Составной частью «клайвденского мифа» является утверждение, что Чемберлен был если не лидером группы, то ее ставленником. Это совершенно неверно. В группу не входил ни один из британских премьеров XX века, кроме Бальфура, хотя члены группы присутствовали в каждом кабинете, невзирая на его партийность. Чемберлен пришел к руководству консервативной партией с опорой отчасти на старшего брата, отчасти на Болдуина, а еще благодаря репутации «практика», а не «говоруна» вроде Ллойд Джорджа или Черчилля. «Клайвденцы» не поддерживали «беллицистских» речей, покуда считали их несвоевременными и не подкрепленными готовностью к войне. В 1935-1937 гг. Лотиан, Астор, Саймон, Хор, Галифакс могли казаться «апостолами умиротворения», поскольку были больше заняты удержанием Индии в британской орбите, поисками компромисса с арабами и евреями в Палестине, укреплением Лиги Наций, которую пытались превратить (безуспешно) в эффективное средство контроля над миром, а также созданием влиятельной интеллектуально-пропагандистской сети, в которую входили «Таймс», трибуна группы – журнал «Круглый стол», Оксфорд, особенно колледжи All Souls и Balliol, а также Королевский институт международных отношений [С усилением англо-японских противоречий в 1930-е гг. группа стала уделять повышенное внимание Международному тихоокеанскому институту.]. Когда ситуация изменилась, Лотиан и Галифакс выступили в качестве ярых германофобов, коими они всегда оставались. Когда в конце 1940 г. Лотиан скоропостижно скончался, Черчилль направил послом в Вашингтон на смену ему именно Галифакса, который всю войну не покладая рук трудился для обеспечения солидарности союзников. Принято считать, что Черчилль просто удалил из правительства видного «умиротворителя», хотя тут явно прослеживается личный мотив. Новым министром стал Иден – послушное орудие в руках премьера, в то время как Галифакс не только обо всем имел «свое суждение», но был еще и представителем мощной группы, влияния которой Черчилль мог опасаться.
Неудивительно, что именно эти люди, более всего опасавшиеся создания континентального блока, всеми силами пытались вбить в него клин, оторвать потенциальных союзников друг от друга. Когда же это не удалось, Галифакс, Черчилль, Рейно и Даладье стали готовиться к новой войне – против Германии и СССР. Поводом стала финская война, хотя основные кампании предполагались на юге, в направлении Баку. Однако тиски «от Петсамо до Дарданелл» не получились: сначала Советский Союз заключил мир с Финляндией, потом Гитлер напомнил, что «странная война» закончилась. Об этом хорошо и подробно написано в книге В.Я. Сиполса «Тайны дипломатические»,[383] к которой я и отсылаю интересующихся читателей.
Глава шестая «НАШ ОТВЕТ ЧЕМБЕРЛЕНУ»
Наша политика явно делает какой-то крутой поворот, смысл и последствия которого мне пока еще не вполне ясны.
Дневник И.М. Майского, 24 августа 1939 г.
Советское правительство особенно радо увидеть у себя господина Риббентропа, ибо этот человек никогда не приезжает понапрасну.
В.М. Молотов, на ужине в Кремле, 28 сентября 1939 г.
