Ратти-Ментон, не довольствуясь этими жертвами, все расширял сеть следствия: в нее втянуты были еще трое дамасских раввинов и некоторые члены богатых семейств.
Воскрешенная двойственным союзом христианско-мусульманского фанатизма, кровавая легенда туманила головы. Весною того же года кровавый призрак пронесся над островом Родосом, где еврейская колония жила среди враждебного греческого населения. Найденный труп повесившегося греческого мальчика был признан жертвой ритуального убийства. Уже арестован был подозреваемый в убийстве еврей, которого пыткою принудили назвать мнимых соучастников. Ненависть к евреям разжигалась повсюду чудовищными слухами. В Смирне, Бейруте и окрестностях Дамаска чернь громила еврейские дома... Но пламя на Родосе скоро было потушено.
По ходатайству константинопольского хахам-баши (главного раввина) Моисея Фреско, поддержанного лондонским банкирским домом Ротшильда, султан приказал перенести процесс в столицу, и там государственный совет Турции (Диван) выяснил невиновность евреев (июль 1840).
Между тем кошмарное Дамасское дело сделалось предметом обсуждения во всей европейской прессе, в связи с волновавшим ее тогда восточным вопросом. Ратти-Ментон своими сообщениями в газетах настраивал французское общественное мнение против евреев. Клерикалы всех стран радостно предвкушали возвращение средневековья. В Риме был поставлен в капуцинской церкви камень, который должен был увековечить мученичество «еврейской жертвы», патера Томаса. Ужас и негодование охватили передовое еврейское общество Запада при вести о рецидиве средневекового навета. Еврейские политики в европейских столицах имели самые точные сведения о положении дел в Дамаске. Адольф Кремье, Моисей Монтефиоре, Ротшильды и другие влиятельные люди получали с Востока письма с мольбою о заступничестве. Первым взялся за дело Кремье, состоявший тогда вице-президентом парижской центральной консистории. Он доложил министру-президенту Тьеру о действиях консула Ратти-Ментона, но получил ответ, что правительство еще ничего не знает о Дамасском деле. Кремье представился тогда королю Луи-Филиппу, но опять услышал дипломатический ответ, что король готов заступиться за невинных, если такие окажутся. В действительности французское правительство не хотело заступиться за дамасских евреев, чтобы не дезавуировать своего агента Ментона и не причинить неприятностей своему союзнику Мехмеду-Али, именем которого действовал дамасский губернатор. Иначе отнеслось к делу английское правительство. Вследствие представления еврейской депутации, министр иностранных дел Пальмерстон поручил английскому послу в Константинополе и консулу в Александрии, чтобы они приняли меры для защиты евреев. Такое же предписание дал своим агентам австрийский канцлер Меттерних. По совету австрийского консула еврейская община Александрии подала Мехмеду-Али горячо написанную петицию, которая заканчивалась словами: «Мы не просим сострадания к нашим единоверцам, мы взываем к справедливости!» Мехмед-Али обещал назначить особый суд из консулов Англии, Австрии, России и Пруссии для разбора дела, и в то же время предписал дамасскому губернатору Шерифу-паше приостановить аресты и пытки. Французские дипломатические агенты всячески тормозили новое расследование, которое могло раскрыть тайны дамасской католической инквизиции, и заигрывавший тогда с клерикалами Тьер поддерживал эту тактику. Еврейский член палаты депутатов Фульд сделал Тьеру запрос: как мог консул Франции, страны равенства и свободы, допустить в Дамасском деле применение пытки и «поддержать палачей паши»; но Тьер взял подлого Ментона под свою защиту и не допустил до голосования резолюции по запросу Фульда (2 июня 1840). Реакционная пресса поддерживала правительство. «Франция против нас!» — воскликнул в отчаянии Кремье. Пришлось переместить центр борьбы в Англию.
