Практические последствия принятых на высшем уровне решений конечно же вселяют ужас. Осенью 1942 года, например, во время одной из своих самых чудовищных акций нацисты решили убить всех детей младше десяти лет из Лодзинского гетто. Родителям приказали привести малышей к месту сбора, посадить их в грузовики и разойтись по домам. «Детей забрали у родителей, – вспоминает Эстера Френкель. – Их крики доносились до небес… Матери подводили детей к машинам, сажали их в кузов, обнимали. Дети кричали и плакали, мамы прикладывали их к груди, успокаивали и лишь потом уходили». Многие матери решили оставить мужей в гетто и сопровождать детей, чтобы разделить их судьбу. Одна пара, которая спрятала своего ребенка в квартире в гетто, когда пришла домой, обнаружила, что малыш задохнулся в тайнике.
Работая в администрации еврейского управляющего гетто, Эсфирь (Эстера) Френкель имела особый доступ к информации, часть которой она предпочла бы не знать. Однажды к ним, через немецкую администрацию Ганса Бибова, пришло письмо следующего содержания: «Требую, чтобы вы немедленно узнали, есть ли в гетто костедробилка. Либо электрическая, либо ручная», с припиской: «Такой дробилкой интересуется зондеркоманда Хелмно».
«У меня сердце екнуло, – рассказывает Эстера Френкель, вспоминая свою реакцию на это письмо. – В голову полезли всякие мысли: зачем, почему, для кого?» Как и евреи в поезде, в котором Самюель Вилленберг ехал в Треблинку, многие обитатели Лодзинского гетто просто надеялись вопреки всему на лучшее. Но сама по себе надежда не была защитой.
В конце концов Эстеру Френкель и ее мать отправили в концентрационный лагерь Равенсбрюк. «Гетто – это отдельная история; это повесть о голоде и голодной смерти, о борьбе за пищу и за то, чтобы избежать депортации. Но здесь, в Равенсбрюке, нас ждал настоящий ад: ни дня, ни ночи». То, что она выжила, она объясняет только одним – удачей.
В 1942 году были созданы лагеря смерти в Треблинке, Собиборе, Майданеке, а также в Белжеце. Аушвиц (Освенцим), который раньше существовал как концентрационный лагерь, существенно расширили и перепрофилировали в лагерь уничтожения Аушвиц II (Биркенау). В Аушвице, в отличие от Треблинки, периодически производили систематический отбор тех узников, которых предстояло уничтожить, и тех, которых оставляли жить, пусть и временно. Врачи-нацисты быстро уяснили те огромные возможности, которые предоставляют эти бесконечные запасы людей для проведения над ними экспериментов, как на подопытных кроликах. Эти доктора разработали ряд ужасных экспериментов, подробности которых неотступно преследуют в кошмарных снах тех, кто лишь о них читал. Так, печально известный доктор Йозеф Менгеле систематически ставил мучительные эксперименты на малых детях, особенно на близнецах. Другой доктор-нацист, пытаясь доказать свою извращенную теорию, проводил испытания на умирающем от голода узнике с целью выяснить влияние недоедания на обмен веществ, после чего умертвил его и вскрыл, чтобы изучить его внутренние органы и оценить изменения в их строении.
Нацисты дошли до того, до чего еще никто не доходил, – они создали фабрики смерти, на которых за считаные часы можно было избавиться от мужчин, женщин и детей. Нацизм всегда будет ассоциироваться с газовыми камерами. Но историю не следует читать в обратном направлении. Как мы видели, путь к газовым камерам не был простым. Этапами на этом пути были: антисемитизм, порожденный поражением Германии в Первой мировой войне; стремление исключить евреев из жизни немецкого общества и убеждение нацистов в том, что евреи представляют собой опасную и низшую расу; захват Польши, в результате которого во власти нацистов оказались три миллиона польских евреев (которых считали самой низшей расой); и, в конце концов, решение об истреблении коммунистов и евреев в ходе операции «Барбаросса». Никакого плана Холокоста до 1941 года не существовало: для этого нацистский режим был чересчур сумбурным и бессистемным.
Но прежде всего именно нападение на Советский Союз вызвало радикальные изменения в отношении нацистов к еврейскому вопросу. Гитлер писал, что во время нападения на СССР он чувствовал себя «духовно свободным». А это для такого типа, как он, означало, что теперь он может не скрывать свои настоящие чувства от всего мира, мира, в котором, как он объявил своим генералам в августе 1939 года, человек должен стремиться «закрыть сердце для жалости и действовать жестоко». До операции «Барбаросса» встречается еще немало примеров, когда нацисты сдерживали свою собственную жестокость, например, освободив польских профессоров, но с началом войны с СССР они открыли свое истинное лицо и откровенно плевали на морально-этические нормы.
Они не знали, возможно ли убить так много людей, но технологии XX века сделали это нетрудным.
