Большевики разослали агитаторов на промышленные предприятия. Там их встретили враждебность и недоумение. На самых крупных предприятиях — таких, как Путиловский, Обуховский и Балтийский заводы, Невская судоверфь и мануфактура Лесснера, — рабочие подписали петицию Союза защиты Учредительного собрания и не могли взять в толк, почему большевики, которым многие из них сочувствовали, неожиданно выступили против его созыва. [Игнатов Е. Пролетарская революция. 1928. № 5 (76). С. 37. Автор утверждает, что подписи рабочих были подделаны, но доказательств не приводит.].
Решающий день близился, и большевистская пресса поддерживала напряжение постоянными угрозами и предупреждениями населению. 3 января она сообщила, что 5 января рабочим следует не покидать заводов, а солдатам — оставаться в казармах. В тот же день Урицкий объявил, что Петрограду угрожает контрреволюционный переворот, возглавляемый Керенским и Савинковым, специально ради этого случая вернувшимися в город. [Керенский действительно находился в тот момент в Петрограде, но нет никаких сведений о намерении с его стороны собрать антибольшевистские силы.]. «Правда» вышла с аншлагом: «Сегодня гиены капитала и их наемники хотят вырвать власть из рук Советов»115.
* * *
В пятницу 5 января Петроград и особенно местность вокруг Таврического дворца напоминали военный лагерь. Эсер М.В.Вишняк, находившийся у Таврического с группой депутатов, так описывает виденное: «В начале двенадцатого выступили. Идут растянутой колонной, человек в двести, посреди улицы. С членами Учредительного собрания небольшое число журналистов, знакомых, жен, запасшихся входными билетами в Таврический. До дворца не больше версты. И чем ближе к нему, тем реже прохожие, тем чаще — солдаты, красноармейцы, матросы. Они вооружены до зубов: за спиной винтовка; на груди и по бокам ручные бомбы, гранаты, револьверы и патроны, патроны без конца, всюду, где только можно их прицепить или всунуть. На тротуарах одинокие прохожие при встрече с необычайной процессией останавливаются, изредка приветствуют восклицаниями, а чаще, сочувственно проводив глазами, спешат пройти дальше. Вооруженные подходят, справляются, кто и куда идут, и возвращаются на свои стоянки и бивуаки, под ворота и во дворы...
Перед фасадом Таврического вся площадка установлена пушками, пулеметами, походными кухнями. Беспорядочно свалены в кучу пулеметные ленты. Все ворота заперты. Только крайняя калитка слева приотворена, и в нее пропускают по билетам. Вооруженная стража пристально вглядывается в лицо прежде, чем пропустить; оглядывает сзади, прощупывает спину, после того, как пропустит...
Пропускают в левую дверь. Снова контроль, внутренний. Проверяют люди уже не в шинелях, а во френчах и гимнастерках. Через вестибюль и Екатерининский зал направляют в залу заседаний. Повсюду вооруженные люди. Больше всего матросов и латышей. Вооружены, как на улице, с винтовками, гранатами, патронными сумками, револьверами. Количество вооруженных и само оружие, звуки его бряцания, производит впечатление лагеря, готовящегося не то к обороне, не то к нападению»116.
Делегация большевиков, возглавляемая Лениным, прибыла в Таврический к часу дня. Ленин хотел быть на месте, чтобы принимать быстрые решения, если ситуация того потребует. Находясь в ложе, которая в годы думской работы считалась «правительственной», он в продолжение последующих девяти часов руководил действиями большевиков. По воспоминаниям Бонч-Бруевича, Ленин «волновался и был мертвенно бледен, так бледен, как никогда. От этой совершенно белой бледности лица и шеи его голова казалась еще большей, глаза расширились и горели стальным огнем... Он сел, сжал судорожно руки и стал обводить пылающими, сделавшимися громадными глазами всю залу от края и до края ее»117. Момент был переломный, решалась судьба большевистской диктатуры.
Сессия Учредительного собрания должна была открыться в полдень, но Ленин через Урицкого запретил начинать заседание, пока не станет точно известно, что творится на петроградских улицах, где, вопреки распоряжению большевиков, все утро проходили массовые демонстрации. Хотя организаторы шествия подчеркивали его мирный характер и призывали избегать любых столкновений118, у Ленина не было уверенности, что его силы не дрогнут при виде выступивших масс. По-видимому, у него имелся запасной план на случай, если демонстранты одержат над его силами верх: эсер Н.Д.Соколов утверждал, что, если бы это произошло, Ленин пошел бы на примирение с депутатами119.
