В четверть восьмого 21 февраля, сухим морозным утром, началась германская бомбардировка на обоих берегах реки Маас, захватившая фронт протяжением в 15 миль. Твердо и планомерно окопы и проволока были сравнены с землей или вздыблены в кучи хаотически перемешанной земли. «Воронки, сделанные тяжелыми снарядами, придали всей местности сходство с поверхностью Луны».
Хотя бомбардировка такой силы после февраля 1916 года стала обычным явлением, тогда она была новинкой и потому произвела большое впечатление. Бомбардировка не прекращалась, и к 4 часам дня ураган огня достиг апогея. Прошло еще три четверти часа, и тоненькая стрелковая цепь германской пехоты поползла вперед. Вначале ее движение было даже не замечено. За первыми пехотинцами следовали группы гранатометчиков и огнеметчиков, целью которых было подавить сопротивление на французских передовых позициях, пока не подойдет остальная пехота. Такая система наступления экономила жизни солдат. Она также подчеркнула необычный эффект германской артиллерийской бомбардировки — хотя местами артиллерия противника серьезно страдала от меткого контрбатарейного огня французской артиллерии.
Первая германская атака велась только 6 дивизиями и только на фронте протяжением в 4,5 мили, между Буа-де-Амон и Хербебуа — на восточном берегу реки. На таком узком фронте отдельные уцелевшие группы французов причиняли больше задержек, чем это имело бы место при разумной ширине фронта атаки. Вдобавок зимний день был короток, и темнота приостановила атаку после овладения передовыми окопами. Но на следующий день наступление развернулась еще шире. С этого дня и до 24-го числа фронт обороны французов постепенно, но верно рушился.
Французские командиры попросили у командования разрешения эвакуировать долину Вёвр и оттянуть линию фронта назад на высоты по правому берегу реки Маас. Даже этот отход должен был, как они полагали, явиться вступлением к эвакуации всего правого (то есть восточного) берега реки Маас.
Но вдали от фронта едва ли отдавали себе отчет в серьезности обстановки. Оперативный отдел продолжал заверять, что Верденское наступление — просто демонстрация с целью замаскировать настоящий удар, готовящийся в Шампани. Даже когда дошли слухи о том, что Верденский фронт поддается и начинает крошиться, на Жоффра это не произвело почти никакого впечатления и не создало ему беспокойства. Наконец, уже вечером 24-го числа генерал де Кастельно, которого со времени его назначения начальником французского Генерального штаба искусно изолировало всегда ревнивое и рьяное entourage[75] Жоффра, решился на самостоятельный шаг. Непосредственно отправившись к Жоффру, он добился разрешения последнего послать армию Петэна на защиту Вердена.
Еще более тревожные донесения поступили позже, и в 11 часов вечера де Кастельно с беспримерной дерзостью потребовал, чтобы дежурный офицер постучал в закрытую дверь спальни Жоффра и разбудил его. Прежде чем «великий» человек вернулся досыпать свою неизменную порцию сна, он разрешил де Кастельно отправиться в Верден, не ограничивая ничем его полномочия. Покинув той же ночью Шантильи, де Кастельно несся на автомобиле к штабу командующего армейской группой Лангля де Кари. Жоффр за это время протелеграфировал, что фронт севернее Вердена должен удерживаться во что бы то ни стало. «Каждый командир… отдавший приказ об отступлении, будет подвергнут военному суду». Он предоставил Ланглю де Кари решить, следует ли оттянуть правый фланг назад или отойти на высоты на берегу реки Маас, и последний действовал в связи с этим разрешением.
Первый день, проведенный де Кастельно в Вердене, сулил мало радости. Дело в том, что 25-го числа имело место странное происшествие с фортом Дуомон, знаменовавшее первый кризис долгого сражения. Как и большинство других фортов, этот форт не имел гарнизона, за исключением команды в 23 артиллериста, занимавших одну башню. Но все же, когда прилив германского наступления докатился до форта, генерал Кретьен, командовавший правым сектором, отдал приказ, которым линия фортов назначалась главной линией сопротивления.
Приказ был отдан незадолго до полуночи 24-го числа. К несчастью, штаб ждал составления нескольких схем для приложения к приказу и тем самым задержал передачу его частям до 9:45 утра 25 февраля. За это время дозор бранденбуржцев, увидев, что подъемный мост опущен и нет никаких признаков оборонявшихся (артиллеристы спали там, где были, мертвым сном), вошел в форт и овладел им без единого выстрела.
