Рокоссовский:
«Я дал указания Малинину о переходе на новое место, и мы направились к самолетам. Малинин на минуту задержал меня:
— Возьмите с собой приказ о передаче участка и войск Ершакову.
На вопрос, зачем это нужно, он ответил:
— Может пригодиться, мало ли что…
В небольшом одноэтажном домике нашли штаб фронта. Нас ожидали товарищи Ворошилов, Молотов, Конев и Булганин. Климент Ефремович сразу задал вопрос:
— Как это вы со штабом, но без войск шестнадцатой армии оказались под Вязьмой?
— Командующий фронтом сообщил, что части, которые я должен принять, — находятся здесь.
— Странно…
Я показал маршалу злополучный приказ за подписью командования.
У Ворошилова произошел бурный разговор с Коневым и Булганиным» [55].
Этот эпизод, описанный в мемуарах и Конева, и Жукова, многое говорит о характере взаимоотношений между советскими высокопоставленными военачальниками в сложной обстановке. А ведь и от этого зачастую зависели результаты действий подчиненных им войск. Кому-то надо было отвечать за поражение. Сталин в таких случаях быстро находил виновных. И можно представить, в каком свете выставили Рокоссовского его начальники, спасая себя. Комиссия Ворошилова, кроме выяснения обстановки и принятия срочных мер, должна была найти и виновного. В данном случае виновным был назначен И.С. Конев.
О несправедливых обвинениях в свой адрес и о трагической судьбе войск, окруженных под Вязьмой, К.К. Рокоссовский, несомненно, вспомнил во время Курской битвы. На второй день немецкой операции «Цитадель» Сталин предупредил его, что положение у Ватутина на юге тяжелое и что противник оттуда может нанести удар в тыл войскам Центрального фронта. Насколько серьезным оказалось положение, можно понять из воспоминаний заместителя Рокоссовского по тылу генерала Н.А. Антипенко:
«На второй или третий день некоторым лицам из руководства Центрального фронта стало казаться, что противнику все же удастся прорвать нашу оборону. <…> Были рекомендации: немедленно эвакуировать подальше в тыл все имущество, сосредоточенное на фронтовых складах <…>. Я обратился лично к командующему.
К.К. Рокоссовский сказал:
— Немцам не удалось достичь решительного успеха за первые два дня. Тем не менее это возможно теперь. А если уж произойдет такое несчастье, то мы будем драться в окружении и я, как командующий фронтом, останусь с окруженными войсками» (выделено мною. — Л.Л.) [57].
С началом отхода проводная связь окончательно вышла из строя. Теперь устойчивость управления войсками целиком зависела от того, насколько будет правильно применяться радиосвязь. Однако средств радиосвязи в соединениях и частях было совершенно недостаточно, а имеющиеся из-за технического несовершенства аппаратуры не могли обеспечить устойчивую работу на прием-передачу. Так, во многих стрелковых дивизиях имелось всего по 10–12 радиостанций вместо 63, положенных по табелю. На качестве радиосвязи сказывалась и слабая обученность специалистов. К тому же выяснилось, что некоторые командиры и начальники боялись пользоваться радиосредствами, считая, что противник может подслушать радиопереговоры или запеленговать рации и тем самым установить местонахождение пунктов управления войсками. Поэтому зачастую радиостанции располагались вдали от штабов, что само по себе затрудняло пользование ими. Порой доходило до того, что некоторые начальники из-за чрезмерной «радиобоязни» запрещали автомобильным радиостанциям находиться при отходе в общих колоннах.
При отходе наших войск активизировалась служба радиоперехвата противника. Надо признать, что это дело у противника было поставлено весьма обстоятельно. Немцы еще в 1914 г. в боях в Восточной Пруссии убедились в чрезвычайной эффективности такого способа добывания разведданных. Из восьми радиополков, подчиненных Центру радиоподслушивания при штабе ОКХ, который ведал радиоразведкой, шесть находилось на советско-германском фронте. Полки делились на соответствующие подразделения, укомплектованные опытными специалистами и имевшие совершенную для своего времени технику. Подразделения и посты радиоразведки прослушивали работу советских радиостанций, осуществляли перехват и пеленгацию радиотелеграфных станций, записывая на ленты или пластинки наиболее интересные передачи. Как правило, за каждым участком фронта следили одни и те же специалисты, знавшие наизусть применяемые советскими связистами ключи, позывные, псевдонимы и фамилии командного состава советских соединений. Обнаруженные пеленгаторами радиостанции, а значит и штабы, в состав которых они входили, подавлялись сосредоточенным огнем артиллерии и ударами авиации. Поэтому командиры старались реже прибегать к использованию радиостанций, чтобы не лишиться связи окончательно. Ветераны 120-го гап, в котором было сравнительно большое количество радиостанций, подтверждали, что почти сразу после работы на передачу по району нахождения радиостанции немцы открывали огонь. На первых порах из-за этого в полку были потери. Впоследствии мощные автомобильные радиостанции полка после работы на передачу сразу же меняли позиции.