Союз защиты Учредительного собрания призвал демонстрантов собраться к десяти часам утра в девяти установленных местах и оттуда продвигаться к месту общего сбора на Марсовом поле. В полдень они должны были выступить под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию» и пройти по Пантелеймоновской к Литейному проспекту, затем повернуть направо и по Кирочной и Потемкинской направиться к Шпалерной перед Таврическим дворцом. Пройдя мимо здания дворца, они должны были свернуть на Таврическую и уже на Невском разойтись.
Число собравшихся в то утро по всему городу было велико (некоторые насчитывали до 50 000 участников демонстрации), но в целом процессия оказалась не такой внушительной, как предполагали ее организаторы: солдаты остались в казармах, на улицы вышло гораздо меньше рабочих, чем ожидалось; толпу образовали в основном студенты, государственные служащие и представители свободных профессий. Настроение было подавленное: большевистские угрозы и наглядная демонстрация военной силы произвели должное впечатление120.
Организаторы демонстрации широко оповещали население о предполагаемом маршруте, и Подвойский, зная, где она пройдет, выставил на ее пути заслоны из своих людей. Передовые его отряды с заряженными ружьями и пулеметами заняли улицы и крыши зданий на пересечении Пантелеймоновской и Литейного проспекта. Когда шествие приблизилось к Литейному, раздались крики: «Да здравствует Учредительное собрание!» — и в этот момент солдаты открыли огонь. Несколько человек упали, остальные бросились искать укрытия. Вскоре, однако, они перестроились и продолжили движение. Поскольку Кирочная оказалась перекрыта войсками, демонстрация двинулась дальше по Литейному, откуда пулеметный огонь заставил ее свернуть на Шпалерную. Здесь процессия рассыпалась в беспорядке. Большевистские солдаты преследовали демонстрантов, вырывали у них из рук лозунги, которые тут же драли на части и швыряли в костры. Другая процессия и в другой части города, состоявшая преимущественно из рабочих, также натолкнулась на пулеметный огонь. Та же судьба постигла несколько мелких демонстраций121.
Русская армия не стреляла в безоружных демонстрантов с того рокового дня в феврале 1917 года, когда ей был отдан приказ разогнать марш протеста против запрета публичных собраний: тогда насилие породило волнения и мятежи, ознаменовавшие начало революции. До этого был 1905 год и Кровавое воскресенье. Учитывая этот опыт, организаторы демонстрации рассчитывали, что случившиеся убийства зажгут пламя народного гнева. Жертвы (под одним источникам — восемь, по другим — двадцать один человек)122 были торжественно похоронены 9 января, в годовщину Кровавого воскресенья, на Преображенском кладбище, рядом с жертвами 1905 года. Рабочие делегации несли венки, на одном из них была надпись: «Жертвам произвола самодержцев из Смольного»123. Максим Горький отреагировал на события в гневной передовице, сравнивая произошедшее с Кровавым воскресеньем. [Новая жизнь. 1918. 9 (22) янв. № 6 (220). Опасаясь ответного удара, большевики приказали провести расследование по факту открытия стрельбы. Выяснилось, что солдаты Литовского полка стреляли по демонстрантам в уверенности, что защищают Учредительное собрание от «саботажников». Следственная комиссия прекратила работу в конце января; результаты опубликованы не были.].
Как только поступили известия, что демонстранты разогнаны, а улицы контролируются большевиками (это произошло около четырех часов дня), Ленин приказал начинать заседание. Присутствовали 463 депутата — немногим более половины избранного состава — из них 259 социалистов-революционеров, 136 большевиков и 40 левых эсеров. [Знаменский. Учредительное собрание. С. 339. Точное число присутствовавших депутатов неизвестно, возможно, их было только 410]. С самого начала заседания депутаты-большевики и вооруженная охрана принялись кричать и улюлюкать, издеваясь над небольшевистскими ораторами. Вооруженные толпы, заполнявшие коридоры и балкон, не нужно было специально подстрекать к буйству, поскольку они беспрерывно угощались водкой, которую щедро отпускали в буфете. Официальный протокол заседания открывается следующей сценой:
«Один из членов Учредительного собрания (фракции с.-р.) с места:
