Культура Новгорода на общерусском фоне
воеобразие политического устройства Новгорода, тесные культурно-исторические и торговые контакты с европейскими странами не могли не сказаться на его культурном уровне. Республиканские формы государственного устройства способствовали ярчайшему развитию творческой инициативы новгородцев, выраженной, в частности, в широком распространении грамотности во всех слоях средневекового общества, что кажется беспрецедентным для эпохи, привычно определяемой как мрачное средневековье. Открытие в Новгороде средневековых текстов, написанных на березовой коре, принадлежит к числу высших достижений российской археологии XX столетия. Оно навсегда опровергло бытовавшее в научной литературе и общественном сознании убеждение о тотальной безграмотности основного населения средневековой Руси; предполагалось что грамотными были священнослужители и князья, причем далеко не все.
Грамотность. За прошедшие с находки первой берестяной грамоты десятилетия их число в Новгороде достигло 961 экз. (на 2007 г.). Подсчеты, основанные на характеристике культурного слоя Новгорода, позволяют утверждать, что в его почве сохраняется не менее 20000 подобных документов, написанных людьми самого разнообразного социального положения – боярами и крестьянами, ремесленниками и купцами. Среди них немало текстов, написанных женщинами, что для средневековья является наиболее чутким индикатором высокого культурного уровня общества. Очевидно, что приведенная выше цифра – лишь ничтожная доля того, что было написано на бересте в средневековом Новгороде: большинство таких писем сгорело в огне частых пожаров и в печах.
Кроме Новгорода тексты на бересте были найдены еще в 10 древнерусских городах. При этом число новгородских грамот почти в 10 раз превышает суммарное количество берестяных грамот, найденных во всех остальных вместе взятых городах (данные на 2007 г.):
Редкость берестяных текстов в других городах и их обилие в Новгороде является не только результатом масштабных раскопок в Новгороде, систематически ведущихся с 1932 г. Высокий уровень грамотности Новгорода обеспечивался особенностями политического строя этого города и государства. Для массового развития грамотности особое значение имело постоянное обновление главных государственных должностей, происходившее каждый год. Оно вынуждало новгородских землевладельцев концентрироваться в самом Новгороде. Если бы новгородский землевладелец постоянно жил в своей вотчине, он оказался бы вырванным из системы перманентной борьбы за власть, утратил бы и влияние, и возможности быть избранным. Он был, таким образом, центростремителен. Напротив, в центрах безраздельной княжеской власти феодал, чтобы обрести относительную самостоятельность, стремился в вотчину, где в отдалении от центральной власти он обретал большую свободу действий. В частности, подобный процесс формировал и удельную раздробленность Руси, не затронувшую в силу указанной особенности Новгородской земли. Иными словами, нигде на Руси не было столь последовательного разделения землевладельца с его землевладением, которое требовало от него постоянной заботы. Ему надо было отдавать распоряжения своим управляющим, получать от них отчеты о сельскохозяйственных работах, сведения о видах на урожай, наконец – о доходах от своего владения. Берестяные письма XIV–XV вв. в заметной части связаны с этими заботами. Но переписка требует грамотности не только господина, но и его слуг. И среди писем указанного периода немало написанных крестьянами и содержащих разнообразные жалобы, в то числе и на действия господских управляющих. Я касаюсь особо этого вопроса, чтобы показать, как опосредованно проявляется воздействие форм государственного устройства на культуру. Как бы то ни было, но новгородец в своей массе был грамотнее русских людей из других областей Руси.
Новгород был важнейшим центром русского летописания, он имел исключительное значение как центр книжности, обслуживавший потребности многочисленных храмов и монастырей, а также светского населения. С начала XII в. в городе велись регулярные ежегодные записи, которые соединились с «Повестью временных лет» и эпизодическими местными записями XI в. Новгородская Первая летопись старшего извода сохранилась в списке XIII в., который является древнейшим памятником русского летописания. В Новгороде переписывались Евангелия, другие книги церковного содержания, здесь сочинялись жития святых, различные послания, поучения, хождения, создавались государственные акты.
