Но там и тут для подобного попустительства было глубокое основание; военные экскурсии сыновей османского эмира и хана Крымского служили боевой школой, в которой подготовлялись преемники престарелых отцов своих во власти, главную опору которой должно было утвердить на проявлении личной военной доблести, обаятельно действующей на массу первобытных диких народов, каковы были в те времена турки и татары. У ханов Крымских, наподобие вообще тюркских знатных фамилий, практиковалась особая система воспитания, долженствовавшая закалить юного члена ханского рода во всех лучших качествах лихого наездника и головореза. Эта система породила среди тюркских племен особый своеобразный вид духовного родства, побратимства, которое называется аталычеством. Дом Гераев тоже имел такие связи с некоторыми из черкесских племен, которые искони причислялись к подданным Крымских ханов, хотя эта зависимость никогда не выражалась в определенных и правильно организованных формах практического осуществления ханской власти над землями, лежащими вне пределов Крымского полуострова. Вот что об этом говорится у Гезар-Фенна. «Крайний предел черкесов, обитающих в Таманском округе, куда назначаются от Высокой Державы судьи, составляют черкесы Жанэ: у них еще действуют вообще постановления шариата. Брать из них невольников не позволительно. А от Жанэ вплоть до черкесов Кабарды — это места войны; брать у них полонянников позволительно. В таком-то своем состоянии они из страха покоряются ханам, так что, говоря: "Пусть только он не воюет против нас", ежегодно его величеству хану, калге, и нур-эд-дин-султану приподносят черкесских невольников под именем подарка[926], потому что райя, обитающие в их деревнях, составляют собственность их беков. Когда его величество хан потребует от их беков войска, то они присылают его достаточное количество. Когда у ханов родятся дети, то они берут их к себе на воспитание и, чтобы этим выказать свою покорность, воспитывают их до зрелого возраста, так что некоторые ханычи живут там до тех пор, пока у них начнет расти борода. На прокормление их назначают деревни. Теперь в самом Крыму это дело существует по сие время. Если у его величества хана, или у калги, или у нур-эд-дина родится сын, то с великим обязательством его воспитывают. Воспитателя его называют аталык. По достижении зрелости этот ханыч почитает своего аталыка точно как отца родного. Если воспитанный таким образом ханыч достигнет чрез Высокую Державу властительства, то он употребляет все старания к тому, чтобы своего аталыка и эмельдеша (молочного брата), в признательность, обогатить пред всеми прочими»[927].
По причине такого породимства и пользовалось особым расположением Крымских ханов черкесское племя Бесленей[928], самое имя которого объясняют тем, что это племя специально занималось воспитанием детей Герайского рода. У Крымских ханов даже бывали из этого племени жены, игравшие большую роль в политических делах ханства. Такова была мать Джаны-бек-Герая, которая была последовательно за тремя ханами замужем и единственно своим личным влиянием добилась таки ханской власти для своего сына Джаны-бека, права которого на ханство по некоторым соображениям были более нежели сомнительны[929]. Но одновременно с такими родственно-дружелюбными отношениями Крымских ханов к одним черкесским племенам у них вечно продолжались нелады с другими. Не довольствуясь данью, которую платили кабардинцы невольниками каждому новому хану под именем «подарка», «приходного», или в разное время под именем «погрешного», ханы, увлекаемые жаждой еще большей поживы, делали беспрестанные набеги на бедных черкесов, придираясь ко всякому случаю и невзирая на явную покорность их[930]. Впрочем, иногда эти набеги ее дешево обходились Гераям, и некоторым они стоили даже жизни. К таким рискованным набегам, кроме личной корысти, побуждала ханов еще необходимость задаривать дорогими черкесскими невольниками и невольницами вельмож Оттоманской Порты, чтобы с их поддержкой прочнее сидеть на ханском тропе. Эти расчеты, как показывает история, обыкновенно оказывались тщетными: сила обстоятельств и естественный ход вещей делали свое дело роковым образом, вопреки воле и желаниям пасынков фортуны, ханов Крымских. Случалось и так, что в критические моменты члены Герайской фамилии, даже сами ханы, искали убежища у тех самых черкесов, на которых они в другое время нападали по самым ничтожным поводам.
