Остановимся на опыте Южной Кореи, на мой взгляд, наиболее убедительном. Напомню исходные позиции: после войны 1953 года страна, и до того бывшая отсталой японской колонией, лежит в руинах. Годовой ВВП на душу населения – 150 долларов, как в Нигерии (но без нигерийской нефти). При режиме Ли Сын Мана неимоверно расцвела коррупция. К власти приходит генерал Пак Чжон Хи, сильный и неподкупный человек левых взглядов. Он начинает беспощадную войну со взяточниками. В то же время правительство «назначает своих олигархов» – ряд крупных компаний, так называемых чеболей, которые получают большие льготы и субсидии, чтобы, следуя примеру Японии, поднять производство и вывести Корею на мировые рынки. Проводится жесткая протекционистская политика.
Корейцы – очень трудолюбивый, дисциплинированный и способный народ. «Рисовая» культура. В то время – с низким уровнем образования, но с огромной тягой к знаниям. Самая бедная корейская семья прежде всего готова вкладывать деньги в учебу детей. Государственная система социальной поддержки практически отсутствует, нет государственных пенсий. Отпуск даже на крупных фирмах – неделя в год. Очень дешевая и качественная рабочая сила – изначальное конкурентное преимущество. В 1964 году выпускается первый корейский телевизор. А через 40 лет первоклассными корейскими телевизорами заполнены магазины во всех странах, включая наиболее развитые. Открытые рынки Запада – вторая сторона «корейского чуда»: они делают возможным экспорт дешевых товаров, качество которых быстро повышается, дает растущий приток доходов. Они постоянно реинвестируются. До последнего времени в Корее в основном осваивались западные или японские технологии, сейчас же здесь создана и собственная база прикладных исследований и разработок – уже после того как «чудо» произошло. Накануне азиатского кризиса 1997 года душевой ВНП в Корее достигает 13, 4 тыс. долларов (World Bank 1999: 13). После острого кризиса, во время которого корейцы отдавали стране даже личные драгоценности (вот уровень национальной солидарности!), уже в 1999 году душевой ВНП поднялся до 15, 5 тыс. долларов (World Bank 2001: 13) – это уровень Португалии и Греции.
При Пак Чжон Хи не было никакой демократии. Он был убит в конце 1979 года начальником своей разведки, который опасался наказания за жестокость при подавлении волнений среди студентов и рабочих в городе Пусан. В 1980 году произошла резня в Кванджу, во время которой военные и полиция убили несколько сот демонстрантов. Пак правил 18 лет. После него были еще два военных президента —
Чон Ду Хван и Ро Дэ У. Последний был вынужден провести в 1992 году свободные выборы и отдать власть. В 1995 году их обоих судили за коррупцию и убийства политических противников.
Ли Куан Ю, знаменитый премьер Сингапура, так характеризует корейский опыт. Во-первых, он считает, что корейцы копировали японцев, в том числе в создании «чеболей» (корейский вариант японских конгломератов), в борьбе за доли на рынках, порой в ущерб прибыли, в протекционизме, тогда как Сингапур и Гонконг следовали скорее опыту Англии и США (Ли Куан Ю 2005: 511).
Во-вторых, он обратил внимание на жесткость корейской конфронтации между властью и оппозицией: «Корейцы люди страстные, не идущие на компромиссы, и когда они борются с властью, то… не останавливаются перед насилием (Там же, 506).
В-третьих, Ли Куан Ю, сам авторитарный правитель, осудил судебные процессы над Чон Ду Хваном и Ро Дэ У: «Они (процессы. – Е. Я. ) унизили людей, которые помогли создать современную Корею», «которые играли по принятым в то время в Корее правилам» и по этим правилам не являлись преступниками. Другие же авторитарные лидеры «получили неверный сигнал» о том, «как опасно передавать власть» (Там же, 510—511).
Таким образом, Корея – канонический образец реализации модели догоняющего развития. За послевоенные годы она осуществила индустриализацию, освоила производство современной продукции по импортированным технологиям, использовала открытость рынков Запада, откуда получала средства для индустриализации. Качественная и дешевая рабочая сила во многом заместила недостаток собственного капитала. Сама модернизация привела к событиям в Пусане и Кванджу, и только после этого – и все равно не без жертв – оказался возможным переход к демократии.
Можем ли мы сегодня, а точнее, уже завтра и послезавтра использовать корейскую модель? Или китайскую, подобную корейской, но только примененную к экономике бóльших масштабов?