Торжествующее сообщение германского правительства трубило о захвате Дуомона «штурмом» в присутствии кайзера. Этот образчик официальной напыщенности оказался превзойденным и еще более смешным, когда вследствие плохо понятого донесения, переданного по телефону, правительственное сообщение от 9 марта объявило о захвате форта Во — опередив таким образом фактические события на три месяца. Но квинтэссенция этого анекдота достигла апогея, когда командир дивизии, который передавал донесение, и офицер, который не взял форта, получили от кайзера высший прусский орден «Pour le merite».[76] И испорченный телефон иногда бывает полезен!
25 февраля Петэн принял командование над Верденом, и в тылу стало собираться ядро резервной армии. Первая задача, разрешением которой пришлось заняться Петэну, относилась скорее к снабжению, чем к обороне. Огонь германских тяжелых орудий нарушил все пути подвоза, за исключением одной слабой железнодорожной ветки и шоссе от Bap-ле-Дюк к Вердену. Последнее вошло в историю под названием «Крестного пути» или «Дороги в рай».
Сосредоточение войск бесполезно, если их невозможно кормить и снабжать боеприпасами. Дороги уже не выдерживали напряжения беспрестанного движения. Поэтому сюда были переброшены отряды территориалов, которые должны были чинить дорогу, поддерживать ее в исправности и прокладывать параллельные пути. С этого времени поток сообщений возрос до 6000 грузовиков в сутки. Сам фронт Петэн разделил на определенные секторы, каждый со своей тяжелой артиллерией, и начал новые контратаки. Хотя контратаки эти почти не приводили к выигрышу местности, они смущали атакующих германцев и являлись для них помехой.
Другим фактором, помогавшим французам, было то, что чем дальше германцы продвигались вперед по восточному берегу реки, тем больше они подставляли себя под фланкирующий огонь французской артиллерии, развиваемый через реку.
В итоге время было упущено. Наступление потеряло свой порыв, стало затихать. Как рассказывает нам Цвель, на германской стороне уже стал «проявляться мрачный пессимизм».
Теперь германское командование с опозданием пыталось расширить фронт наступления. 6 марта, после двух дней артиллерийской подготовки, войска кронпринца начали атаку на западном берегу реки Маас, а 8 марта к этому последнему и решающему усилию примкнули и войска на восточном берегу. Успех не оправдал потерь: на западе усилия атакующих разбивались о высоту Морт-Ом, а на востоке — о высоту Пуавр. Все надежды на прорыв померкли, так как оборона французов была теперь укреплена и силы уравновешены.
Что бы мы ни думали о событиях этих дней, не вызывает никакого сомнения, что невозмутимый темперамент Жоффра сыграл большую роль, успокаивая возникшую в те дни панику, а в Петэне он нашел как раз того человека, который был здесь нужен. Вдобавок французам помогли еще две большие удачи: успешное подавление французскими дальнобойными орудиями всех германских 17-см гаубиц и взрыв крупного германского артиллерийского парка близ Спинкура, где хранилось 450 000 тяжелых снарядов. Генерал Палат, к примеру, считает, что оба эти события в совокупности спасли Верден.
Начиная с 9 марта и далее не вызывает уже никаких сомнений, что тактика германцев в первую очередь была нацелена на измор. Поскольку объектом действия являлся Верден, это стало чисто моральной целью. Общественность придавала Вердену символический смысл, несоизмеримо более высокий, чем его действительное военное значение. Надо сознаться, что эта хитрая стратегия почти удалась. Наступления были небольшими, но эффект их был сложным, собирательным, представляя собой сумму многих факторов. Что еще хуже — соотношение потерь было не в пользу обороняющихся: около трех французов на двух германцев. Петэн делал все, что мог, чтобы смягчить тяготы обороны, быстро подавая подкрепления и сменяя измолотые в германском огне части так быстро, чтобы каждая дивизия оставалась в огне минимум времени. Но в результате большая часть французских сил была провернута сквозь эту «мясорубку», а истощение французских резервов почти свело на нет их участие в приближавшемся наступлении на Сомме.
На германской стороне неутешительный исход операции сказался еще раньше. В конце марта Фалькенгайн запрашивал, имеется ли хоть какой-то шанс на успех наступления в пределах разумного времени; как альтернативу он рассматривал одновременную атаку под Ипром. Но кронпринц уверенно заявил, что большая часть французских резервов уже исчерпана, и он «полностью убежден, что судьба французской армии будет решена под Верденом». Кроме того, старая идея относительно единого командования была отвергнута с мотивировкой, что «французские резервы… уже исчерпаны, у них нет больше людей, также как и оборудования и снаряжения». Фалькенгайн согласился с этим.
