ПРИЛОЖЕНИЕ
О «1 августа 1914», исторической науке, Ю. В. Андропове и других.
Образно говоря, эта книга лишь вершина айсберга жарких идеологических схваток по поводу нашего 1917 года, скрытых пружин тогдашних революций. Появлением ее на свет российская историческая наука обязана Ю.В.Андропову, начатым им и незавершенным политическим процессам. С книгой причудливо переплелась и личная судьба автора, который написал ее так, как виделись ему проблемы тех эпохальных лет на близких подступах к русской революции, перевернувшей страну и мир. История книги живая и, надеюсь, понятная иллюстрация отечественных нравов и политических обычаев.
Беда нашей страны — отрицательный отбор занимающих мало-мальски заметные должности. Инакомыслие с господствующей на данный период точкой зрения, мягко говоря, не поощряется. Конфликт со стоящими на страже текущего конформизма неизбежен у каждого имеющего дерзость иметь свое суждение. Проверено на собственной шкуре, спустя десятилетия, я выяснил, что стукачи сигнализировали обо мне уже в десятом классе школы. Уже по этой причине моя жизнь профессионального историка была сложной.
После примерно годичной отсидки в тюрьме МГБ СССР в 1952 – 1953 гг. я был выпущен по амнистии со снятием судимости. Официально ничего за мной не должно было значиться, на деле заклеймен на всю оставшуюся жизнь. Тогда же выгнали из КПСС.
Памятен для меня 1958 г., когда хрущевцы дали задний ход от развязавшего языки XX съезда КПСС. Выпустившие было меня из своих чистых рук чекисты решили превратить злодея в «повторника», т.е. вернуть туда, где ему надлежит пребывать — в тюрьму. Учуяв, что они стряпают дело, я кое-как отбился. Прошло десять лет. В 1968 г. новый конфликт, на этот
раз инициативу преследования взяли умельцы из международного отдела ЦК КПСС. К охоте на «троцкиста», каким я был ими объявлен, присоединились славные чекисты. Справиться с ними, объединившими усилия, было практически невозможно.
Невыносимая обстановка складывалась на основном месте моей работы в Институте Истории АН СССР.
По издательствам дали команду (разумеется, по телефону): Яковлева не печатать. Распорядился среди прочих Мостовец, «курировавший» в международном отделе ЦК КПСС США. Пригласили и тут же отказали прочесть несколько лекций в университете им. П.Лумумбы. В деканате объяснили: проф.Розанов просигнализировал — я сочиняю антисоветские листовки с Петром Якиром, которого не видел в глаза. Грозные признаки множились, в совокупности происходило до боли знакомое по повадкам наших партийных и карательных органов — компрометация неугодного. Коль скоро это происходило во второй раз после 1958 г. я сообразил, что, по-видимому, удостоился включения в список лиц, подлежащих плановому аресту, чему, как правило, и предшествует поливание грязью жертвы.
Пришлось прибегнуть к последнему средству, один из тогдашних вождей Д.Ф Устинов знал меня с детства. Дмитрий Федорович охотно часами выслушивал мои рассуждения об истории Уже к тому времени я выпустил с полдюжины книг, которые аккуратно дарил ему. Знал он, что, защитив в 1962 г. докторскую диссертацию, я стал по тем временам самым молодым (34 года) в своей специальности — всеобщая история — доктором наук и профессором. Устинов, выслушав мой рассказ, реагировал молниеносно. «Тебе нужно зайти к Юре», — без раздумий сказал он. Не понял. «К Юрию Владимировичу», – добавил он, не терпевший тугодумов. Итак, к Ю.В. Андропову, только что возглавившему КГБ.
* * *
Знакомство состоялось в кабинете, ныне многократно описанном и показанном по ТВ и в документальных фильмах. На месте зловещего Берии, солдафона Серова, комсомольских функционеров-бодрячков Шелепина и Семичастного теперь обозревал в перспективе исполинского кабинета камин интеллигентный, крайне любезный и обходительный человек. Видимо, подготовленный «Димой», как он именовал Устинова, и просмотревший документы, Андропов не стал слушать– моих жалоб («эти пустяки отметем»!?), а затеял разговор о жизни Пока я запинаясь, нащупывал почву, несколько раз звонил телефон — Юрию Владимировичу докладывали о ходе суда над очередным диссидентом. Это дало ему повод пространно объяснить, что не дело судить писателей, конкретно он упомянул Синявского и Даниэля. Суть его обтекаемых фраз сводилась к тому, что слову нужно противопоставлять слово. С чем я горячо согласился и, получив любезное приглашение заходить, откланялся.