Само собой разумеется, что и без того довольно сложные условия сохранения за собой власти Крымскими ханами еще более усложнялись такими неровными и фальшивыми отношениями их к подвластным им народам, обитавшим вне Крымского полуострова. А все вместе взятое — не вполне выясненные географические и политические отношения ханства к Порте, беспокойный и строптивый дух татарских мурз и вообще ногайского населения, ненадежность подданства черкесских племен — представляло довольно мудреную задачу для хана, которому надо было согласовать все эти разнородные элементы, чтобы сохранить равновесие собственного положения. К этому еще неизбежно присоединялись семейные распри и родственное соперничество, пагубные результаты которых Менглы-Герай когда-то испытал уже на себе самом. И вот, желая, может быть, предотвратить хоть некоторые из обстоятельств, неблагоприятных для прочности династии, умный и дальновидный Менглы-Герай ввел одно государственное учреждение, которым он думал, вероятно, гарантировать правильную после себя преемственность верховной власти в Крымском ханстве. Мы разумеем учреждение сана калги.
В тех памятниках, где встречаются толкования значения сана калги, оно понимается обыкновенно в смысле достоинства или прав наследника престола. Так оно выходит из слов историков[931], так оно явствует и из некоторых подлинных документов, каковы, например, султанские грамоты об утверждении некоторых ханычей в звании калги[932]. В этих последних утверждаемые лица титулуются так: «Наследник великих султанов, слава почтенных хаканов». Этими же эпитетами потом иногда и сами калги величают себя в своих собственных грамотах[933]. Затем у Феридун-бея находится в его титуляции целая полдюжина высокопарных официальных обращений к крымскому калге в случаях сношения с ним султанской канцелярии[934]. Но из всего этого ровно ничего нельзя извлечь для более близкого определения прав и обязанностей калги, которые в утвердительных грамотах обозначаются лишь в общих чертах. В них, например, говорится, чтобы калга, «исполняя и осуществляя то, что относится к священным обязанностям службы, не уклонялся от твердого пути закона и не сбивался с истинной дороги»; или — чтобы калга «исполнял обязанности службы по усмотрению хана, и чтобы они с полным единодушием тщательно пеклись о делах веры и державы и усердствовали в истреблении врагов государства и народа»[935].
Тщетно было бы в позднейших источниках искать более точных признаков первоначального положения калги в ханстве, ибо учреждения, возникшие в более раннюю пору, в скором времени утратили свой первоначальный смысл и значение и видоизменились. В определении значения сана калги мы встречаемся с самыми непримиримыми противоречиями. Общее правило было, например, то, что калгой могло быть лицо ханского рода, которое было бы моложе царствовавшего хана, но старше прочих членов династии. Гезар-Фенн уже прямо говорит, что сан калги принадлежал ханскому брату, который был моложе его. В действительности же мы видим в этом звании и ханских братьев, и сыновей, и племянников. Видим нередкие случаи прямого нарушения прав старшинства на этот сан; даже встречаемся с такими курьезными фактами, что свергнутый с престола хан был назначаем калгою. Историки турецко-татарские называют подобные факты противообычными, попросту говоря — нелепыми, но сами не указывают коренных признаков сана калги, так что о них надо догадываться путем некоторых соображений. Самым видным из этих признаков было право на известный денежный оклад из доходов кафского порта, высчитанный в вышеупомянутом султанском берате в 540 000 акчэ ежегодно[936]. Насчет же первоначального происхождения сана калги ни султанская канцелярия, выдававшая грамоты на этот сан, ни турецко-татарские историки сами, кажется, не имели точных сведений и ясного представления[937]. Например, в том же берате находится такое выражение: «По действующему искони в татарском народе обычаю и канону став калгою»[938]. Оно лишь вообще указывает на древность возникновения сана калги, но без ясного обозначения степени этой древности. Сейид Мухаммед-Риза в одном месте к слову по поводу сана калги упоминает о «чингизовой торэ», на принципе которой будто бы основывался этот сан[939]; но не делает такого упоминания, когда говорит о том, что «как только Менглы-Герай воссел на трон самостоятельности, то одного из сыновей своих, Мухаммед-Герая отличил назначением его на должность калги, в смысле наследника престола»[940]. В том же роде говорит и автор «Краткой Истории»[941]. При этом оба крымские историка не поясняют хорошенько, было ли это назначение должности, раньше существовавшей, или же впервые учрежденной Менглы-Гераем.
