать только определённые гласные звуки, а после твёрдых — другие. Были и иные особенности фонетики и морфологии, позднее исчезнувшие или изменившиеся по разным языкам» (II, 16; 204).
Но в «Велесовой книге» «отражено смешение «е» и «ять», которое появится только в смоленских грамотах в начале XIII века» (II, 16; 205). Отмечены Л. П. Жуковской в тексте дощечки 16 А и другие поздние черты: «ы» после шипящих и «ц» (так называемый процесс отвердения шипящих и «ц»); «я» вместо
«юсы» то обозначаются через
и, то переходят в «е» или «у», как это значительно позже произошло в сербском языке (II, 28; 226), (II, 16; 205). Указывает она и на чисто грамматические ошибки: «при слове женского рода употреблено числительное в мужском роде; имеется ряд нелепостей в склонении существительных, в образовании причастий и т. п.» (II, 16; 205).
В своей совместной с В. И. Бугановым и Б. А. Рыбаковым критической статье 1977 года «Мнимая “Древнейшая летопись”» Л. П. Жуковская добавляет к числу черт, говорящих о поддельности дощечек, ещё и отмеченное в них явление «цоканья»: «Историкам, знакомым с древнерусскими и средневековыми письменными источниками новгородского происхождения, хорошо известно, например, «цоканье» — неразличение в письме (вследствие неразличения в устной речи!) букв «ц» и «ч». Однако в рукописях XII — XIII веков. таких ошибок ещё нет, так как тогда эти звуки различались в произношении» (II, 16; 205). Вывод, следующий из подобного утверждения, ясен: раз «цоканья» не было ещё в XII веке, то его не могло быть и в веке IX. Однако вот интересный факт: в своей работе 1956 года «Новгородские берестяные грамоты» Лидия Петровна утверждает абсолютно противоположное: «Новгородские берестяные грамоты показывают, что в новгородском диалекте уже с XII века было цоканье, то есть на месте различных этимологических аффрикат «ц» и «ч» в нём произносилась одна аффриката. Качество этого звука новгородские берестяные грамоты, конечно, не показывают, смешение «ч» и «ц» указывает лишь на близость, может быть, даже на полное совпадение звуков, которые произносили в этих случаях жители новгородской земли» (II, 11; 232). Вот так! Оказывается, в XII веке цоканье всё-таки было. Значит, оно могло существовать и ранее. Только вот почему в 1977 году Лидия Петровна выдвинула положение, опровергавшее её собственное утверждение двадцатилетней давности, совершенно непонятно. А. И. Асов предложил такое объяснение: «Очевидно, Л. П. Жуковская и другие писали разгромную статью в расчёте на знатоков новгородского диалекта и противоречивостью выводов хотели намекнуть на то, что их вынудили сделать вывод, с коим они не были согласны, ибо они обратили внимание на те особенности новгородского диалекта в «дощьках», которые уже были отмечены ими же в берестяных грамотах!» (II, 11; 233). Что ж? Весьма вероятно, если учесть, что Л. П. Жуковская в перестроечные времена прямо заявляла о том, что её выводы, касающиеся «Книги Велеса», во многом были обусловлены указаниями сверху (II, 5; 57).
О. В. Творогов, как уже отмечалось, изучал текст «Велесовой книги» полностью, а не только одну из дощечек. Поэтому аргументы этого учёного для нас особенно ценны.
Первоначально О. В. Творогов в своей статье «Влесова книга» вводит ряд положений, на которые опираются его дальнейшие выводы: «В том, что ВК написана на славянском языке, сомнений быть не может: лексика ВК, безусловно, славянская. Значит, речь должна идти лишь о том, что перед нами некий язык, так же как и остальные славянские языки, восходящий к языку общеславянскому, но трансформировавший его по своим, особым законам.
Сделаем уступку защитникам ВК и примем эту версию как исходную посылку для дальнейших рассуждений.
Допустим, что ВК отражает некий неизвестный науке язык (назовём его «язык ВК»), зафиксированный на определённом этапе его истории, а именно в IX веке н. э. (так датирует ВК
С. Лесной на основании того, что в ней упомянуты Аскольд и Рюрик). Мы видим при этом, что кругозор автора ВК ограничен территорией между Карпатами на западе и Волгой на востоке, Чёрным морем на юге и озером Ильмень на севере. Следовательно, язык ВК территориально относится к восточнославянским языкам. Но как только мы примем эти исходные посылки (а их примут, видимо, и защитники ВК), мы получим право анализировать язык ВК по тем же законам, что и любой другой славянский язык» (II, 52; 144).
Попутно заметим, что кругозор автора «Велесовой книги» значительно шире очерчиваемого О. В. Твороговым региона: речь в ней идёт о Египте, Месопотамии, Индии (или даже Китае). Но, в общем, исходные посылки учёного верны. Какие выводы делает он из этих посылок? По всему тексту «Книги», так же как и в дощечке 16А, путаница с «ять»: отражено её смешение с «е». Более того, «ять» передаётся то кириллическим
то на польский лад «ie», иногда в одной и той же дощечке; переходит то в «я», как в польском, то в «i», как в украинском. И это помимо отмеченного её перехода в «е», как в русском (II, 28; 226).
«Юсы», кроме перехода в «е» и «у», могут оказаться на месте «ы» или «ять» (II, 28; 226).
Ещё одна путаница, на которую указывает О. В. Творогов, связана с шипящими «ч» и «щ». В ряде старославянских слов «щ» соответствует древнерусскому «ч» («свеща» вместо «свеча», «рещи» вместо «речи»). Но в «Велесовой книге» «щ» часто заменяет «ч» даже там, где этого нет ни в одном славянском языке: «щас», «щесть», «щто» (II, 28; 227).
Слово «цветы» пишется то через «ц» (как в русском), то через «к» (как в польском), что в одном языке невозможно (II, 28; 227). Часто встречаются слова польские («менж» — муж, «морнже» — море, «гура» — гора и др.), чешские («въжды» — всегда, «цiзи» — чужой), украинские («вiра», «бiда»), сербские («суньце» — солнце), болгарские («земя» — земля). Причём слова эти не древнесербские или древнепольские, возможные в IX веке, а современные. Украинский же язык выделился из древнерусского лишь в XIV веке (II, 28; 227).
Отмечает О. В. Творогов такое явление в «Книге Велеса», как падение редуцированных (II, 52; 146). Суть его в том, что редуцированные гласные («ъ» и «ь») стали либо просто исчезать из слов, либо заменяться нормальными гласными (как правило, «о» и «е»). Первое проявление этого процесса — непоследовательность употребления редуцированных на письме, что говорит об определённых изменениях, произошедших или происходящих в фонетике языка. Так вот, сроки падения редуцированных считаются надёжно установленными: XII — XIII века (II, 52; 146). Следовательно, делает вывод О. В. Творогов, фиксация подобного явления в «Книге Велеса», памятнике якобы IX века, говорит о его поддельности (II, 52; 146).
Наконец, помимо «ошибок» фонетических говорит исследователь об ошибках грамматических: прилагательные не согласуются с существительными, неверно употребляются падежи, появляются небывалые глагольные формы («бяшехом», «изроняшехомо») и т. п. (II, 28; 228).
Вывод О. В. Творогова однозначен: перед нами — искусственный язык, сконструированный Ю. П. Миролюбовым грубо и невежественно, по принципу: чем древнее, тем запутаннее и неправильнее (совсем как у А. И. Сулакадзева) (II, 28; 228).
