Датировка кодекса определяется в первую очередь тем, что он лежал в полуметре от края и ниже сруба, получившего надежную дендрохронологическую дату – 1036 г. Следовательно, время его попадания в слой ограничивается первой третью XI в. Стратиграфическая датировка псалтыри была подтверждена радиокарбонным анализом воска, произведенным Й. Посснертом в октябре 2000 г. в Швеции в лаборатории имени Ангсрема отделения ионной физики университета Упсалы. В результате этого анализа установлены датирующие интервалы: 1. С надежностью 68,2 % – 860—1010 гг.; 2. С надежностью 95,4 % – 760—1030 гг. Эти результаты вполне совместимы со стратиграфическими данными и особенно ценны для установления времени создания книги. Судя по внешнему виду, она долгое время была в употреблении. На ее внешних сторонах обнаружены многочисленные царапины и надрезы, заметны общая потертость дерева, заполированность отверстий, закругленность углов, ребер не только снаружи, но и внутри при развороте страниц. Кроме того, обнаружены следы ремонта книги. В частности первоначальные сквозные отверстия для соединения триптиха были забиты деревянными штырьками, а вместо них были сделаны новые отверстия. Следы ремонта обнаружены также на первой табличке, где сначала образовавшаяся трещина была скреплена через крошечные отверстия какими-то шнурками, а впоследствии склеена. Оставшиеся отверстия были законопачены деревянными штырьками. Суть этих наблюдений сводится к тому, что наша книга прежде, чем попасть в землю, использовалась в течение длительного времени. Суммируя все вышеизложенные данные, можно с уверенностью говорить о том, что книга была создана на рубеже X–XI вв., т. е. вскоре после принятия в Новгороде христианства.
Между тем древнейший известный до находки Новгородской Псалтыри датированный манускрипт, написанный кириллическим письмом, датируется 1056–1057 гг. Это знаменитое Евангелие, изготовленное по заказу новгородского посадника Остромира и известное в науке как «Остромирово Евангелие». Все остальные самые древние кириллические рукописи также относятся ко второй половине или концу XI в. Значит, обнаруженная в культурном слое Новгорода книга почти на полвека старше и, следовательно, в настоящее время является древнейшей датированной во всем славянском мире.
Первая страница, на которой восковое покрытие почти не пострадало, начиналась с крупного заголовка: «ПЪСАЛЪМЪ ОЕ», т. е. «Псалом 75»,[847] после которого более мелкими буквами было написано начало этого псалма. На второй, третьей и частично на четвертой страницах последовательно были записаны продолжение 75-го псалма и псалом 76 (автор обоих – Асаф). На четвертой странице после окончания 76-го псалма было пустое место объемом в несколько затертых строк, после которого сохранилась еще одна запись, написанная убористым, мелким почерком. Это были 4–6 стихи 67-го псалма Давида. Общеизвестное начало этого псалма «Да воскреснет Бог и расточатся врази его» было стерто, чтобы освободить место для окончания 76-го псалма. Иными словами, восковой кодекс оказался палимпсестом. На нем был написан один текст, стертый для написания другого. Из этого соотношения не до конца стертого текста 67-го псалма, и 75/76 псалмов иной кафизмы, окончание которой написано поверх уничтоженного начала 67 псалма, очевидно, что кодекс служил пособием для обучения первого поколения новгородских христиан: учитель писал тексты, которые списывались учениками, затем стирал написанное и писал новые тексты.
Хронологический контекст находки позволяет считать, что перед нами одна из первых книг, которую читали принявшие крещение новгородцы и первый учебник, по которому они учились грамоте. В России именно Псалтырь на протяжении всех последующих столетий вплоть до XX в. была первым учебником, по которому наши предки учились грамоте.
Что касается языка, то Новгородская псалтырь является самым ранним памятником церковнославянского языка русского извода. Важнейшая особенность графики Новгородской псалтыри состоит в том, что вместо двух разных букв – ъ и ь – употребляется только одна, а именно ъ. Это так называемая одноеровая графическая система, известная до сих пор на Руси лишь по нескольким фрагментам книжных памятников XI в. и некоторым надписям, а так же по части берестяных грамот XI – 1 пол. XII в. В отличие от большинства других книжных памятников, в Новгородской псалтыри одноеровая графическая система проведена со стопроцентной последовательностью, т. е. обычной для всей последующей русской письменности.