В Лондоне ополчилась рать защитников еврейства. В заседании нижней палаты (22 июня) Роберт Пиль потребовал, чтобы парламент высказался по Дамасскому делу, ибо одно это выступление «облегчит достижение великой цели справедливости и человечности». Пальмерстон ответил, что правительство уже поручило своему генеральному консулу в Александрии предупредить Мехмеда-Али «о впечатлении, какое эти варварства должны произвести в Европе». Христианское общество в Лондоне устроило грандиозный митинг протеста продав дамасских зверств, под председательством лорд-мэра (3 июля). Один за другим поднимались на трибуну члены парламента, представители духовенства и других сословий, чтобы протестовать против унижений и мук, которым подвергается, «народ, связанный с миром всем, что есть святого и ценного в религии». Резолюция, единогласно принятая митингом, гласила: «Собрание выражает свое глубокое сожаление по поводу того, что в просвещенный век могло быть воздвигнуто на наших еврейских братьев гонение, вызванное невежеством и подогретое ханжеством» [34]. Еще до этого митинга в Лондоне состоялось собрание еврейских нотаблей, на которое прибыл и Кремье из Парижа. Было решено: отправить на Восток делегацию, под главенством Монтефиоре и Кремье, для непосредственного вмешательства в пользу дамасских евреев (23 июня). Когда еврейские делегаты отправлялись в путь, влиянию Франции на Востоке уже нанесен был удар союзом четырех держав — Англии, Австрии, России и Пруссии, которые решили добиться возвращения Сирии турецкому султану.
В начале августа еврейские послы прибыли в Египет и представились Мехмеду-Али в Каире. По их требованию, поддержанному всеми европейскими консулами, кроме французского, Мехмед-Али велел написать приказ о немедленном освобождении всех заключенных по ритуальному обвинению (28 августа). Но в проекте приказа, арабский текст которого был разобран членом еврейской делегации, ориенталистом Соломоном Мунком, оказалось предательское выражение: там говорилось о помиловании дамасских евреев по просьбе Кремье и Монтефиоре, как будто речь шла о подсудимых, признанных виновными. Кремье настоял, чтобы слово «помилование» было заменено словом «освобождение». Получив приказ своего повелителя, дамасский губернатор Шериф-паша принужден был выпустить добычу из своих когтей. 6 сентября были выпущены из тюрьмы оставшиеся в живых семеро мучеников дамасской инквизиции. Свирепого Шерифа отвезли в Каир и там казнили по обвинению в государственной измене. Вскоре, в октябре 1830 г., Дамаск и вся Сирия освободились от владычества Мехмеда-Али, а затем, при содействии четырех союзных держав, Сирия была возвращена Турции.
Турция тогда имела довольно либерального правителя в лице молодого султана Абдул-Меджида, который в год своего вступления на престол (1839) издал известный манифест (хатишериф) о неприкосновенности личности и имущества иноверцев, в том числе и евреев. К этому султану, недавно еще проявившему чуткость к правде в родосском процессе, решили обратиться Монтефиоре и Крамье для завершения своей миссии. Прибыв в Константинополь, они на аудиенции у султана представили, ходатайство, чтобы был издан фирман об ограждении турецких евреев в будущем от ложных ритуальных обвинений. Их просьба была удовлетворена. В изданном 6 ноября султанском фирмане обвинение против евреев в «приношении человеческих жертв» объявлено было гнусной клеветой, которая создала мучеников в Дамаске и в Родосе. «Не желая, чтобы еврейскую нацию впредь мучили и отягощали», султан подтвердил свой прежний указ о неприкосновенности личности и имущества евреев и о свободе исповедания иудейской религии.
Так улеглась буря 1840 года, потрясшая и волнующийся Запад, и неподвижный Восток. Дамасское дело имело огромное влияние на самосознание еврейства. В эпоху, когда западноевропейское еврейство, поддаваясь чарам ассимиляции, распадалось и дробилось на группы французов,