Особой тяги к общению с Председателем КГБ я не испытывал, тем более, что вскоре получил приглашение на деловую, а не светскую беседу. Мне предложили «прибыть» к генерал-майору Ф.Д.Бобкову, как выяснилось замначальника только что воссозданного 5 Управления. Меня провели к нему по хорошо знакомым коридорам, генерал обосновался в той части здания на Лубянке, куда меня десятки раз таскали на допросы в 1952-1953 гг.
Как и Андропов, Бобков решил мой вопрос в первую встречу. Начисто избегая деталей, он коротко заверил, что никогда никаких «решений» в отношении меня не принималось. Я, разумеется, не поверил ни одному слову корректнейшего генерала-чекиста. О чем не замедлил сказать ему. Бобков пожал плечами. С памятных визитов к Андропову и Бобкову я больше не ощущал наглых выходок КГБ. На том бы дело и кончилось, если бы не Д.Ф Устинов.
Он, видимо, переоценивал мои познания и чуть не в каждую встречу, а виделись мы часто, просил не забывать «Юру» и помогать ему. И даже дело было не в нем. Жена Устинова, добрейшая и умнейшая Таисия Алексеевна, лет на семь старше мужа, верховодила в их порядком безалаберном доме, который я помнил еще тогда, когда семья не была прочно изолирована охраной. Приятельница моей покойной матери, Таисия Алексеевна скептически относилась к общему развитию супруга и его коллег по Политбюро, носилась с идеей расширить его, наивно предлагая приглашать меня читать им лекции. Видимо, она, замечательная русская женщина, что-то еще наговорила лестное обо мне Андропову.
Обижать хороших людей и к тому же теперь вождя, как-то не хотелось, и я стал время от времени захаживать на Лубянку, вести ученые беседы сначала несколько натянутые с Андроповым и интереснейшие с быстро поднимавшимся по служебной лестнице Бобковым. На моих глазах с конца шестидесятых – к началу восьмидесятых он вырос до генерала армии и стал первым заместителем Председателя КГБ. Я где-то читал, что на протяжении ряда лет он был подлинным руководителем ведомства. Не знаю, но вполне допускаю.
Сравнивая обоих, при всем интеллектуальном лоске Ю.В.Андропова я безоговорочно отдаю пальму первенства Ф.Д.Бобкову, который на много порядков был выше формального начальника, а главное несравненно лучше подготовлен. О чисто профессиональных делах судить трудно, Филипп Денисович в беседах со мной никогда их не касался, но судя по молитвенному отношению к нему подчиненных он более чем устраивал их. Я разумею другое: весь комплекс проблем, подпадающих под емкое понятие «идеология». Никогда не встречал лучше осведомленного человека, обладавшего такими громадными познаниями, невероятной сказочной памятью. Его никогда нельзя было застать врасплох, на любой вопрос в этой области следовал четкий, исчерпывающий ответ. Если бы судьба направила его на иную стезю, страна получила бы крупнейшего ученого, безусловно,мирового класса.
По крохам мне удалось собрать сведения о прошлом генерала С шестнадцати лет пошел добровольцем в Красную Армию. Дослужился ко дню Победы до старшины. В пехоте, орден «Славы» и две медали За Отвагу.
Трижды ранен, в том числе, получил автоматную очередь в грудь, чудом выжил. Ни малейшей кровожадности за ним не замечалось, он являл пример кадрового русского офицера с высокоразвитым чувством долга и порядочности. «Честь имею» для него не было фразой. Как любой другой работавший с ним я постепенно преисполнялся к генералу чувством глубокого уважения. Со всей определенностью могу сказать, не жаловал Филипп Денисович собственную профессию, в которой достиг высочайшего мастерства Пример? Он никогда не доверял мне, хотя не могу отделяться от игривой мысли — я оказался в отличной компании, похоже, что Филипп Денисович до конца не доверял и себе Естественно, я отвечал взаимностью.
Понял, что бесполезно уличать его, мягко говоря, в неискренности, а принимать таким, каким он был. Как-то дошло до меня тогда, что Андропов негодующе крутил головой и удивлялся, по его выражению, «дружбе жандармского генерала и либерального профессора». Звучало так странно и двусмысленно. Во главе КГБ не почитал он себя «жандармом», а уж профессором точно не был.
* * *
Был он политиком, по преимуществу мечтателем. Но в делах повседневных партизаном порядка и твердости. Не знаю, откуда, от чтения или размышлений на основе наблюдений, Юрий Владимирович вывел, что извечная российская традиция – противостояние гражданского общества власти — в наши дни нарастает. Принципиально в этом не было решительно ничего нового, привычная поза нашего брата интеллигента держать кукиш в кармане против власти. Чем это обернулось к 1917 году для политической стабильности страны, не стоит объяснять.