Несомненно, развитое книжное дело в Новгороде требовало немалого числа образованных людей. Первое свидетельство об организации обучения в Новгороде относится к 1030 г., когда Ярослав Мудрый велел собрать 300 детей от старост и попов, чтобы «учить их книгам»[842]. И спустя более трехсот лет Новгород являлся центром образования, коль скоро именно сюда был отправлен в 1341 г. малолетний тверской князь Михаил Александрович «грамоте учится»[843]. О существовании школьного образования в Новгороде свидетельствуют и жития некоторых новгородских святых, обучавшихся в детстве в школах. В 1551 г. главы православной церкви, собравшиеся на Стоглавый собор, сетовали на недостаток грамотных людей, утверждая при этом, что прежде в Великом Новгороде, Москве и других городах были училища (школы), в которых многие учились грамоте и потому грамотных было тогда много.
Обучение детей грамоте было одной из забот рядовых новгородцев, о чем свидетельствует сохранившаяся в обрывке берестяная грамота 687 (XIV в.). Ее автор среди разных поручений своей жене (или домочадцам) просит «отдать учить грамоте».
Рис. 55. Грамота мальчика Онфима № 199
Однако письменные источники не содержат данных о процессе обучения. Представление о том, как новгородцы учились грамоте, было получено из самих записей на бересте. Несомненно, что любое обучение грамоте начинается со знакомства и запоминания азбуки. В коллекции новгородских берестяных свитков содержится несколько листов бересты с написанными на них полными азбуками XI–XIII вв. (№ 591, 460, 778, 199, 201, 205) (см. илл. 54 цв. вкл.). Имеется также две неполные азбуки: XIII в. (№ 783) и XV в. (№ 576) и несколько листов, содержащих по несколько букв (№ 74, 200, 209, 444).
Основные сведения об обучении маленьких новгородцев были получены из так называемых «грамот мальчика Онфима» (рис. 55). В 1956 г. в течение двух дней в слое XIII в. было найдено 17 различного рода обрывков бересты с записями и разнообразными рисунками (№ 199, 200, 202–208, 210, рисунки А, Б, В, Г, Д). Грамоты Онфима и другие ученические упражнения дают наглядное представление о том, как и чему обучались маленькие новгородцы. Прежде всего учили азбуку и записывали ее в качестве упражнений. Одновременно ученики учились читать по складам, для чего делали многочисленные упражнения, записывая слоги и переписывая тексты из церковных книг. Предметом обучения были и некоторые стандартные формулы: начало письма, записи долгов, благопожелательные тексты, этикетные фразы и прочее. Только после овладения азбукой и письмом переходили к изучению цифровой и счетной систем.
А. А. Зализняк, исследовав весь фонд берестяных документов, установил наличие особых графико-орфографических систем, названных им бытовыми, которыми пользовались авторы берестяных писем[844]. Таким образом, он выявил существование наряду с книжным бытового письма, являвшегося основой переписки на бересте. При лингвистическом анализе берестяных грамот оказалось, что в рамках бытовой системы (при учете графических отличий и диалектных особенностей) берестяные грамоты написаны практически без ошибок с соблюдением всех грамматических норм и безупречным синтаксисом. Следует признать, что само существование особой, отдельной от книжной, бытовой системы письма является неопровержимым аргументом широкого распространения грамотности среди новгородского населения.
Для решения вопроса о начале письменности в Новгороде важнейшее значение имеет находка Новгородской псалтыри[845], ставшая сенсацией 2000 г. Эта своеобразная книга представляет собой три деревянные таблички размером 19 х 15 х 1 см. Внешние стороны крайних табличек являются своего рода обложками книги, они украшены резными геометрическими узорами и крестами. Все таблички имеют на левых бортиках длинной стороны по два сквозных отверстия, предназначенных для соединения табличек посредством кожаных ремешков или шнурков. В середине правых бортиков каждой таблички имеются по одному сквозному отверстию для скрепления триптиха. Каждая табличка имеет вырезанные неглубокие корытца (ковчежцы) размером 15,5 х 11,5 мм, заливавшиеся воском, на котором записывался текст. У первой и третьей таблички такие корытца содержатся только на внутренней стороне, в то время как на средней табличке углубления расположены на обеих сторонах. Таким образом, книга содержит четыре страницы текста. Лучше всех сохранилась первая дощечка. (см. илл. 56 цв. вкл.). Большие куски текста на других обвалились и дошли до нас в виде осыпи сотен восковых кусочков с отдельными буквами или группами букв. Некоторые значительные фрагменты второй, третьей и четвертой страниц сохранились, однако, не на своих местах.[846]