Текст кодекса представляет исключительный интерес с точки зрения палеографии. Надежно датированная, Новгородская псалтырь станет новой точкой отсчета для палеографических оценок. С одной стороны, она обнаруживает определенные палеографические сходства с книжными пергаменными памятниками XI в., с другой – с древнейшими берестяными грамотами. Вместе с тем письмо на воске обладало и определенной палеографической спецификой. Кодекс позволил установить происхождение палеографических отличий берестяного письма от книжного, которые отмечаются с самого начала письменной эпохи, т. е. уже в берестяных грамотах XI в. Письмо на воске служило образцом для первых текстов на бересте.
С появлением первых навощенных табличек и началась письменность в Новгороде. Однако вместо массового изготовления деревянных навощенных табличек для разного рода записей в Новгороде, в отличие от Западной Европы, стали писать на бересте, а церы использовали лишь в качестве пособия для обучения. За годы раскопок в Новгороде в слоях XI—^XIV вв. найдено всего 14 деревянных табличек, явно предназначенных для обучения грамоте. В частности, на внешней стороне одной из табличек XIV в. аккуратно вырезана азбука.
Самые ранние из найденных на сегодняшний день берестяных грамот относятся к 30-м гг. XI в. Внедрение берестяного письма, вероятно, непосредственно связано с упомянутой инициативой Ярослава Мудрого, организовавшего первую русскую школу. Кто-то из новгородцев предпочел тогда вместо трудоемкого процесса изготовления навощенных табличек использовать доступную бересту, удобную для письма. Эти свойства бересты и стали причиной её массового использования в древнерусской письменности.
Архитектура. После принятия около 990 г. христианства в городе началось строительство храмов и монастырей. Именно в Новгороде находятся древнейшие в современной России святыни: Софийский собор (1045–1050), Юрьев и Антониев монастыри (оба возникли в первые десятилетия XII в.).
Одно время в представлениях о новгородском зодчестве утвердилась мысль о нарочитой простоте его творений. Новгородские храмы с их сдержанным декором и видимой приземистостью противопоставлялись стройным церквам Владимиро-Суздальской Руси, стены которых покрыты изощренной белокаменной резьбой. Неадекватное восприятие древней новгородской архитектуры, в которой многие замечали некоторую неказистость и связывали ее с тем же образом мужика, лишенного эстетического чувства, было вызвано тем, что неизбежное нарастание культурного слоя, столь интенсивное в Новгороде, нарушало пропорциональность исходного архитектурного образа. Теперь, когда стены многих древних храмов Новгорода освобождаются от наслоений культурного слоя, этим храмам возвращается их первоначальный гармоничный облик. Ярким примером тому служит церковь Спаса Преображения на Нередице (см. илл. 29 цв. вкл.).
Что касается декора, то отсутствие в Новгородской земле твердых пород строительного камня сделало основой каменного строительства в XIV–XV вв. розовый известняк-ракушечник, добываемый на южном берегу Ильменя. Этот рыхлый камень удобен для кладки стен, но абсолютно не приспособлен для резьбы. Стремление к красоте было свойственно новгородцам в не меньшей степени, чем их собратьям в других областях Руси. В архитектуре это стремление реализовывалось применением декоративных элементов из кирпича, из которого выкладывались фризы барабанов, ниши окон и порталов, розетки и кресты на стенах, демонстрирующие сдержанный, но целеустремленный эстетический вкус.
Обилие храмов в боярском Новгороде (в пору расцвета вместе с придельными церквами их было более 150) кажется избыточным для города с населением в 20–30 тысяч человек. Однако всякое явление имеет свои причины. Вероятно, такое обилие церквей связано с самой социальной организацией средневекового Новгорода. Как отмечено выше, новгородские бояре-землевладельцы предпочитали жить не в своих вотчинах, а в новгородских усадьбах, чтобы иметь возможность быть избранными на высшие государственные должности (посадников и тысяцких). Это обстоятельство вело к непрекращающемуся соперничеству боярских семей не только в борьбе за власть. Воздвигать церкви, вкладывать в их строительство растущие от эксплуатации земельных владений капиталы было престижно. Церковные вклады демонстрировали богатства бояр перед прихожанами, из числа которых необходимо было вербовать сторонников в политической борьбе за власть. И когда на плане древнего Новгорода мы видим стоящие неподалеку одна от другой две Кузьмодемьянские церкви, или, например, две Константиноеленинские церкви, становится очевидным, что они были построены двумя соседствующими боярскими семьями, кичащимися друг перед другом и согражданами своими материальными возможностями. Те же мотивы способствовали внутреннему убранству храмов иконами, драгоценной утварью, шитьем и книгами.
