Определеннее высказывается об этом предмете другой крымский историк, писавший несколько позже обоих вышеупомянутых, Халим-Герай. Его объяснение всецело принято и буквально повторяется турецким историком Джевдетом. Вот что они пишут: «Когда Менглы-Герай отправлялся на войну и в набег на страны гяуров и его спрашивали о том, кого же он оставляет своим наместником для охраны Крыма, то он выражал свою волю, отвечая на татарском языке: "Пусть останется сын мой Мухаммед-Герай". Таким образом, Мухаммед-Герай до благополучного возвращения своего отца из похода вкушал от сладости властительства. А потом, по возвращении, уже отцу казалось неловким, несправедливым испортить вкус этой сладости солью отставки: он, вместе с его титулом калги султана, учредил новую должность, отчислив на нее определенный оклад из доходов с таможень и соляных озер, указал город Ак-Мечеть в резиденцию калге и пожаловал в управление город Кара-Су и местности, принадлежащие к его округу. А с падишаховой стороны ему дана была грамота на бытие его наследником престола»[942].
За разъяснение вопроса о калге принимался и почтенный автор исследования «О Касимовских царях и царевичах». Он отрицает мнение других ученых, что это звание, равно как и другое, звание нур-эд-дина, есть выдумка Крымских ханов, потому что звание калги, говорит он, еще в 1512 году, т.е. в первые времена существования ханства Крымского, было известно у бухарских шейбанидов, и что тогда уже оно считалось у них учреждением старинным[943].
Но приводимые им в пользу своего собственного воззрения доказательства не настолько вески, чтобы с ними можно было безусловно согласиться. Во-первых, все данные, на которые ссылается г. В.-Зернов, не очень стары: во всяком случае относятся ко времени после учреждения звания калги Менглы-Гераем. Во-вторых, если принять, что уже факта существования сана калги не у одних только Крымских ханов достаточно для того, чтобы не считать учреждения этого сана в Крыму самостоятельным нововведением, то незачем указывать параллельное явление у бухарских шейбанидов, когда есть факты гораздо ближе. В различных источниках, и притом турецко-татарских, мы встречаем упоминания о том, что в самом Крымском ханстве, кроме калги ханского, существовал калга ширинский, о котором говорит и Гезар-Фенн[944], и Сейид-Мухаммед-Риза[945]. Один раз о нем упоминается даже и в официальном документе — в грамоте хана Джаны-бек Герая II к царю Михаилу Федоровичу; но тут говорится уже не об одном ширинском калге, а также и о калге манкытском[946]. Несмотря на такой общеизвестный факт, крымские историки однако же не стеснялись отвести сан калги к числу государственных учреждений, впервые созданных Менглы-Гераем I — это что-нибудь да значит: какое-то нововведение да было сделано Менглы-Гераем в престолонаследии. Мы не думаем, чтобы все нововведение заключалось в изобретении нового титула для прежнего, и даже давнишнего, в татарской сановной иерархии сана. Надо полагать, что новое название должно было указывать и на новые признаки, которые хотел на будущее время соединять с прежним государственным учреждением Менглы-Герай. Можно с уверенностью думать, что калга в чиноположении дома Гераев, по соображениям учредителя этого сана, был или долженствовал быть не тем, чем был калга бухарских шейбанидов, или калга мурз ширинских. Несомненно, что в некоторых чертах они были сходны между собой, но едва ли это сходство доходило до полного тожества. Все калги — и шейбанидский, и ширинский, и герайский, были одинаковы в том смысле, что изображали собой преемника, имеющего право наследовать царствующему хану или живущему главе мурзинского рода. Но пока не представляется положительных свидетельств о том, чтобы калги шейбанидский и ширвинский также назывались не иначе как калгой же[947]. Вышеприведенных же упоминаний слишком мало, если принять в расчет количество носителей этого титула хоть бы, например, у мурз ширинских. Из этого позволительно заключить, что титул калги принадлежал исключительно только известным членам дома Гераев, применение же этого титула в других случаях было аналогическое, не вполне соответственное действительным фактам.
Как уже выше было нами замечено, господствующий искони у всех тюрков взгляд на право наследования власти тот, что оно переходит к старшему в роде. При многочисленности членов той и другой властвующей династии и при всяких случайностях, следовательно, никогда нельзя с уверенностью указать на кого-либо из них как на законного наследника престола. Теперь, например, мы в любом календаре найдем справку о том, кто будет главой того или другого европейского, династически правимого, государства, за исключением разве беспотомственно угасающих династий. Но если бы мы вздумали хоть приблизительно определить, кто наследует турецкому султану, так это оказалось бы невозможным именно вследствие означенного выше порядка престолонаследия, общего у турок османских с другими народами тюркского племени. С этой традиционной точки зрения учреждение сана калги в Крыму, как особом ханстве, независимом от главного золотоордынского улуса, могло, пожалуй, казаться не более как восстановлением старинного, исконного порядка, ведущего свое начало от самого Чингиз-хана. Но мы и в самой Золотой Орде что-то не замечаем соблюдения какого-либо строгого порядка в заступлении верховной власти, особенно в последнее, крайне смутное время ее существования, не говоря уже о том, что не находим не только самого титула калги, а и какого-либо другого, который бы соответствовал этому последнему в золотоордынской государственной иерархии. Если бы таковой существовал, то крымские историки не преминули бы, наверное, при случае упомянуть о нем. А такой случай представлялся им тогда, когда они трактовали о законоположениях и административных распоряжениях Чингиз-хана. Сейид-Мухаммед-Риза и автор «Краткой Истории», например, касаясь этого предмета, приводят разные титулы, обозначавшие различные государственные звания и должности в империи Чингиз-хана, но о калге ничего не говорит[948].