Осима пьет кипяток
Негодование иностранных лидеров по поводу советско-германского пакта о ненападении было почти повсеместным, хотя имело разные причины. Наиболее остро и болезненно отреагировали в Токио, потому что Гитлер и Риббентроп до последнего держали союзников в неведении относительно своих ближайших конкретных планов. Временный поверенный в делах СССР в Японии Н.И. Генералов сообщал в НКИД уже 24 августа: «Известие о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией произвело здесь ошеломляющее впечатление, приведя в явную растерянность особенно военщину и фашистский лагерь… Заслуживает внимания усиленная деятельность Коноэ, Мацудайра и Кидо [Принц Коноэ был председателем Тайного совета, Мацудайра – министром двора, маркиз Кидо – министром внутренних дел и одним из ближайших советников Коноэ.]. Газеты начинают, пока осторожно, обсуждать возможность заключения такого же пакта Японии с СССР… В высказываниях многих видных деятелей признается неизбежность коренного пересмотра внешней политики Японии, и в частности к СССР».[384] Ему вторили сообщения разведки: «Большинство членов правительства думают о расторжении антикоминтерновского договора с Германией. Торговая и финансовая группы почти что договорились с Англией и Америкой. Другие группы, примыкающие к полковнику Хасимото и к генералу Угаки [Полковник Хасимото – влиятельный деятель радикально-националистических кругов. Угаки, бывший военный министр и министр иностранных дел, придерживался атлантистской ориентации, поэтому в тексте скорее всего ошибка; речь, возможно, идет о генерале Араки, бывшем военном министре и видном идеологе радикального национализма.], стоят за заключение договора о ненападении с СССР и изгнание Англии из Китая. Нарастает внутриполитический кризис».[385] «Союз Японии с Германией и Италией и Антикоминтерновский пакт превращаются в пустую бумагу. Вся ответственность возлагается на правительство, которое не сумело предусмотреть этого. Дипломатия Арита привела к полной изоляции Японии, требует <sic!> установления новой дипломатии… Японский корреспондент из Рима сообщил, что <в> ближайшие дни Италия объявит о заключении с СССР пакта о ненападении».[386] Доктор Геббельс имел все основания записать в дневнике 24 августа: «Японцы опоздали на автобус. Сколько раз фюрер убеждал их присоединиться к военному союзу, даже заявив им, что иначе будет вынужден объединить силы с Москвой… Теперь Япония полностью изолирована».[387] Полгода спустя бывший британский посол в Берлине Гендерсон, обличая беспринципность и коварство нацистской дипломатии, использовал тот же пример: «Япония была выброшена прочь как выжатый лимон, как только Гитлер решил, что СССР больше подходит для достижения его ближайших целей, нежели Япония».[388]
22 августа статс-секретарь МИД Вайцзеккер разослал в дипломатические миссии за рубежом циркулярную ноту. Кратко осветив ход переговоров и мотивировав необходимость скорейшей нормализации двусторонних отношений перед лицом «польского кризиса», он возвещал:
«Поступая таким образом, мы последовательно старались не нанести ущерба нашим отношениям с дружественными державами, особенно с Италией и Японией, и давали понять это Советскому Союзу на каждой стадии переговоров. Мы ожидаем, что и в японо-советских отношениях наступит желанная обеим сторонам передышка, которая приведет к дальнейшему ослаблению напряженности. Возможное обвинение в том, что, заключив соглашение с Советским Союзом, мы нарушили принципы Антикоминтерновского пакта, в данном случае не имеет силы. Эволюция Антикоминтерновского пакта все более и более вынуждала державы видеть своего главного врага в Британии. Кроме того, русский большевизм при Сталине пережил структурные изменения решающего характера. Вместо идеи мировой революции на первый план вышли идеи русского национализма и консолидации советского государства на его нынешней национальной, территориальной и социальной основе. В этой связи стоит обратить внимание на устранение евреев с руководящих постов в Советском Союзе (падение Литвинова в начале мая). Разумеется, оппозиция коммунизму внутри Германии остается полностью прежней. Борьба с любым возобновлением попыток проникновения коммунизма в Германию будет продолжаться с прежней суровостью. Во время переговоров Советскому Союзу не было оставлено никаких сомнений на этот счет, и он полностью принял данный принцип».[389]
Этими разъяснениями предлагалось руководствоваться на все случаи жизни.
За месяц до вояжа в Москву Риббентроп, похоже, ни разу не встречался с Осима. Только в 11 часов вечера 21 августа он позвонил послу и без лишних слов проинформировал его о завтрашнем визите, выслушав в ответ гневную филиппику о нарушении секретного протокола к Антикоминтерновскому пакту. Несмотря на поздний час, Осима немедленно отправился за объяснениями к замещавшему министра Вайцзеккеру. Запись беседы, сделанная статс-секретарем на следующее же утро, представляет большой интерес, поэтому приведем ее от начала до конца.
«После того, как Имперский Министр иностранных дел вчера поздно вечером кратко, по телефону из Бергхофа, информировал японского посла о последнем повороте в отношениях между Берлином и Москвой, я около полуночи принял господина Осима для беседы, которая продолжалась в течение приблизительно часа. Японский посол, как всегда, держался хорошо. В то же время я заметил в нем некоторое беспокойство, которое возросло в ходе беседы.
Сначала я описал Осима естественный ход событий, который привел нас к сегодняшнему заключению пакта о ненападении. После того как Осима выразил свое беспокойство, мы в конце концов пришли к соглашению о том, как Осима может убедить свое правительство в необходимости и выгоде текущих событий.