Во-первых, эти страны осуществляли индустриализацию в период аграрно-индустриального перехода, имея при этом возможность практически неограниченно черпать из деревни дешевую рабочую силу. У нас аналогичный процесс шел в 20–30-х годах. Индустриализация и урбанизация пройдены. И хотя есть кого догонять, есть что заимствовать, ресурсов, с помощью которых они решали задачу индустриализации, у нас уже нет.
Во-вторых, индустриализации в Корее предшествовала разрушительная война и огромное желание людей мирно трудиться и лучше жить. У них никогда не было планового хозяйства и социализма. И никогда, как и у нас, не было демократии. У нас позади 74 года тоталитарного режима и централизованного планирования, которые привели страну к катастрофе. Сходство в том, что Пак Чжон Хи, как и Путину, предшествовали хаос, коррупция, беззаконие. Но более важно различие – в том, что у нас именно тоталитарный режим привел к революции и установлению протодемократии, а в Корее их истоки были совсем иного рода. Поэтому авторитаризм у них пришелся ко двору. Наши же беды происходят от диктатуры, и поэтому она не может быть нашим спасением.
В-третьих, наш менталитет, худшие свойства которого были усилены тоталитаризмом и плановым хозяйством, серьезно подорвавшим хозяйственные мотивации и мораль российского населения, существенно понижает качество рабочей силы, особенно те ее свойства, которые важны для догоняющего развития. Насколько это существенно, видно на примере Восточной Германии, где через 15 лет после объединения производительность труда все еще не превышает 80% западногерманской. А была вообще ниже 50%. И конечно, на примере Южной и Северной Кореи. Корейцы начали производить автомобили намного позже нас, но сегодня их и наши машины не сравнить по качеству и конкурентоспособности. Изменить ситуацию у нас могут только конкуренция и открытая экономика, сильный бизнес, но не авторитарный режим. Надо задать себе вопрос: сможем ли мы наладить массовый экспорт готовых изделий на рынки развитых стран, как это сделала Корея, а потом и Китай, и сколько на это понадобится времени?
В-четвертых, наша модернизация теперь будет проходить не на индустриальной стадии развития мировой экономики, когда конвейерная организация массового производства, монополизация и политический авторитаризм соответствовали друг другу по духу и органически друг друга дополняли, а на стадии постиндустриальной, хотим мы того или не хотим. А это значит, что модель догоняющего развития с авторитарным режимом не подходит для решения задач современной модернизации, основанной на знаниях и инновациях.
Теперь подумаем, к каким последствиям может привести еще одна модернизация «сверху» в России.
Попробуем со всеми оговорками и предосторожностями представить себе развитие событий как игру между основными силами российской политики и экономики в духе ситуаций, рассмотренных выше, в главе 2. Сначала вариант первый: модернизация «сверху». Схема основных взаимодействий игроков показана на рисунке 14. 2. Это федеральная власть, региональные власти и власти муниципальные (местное самоуправление), бизнес, политическая оппозиция (левая и правая), неправительственные некоммерческие организации – НКО (институты гражданского общества), интеллектуальная элита (в том числе СМИ), а также население – конечный объект всех воздействий и формально источник власти.
Рисунок 14. 2. Модернизация «сверху». Схема основных взаимодействий.
Предполагается централизация власти в руках федерального центра. Он выступает активным началом, инициатором всех основных начинаний. Следует исходить из того, что заявленные 13 сентября инициативы реализованы – президент назначает губернаторов, мэров больших городов, судей и даже президента Российской академии наук. Действует новая избирательная система – по партийным спискам с порогом 7 или 12%.
Можно ожидать, что намеченные реформы – образования, здравоохранения, пенсионного обеспечения, монетизация льгот – будут проводиться без нажима, чтобы не вызывать напряжения. Но в силу страхов и недоверия населения эти реформы получатся чересчур компромиссными.
Административная реформа и реформа госслужбы формально будут проведены, последняя ближе к французской модели карьерной бюрократии. Но эффекта, скорее всего, они не дадут, прежде всего в силу отсутствия реального общественного контроля – ведь свобода слова и политическая конкуренция отсутствуют. Будет создана Общественная палата. Но она в лучшем случае станет играть роль клапана для выпускания пара: решений она не принимает, а узаконить независимые парламентские расследования даже при послушной Думе власть не согласится, как не согласилась до сих пор. Ведь это означало бы наделение парламента реальными контрольными функциями, шаг к реальному разделению властей и, следовательно, к слому «вертикали власти».