Мы думаем, что вопрос о калге Крымских ханов можно решить следующим образом. Менглы-Герай, убедившись из опыта предшествующих времен в ненадежности коренного тюркского порядка престолонаследия для прочности государственного строя, и даже сам на себе испытавши невыгодные стороны этого порядка, естественно мог вознамериться несколько изменить этот порядок в основанной им династии, в том смысле, чтобы право преемства власти переходило не к старшему в царском роде, а к старшему сыну царствующего хана[949]. К этому могло подвигнуть Менглы-Герая с одной стороны опасение новых смут, которые могли быть произведены претендентами на власть и расшатать едва только сформировавшееся Крымское ханство: мы знаем, что у Менглы-Герая были братья, имевшие своих потомков, которые при случае могли бы предъявить свои права на ханский престол, опираясь на исконные народные традиции. С другой стороны, заранее регулируя порядок престолонаследия, Менглы-Герай, может быть, думал этим несколько ослабить также и вассальную зависимость ханства от Оттоманской Порты, верховенством которой он не мог не тяготиться сам и не предвидеть еще большей тяготы его в будущем для своих потомков. Если бы в данном случае дело шло о простом лишь возобновлении прежде существовавшего государственного учреждения, имевшего особое наименование, то Менглы-Гераю незачем было бы придумывать новый титул для своего преемника — калга. Этот титул придуман им был в своих династических интересах, чтобы запечатлеть им новое учреждение, подобно тому как им же установлено фамильное прозвище Герай для всех членов его царствующего дома. Подобным образом едва ли в силу простой случайности со времени Менглы-Герая же титул султан получает в Крымском ханстве второстепенное значение и совершенно исчезает из легенд на татарских монетах, на которых прежде это слово постоянно являлось в виде высшего эпитета, в таком только смысле, в каком турецкими султанами употреблялись и употребляются титулы хан и хакан.
Теперь остается еще коснуться этимологического значения титула калга. То объяснение, какое дается ему позднейшими комментаторами, Халим-Гераем, Джевдетом и Казембеком, производящими его от глагола — «оставаться», кажется чересчур уже незамысловатым и случайным сравнительно с нарочитой важностью самого сана. Только с большой натяжкой слово можно толковать в смысле выражения «пусть он останется» в применении к той роли, какую играл калга в Крымском ханстве, то и дело участвовавший в походах и набегах и бывавший в отлучке за пределами Крыма, в то время как хан оставался дома. Если такой простой именно был смысл слова калга, как толкуют вышеупомянутые комментаторы, то нельзя не удивляться тому, что ни Сейид-Мухаммед-Риза, ни составитель «Краткой Истории», вообще большие охотники до всевозможных словотолкований, не остановились на его изъяснении ввиду некоторой странности употребления и легкости истолкования этого слова. Кроме того, любопытный факт представляет то, что титул калга не всегда имел такую форму. Еще г. Казембек в предисловии к печатному изданию «Семи планет» в одном месте, давая объяснение слову калга, заметил, что «Дегинь в своей Histoire generaie des Huns ошибочно пишет Kaglegai»[950]. Мы теперь можем утвердительно заявить, что форма Kaglegai для имени калга, встречающаяся у Дегиня и принятая г. Казембеком за простую ошибку, вовсе не есть ошибка, а только вариант, усмотренный Дегинем в тех восточных памятниках, которыми он пользовался для своей истории гуннов. Эта форма — каглыгай, или кагалгай, или кагылгай — встречается не у одного Дегиня, айв самих турецко-татарских исторических сочинениях и в подлинных татарских грамотах. Турецкий историк Фундуклулу иначе не пишет про крымского калгу, как (см. текст оригинала)[951]. В грамотах Крымских ханов также первое лицо после хана постоянно называется, или (см. текст оригинала)[952]. Достойно внимания, что эта форма чаще всего является в наиболее старых документах и, главным образом, в грамотах, писанных от имени самих тех лиц, которые носили титул калги: например, Девлет-Герай-султан титулует себя (см. текст оригинала)[953], вперемежку с формой (см. текст оригинала)[954]; точно так же Мухаммед Герай-султан величает себя (см. текст оригинала)[955]; Ислам-Герай-султан тоже пишется в своей грамоте (см. текст оригинала)[956]; Фетх-Герай-султан тоже (см. текст оригинала)[957], и т.д. В позднейших же грамотах начинает преобладать и потом окончательно устанавливается другая, краткая форма: так, например, в довольно большой грамоте хана Ислам-Герая III от 1056 = 1646 года не однократно уже прописано крупными буквами (см. текст оригинала)[958].