После битвы под сталинградом, осенью и зимой 1942/43 г., Гитлер и его войска терпели одну неудачу за другой. Так почему же, не имея надежды на победу, немцы продолжали воевать «до победного конца»? Почему фюрер обрек свою страну на такие страдания, отозвавшиеся страданиями и разорением других стран? Ответы на эти вопросы кроются в идеологии нацизма, согласно которой, пока фюрер жив, немцы скорее исчезнут, чем сдадутся. В итоге под конец войны нацисты сполна пожали плоды того, что посеяли.
До недавних пор историки все свое внимание уделяли изучению основных стратегических моментов войны. Но в последнее время появилось множество исследований, касающихся поворотных этапов войны, когда нацистский режим уже скатывался ко дну. С июля 1944-го по май 1945 года немцев погибло больше, чем за все четыре предыдущих года войны: за месяц погибало в среднем двести девяносто тысяч немецких солдат и мирных жителей. К тому же в соседней фашистской Италии, которая выступила союзником Германии в этой войне, народ сверг своего диктатора незадолго до окончания войны – и страна вышла из вооруженного противостояния.
25 июля 1943 года фашистский диктатор Бенито Муссолини беседовал с королем Италии. Дуче сообщили, что Большой фашистский совет проголосовал девятнадцатью голосами против семи за смещение его с должности главы государства. Муссолини арестовали сразу после того, как он вышел из королевской палаты; он оказался первым среди подобных диктаторов, кого сместили безо всякого кровопролития. Спрашивается: если итальянцы поняли, что война закончится поражением фашистского режима и сумели вовремя принять правильное решение, почему немцы не последовали их примеру?
Во-первых, в Германии не было соответствия Большому фашистскому совету, который смог бы дружно проголосовать против Гитлера. Фюрер уничтожил существовавший ранее государственный аппарат, наделив себя абсолютной властью. В Германии упразднили кабинет министров, национальное собрание, многопартийный сенат, форумы, на которых чиновники могли бы законным путем оспорить решение фюрера развязать войну. Система, им созданная, защищала Гитлера не только от отстранения от власти демократическим путем, но и от любой разумной критики.
Сам Гитлер не собирался сдаваться, хотя знал, что положение складывается отнюдь не в его пользу. Сама натура Гитлера восставала против капитуляции. Снедаемый ненавистью, он всегда считал лучшим выходом самоубийство, но готов был наложить на себя руки лишь тогда, когда нацизм достигнет конца своего долгого, обагренного кровью пути. Гитлер был несгибаем. И для спасения Германии следовало устранить его.
Поскольку законным путем, как Муссолини, отстранить Гитлера с поста главы государства не было никакой возможности, оставался только насильственный способ. Однако любой противник фюрера, решившийся на такое, должен был обладать особой привилегией, которой удостаивались в то время немногие, – правом на личную встречу с Гитлером. Этим правом обладали либо представители правящей верхушки, либо генералы вермахта. А они не пошли бы против фюрера по различным причинам. Их преданность идеям нацизма опиралась на веру в особое предназначение Гитлера еще со времен Нюрнбергских митингов 1920-х годов. Бросить вызов Гитлеру означало перечеркнуть почти двадцать лет верной службы и предать его доверие. Кроме того, нацистских лидеров разделяли вечные разногласия, и каждый из них считал своих коллег заклятыми врагами (Геббельс терпеть не мог Геринга, Геринг ненавидел Риббентропа, Риббентроп презирал Геббельса). И наконец, почти вся нацистская верхушка, как выяснилось в ходе Нюрнбергского процесса, была в ответе за преступления режима. Для них мало что изменилось бы со свержением Гитлера и заключением мира с СССР. Гитлер определил их взлет, он же стал и причиной падения.
У военачальников, которые регулярно встречались с Гитлером, была возможность устранить фюрера. Но забыть присягу, принесенную когда-то Гитлеру, они не могли. «Само собой, разумеется, – объясняет Бернд Линн, офицер, служивший на Восточном фронте, – коль скоро каждый из нас принес клятву, мы не могли ее нарушить». К тому же фюрер обладал особым даром убеждения: Карл Бем-Теттельбах, штабной офицер люфтваффе, во время своего пребывания в «Волчьем логове» не раз видел, как Гитлер легко доказывал свою правоту. Однажды он отправился на местный аэродром, чтобы забрать фельдмаршала, только что прилетевшего из Парижа, дабы отчитаться перед Гитлером о ходе военных действий на Западном фронте. По пути в «Волчье логово» фельдмаршал спросил Бема-Теттельбаха, в каком Гитлер нынче настроении: «Я везу ему ужасные новости. Но он должен знать, что происходит во Франции». На обратном пути фельдмаршал говорил уже совсем другое: «Бем, простите, днем я с ума сходил от беспокойства и был неправ. Гитлер убедил меня, что все идет по плану, а я ошибался. Я просто не знал того, что знает он. Приношу свои извинения». Сам Бем-Теттельбах также замечал это особое свойство фюрера: «У Гитлера было какое-то необычное обаяние. Он мог поговорить с человеком, который готов был совершить самоубийство, привести его в чувство и убедить: нужно с флагом в руках отправиться в бой и погибнуть с честью… Изумления достойно!»