Работа подслушивания противника облегчалась тем, что переговоры по радио между штабами наших войск зачастую велись с использованием старых позывных (их не успевали менять), уже известных немецкой разведке, а иногда вообще открытым текстом. В результате немецкое командование зачастую узнавало о намерениях нашего командования и передавало полученные сведения в соответствующие инстанции для принятия мер противодействия. Кроме того, немцы активно забивали эфир, затрудняя управление войсками, и занимались дезинформацией.
Так, 242-я стрелковая дивизия 30-й армии, отходя в восточном направлении, 5 октября вышла к дороге Белый — Вязьма, которая к этому времени была перехвачена противником. Командир дивизии попытался связаться со штабом армии, чтобы получить указания на дальнейшие действия. Когда радиостанция вышла в эфир, то на запрос был получен ответ — «ждите». Позднее выяснилось, что на волне дивизии работала радиостанция немцев, которая передавала дивизии ничего не значащую информацию и запросы, а также закодированные сообщения, которые невозможно было раскодировать. С 8 часов 5 октября и до 12 часов 6-го дивизия находилась без движения. К утру 6 октября стало ясно, что выход из окружения с материальной частью уже невозможен, так как немцы, подтянув крупные силы, окончательно блокировали единственную дорогу. Только тогда командование дивизии осознало, что получаемые радиограммы не что иное, как дезинформация, и приняло решение пробиваться на восток без тяжелого вооружения [58].
В условиях частого отсутствия связи положение спасали подвижные средства связи: донесения и распоряжения доставлялись с помощью пеших и конных посыльных, мотоциклистов, на автомашинах и самолетах (в том числе и путем сбрасывания вымпелов). Делегаты от соединений и частей (еще в сентябре был отдан приказ — впредь их именовать офицерами связи, но инерция была слишком велика) прибывали в вышестоящий штаб с картами, на которых старший начальник намечал боевую задачу и ставил свою подпись. Такая карта являлась руководящим документом. Другое дело, что в связи с вынужденным отходом на большую глубину карт нужного района в частях не оказалось. Поэтому зачастую боевые задачи и маршруты движения частей фиксировались на простых листках бумаги (в фондах частей и соединений ЦАМО хранится много таких документов). В районе окружения западнее Вязьмы и сейчас можно найти кипы из тысяч листов карт. Их закопали за ненужностью, так как это были карты других районов и участков фронта. Можно найти и карты района Вязьмы, которые закопали перед прорывом из окружения (схема 15 выполнена на фрагменте листа такой карты, найденном поисковиком Николаем Слесаревым).
При вынужденном отходе, когда обстановка резко и часто меняется, от командующих и их штабов требовалось гибкое и весьма конкретное управление войсками. Командующий Западным фронтом, отдав распоряжения об отходе, поспешил сменить место своего КП. Сначалом перемещения он окончательно утратил связь с армиями. Для доведения приказа на отход и управления войсками в Касне был оставлен оперпункт, то есть временный пункт управления (ВПУ), который возглавил начальник оперативного отдела штаба генерал-майор Маландин. ВПУ, по существу, должен был выступать в роли ретранслятора. Однако и он в скором времени потерял связь и со штабом фронта, и с армиями. Связь по радио была только с находившейся неподалеку 16-й армией, но на запросы Маландина ее штаб почему-то не отвечал.
Распоряжения войскам передавались, но вот доходили ли они до адресатов — большой вопрос. Поэтому в архиве на многих документах отсутствуют служебные пометки о приеме адресатом того или иного распоряжения. Например, Маландин от имени Конева приказал командующему 32-й армией продолжать активнее действовать во фланг противнику в направлении Волочек, а также принять меры по доставке горючего 143-й танковой бригаде в район Аксентьево. Что могло дать подобное распоряжение Вишневскому, даже если бы оно дошло до адресата? По существу, во время перемещения командного пункта Конева и его штаба отходом войск фронта никто не руководил. И это признается ныне в официальных источниках [54].
