Большой сад пришлось открыть для прогулок царя Луарсаба. Учение сарбазов перенести на другую башню. Бочки вывозить ночью и по другой дороге. Но что всего хуже - Датико, с разрешения Джафара, нанял отдельного повара для царя и все покупал сам на базаре, а за фруктами скакал в далекие сады. Такая вольность не только противна духу Баиндура, но еще невыгодна, ибо значительный доход уплыл из его кисета.
Единственно на чем, по совету Керима, удалось настоять Баиндур-хану, это на оставлении немой старухи, хотя Датико усиленно убеждал взять для уборки покоев царя более проворную и приятную женщину.
Больше всего Керим и Датико боялись лишиться немой старухи: именно она-то и была нужна для задуманного.
Керим оглядел садик деда. Нахлынувшие мысли не мешали наслаждаться ароматной прохладой. Немало он уже успел: Караджугай-хан проявил к нему приветливость, похвалил за учтивость к царю-пленнику и пожелал видеть царя Луарсаба вновь на троне.
- Да благословит его аллах, и да приветствует! - произнесла ханум Гефезе, молчавшая до сего времени. А когда возможно было, шепнула: "Неизбежно прийти тебе еще раз, Керим. О часе слуга скажет". - "С благоговением и удовольствием!" - ответил он, Керим, и на том был отпущен ханом.
Но главное, из-за чего Керим рискнул оставить царя и царицу в Гулаби, не было еще исполнено.
Ему надо было повидаться с католиками и передать Пьетро делла Валле послание, полученное от Папуна.
Вспомнив о благосклонности Саакадзе к Кериму, делла Валле обещал сделать то, что сделал бы сам Папуна, русийские послы еще ждут отпускного приема у шаха.
Рассказ Керима о муках царя Картли, о Папуна, сидящем в облике бедняка в Гулаби, как на раскаленной жаровне, ради помощи царю и царице, взволновал Пьетро. Он взялся сам через католиков-миссионеров разузнать о разговоре шаха с послами Русии. Тем более - и ему, Пьетро, неукоснительно следует прислушиваться к государственным хитростям и плутням послов и советников шаха.
Только Керим хотел подумать о бедной Нестан, как дверь белого домика открылась, в сад вошли Исмаил и гебр Гассан. Тотчас проворная старуха расстелила камку на круглом низком столе, и началась еда, а потом приятный кейф за кальянами и крепким каве.
Богатая одежда Гассана и чрезмерное самодовольство свидетельствовали о больших переменах в жизни Хосро-мирзы.
"Аллах советует не надеяться на одну гору, когда на пути две", - думал Керим, приглашая гостя.
Угощая обильно душистым шербетом, Керим не переставал поддразнивать Гассана:
- Нет мирзе равных в его время, но почему-то аллах проносит пилав мимо его усов!
- Твои мысли сбились с пути истины, о Керим! И в солнечный день радости и в дождливый день грусти ага Хосро-мирза - в Давлет-ханэ, а пилав в большой чаше около него, - только пальцы сложить.
- И это до меня дошло, но почему медлит мирза? В один из дней, когда пальцы сложатся, пилав могут к соседу отодвинуть и ага Хосро снова неотступно начнет подпрыгивать за чувяками шаха.
Задетый Гассан взметнул длинную бороду и высыпал все, что содержала его разомлевшая от обильного угощения голова: Хосро не хочет довольствоваться ханскими благами, он к царствованию стремится, об этом начертано в таинственных откровениях. Недаром он, Гассан, видел сон, будто гебры вбивают гвозди в ореховую доску. "О гебры! - спрашивает он, Гассан. - Зачем вы трудитесь над пустым делом?" - "Разве аллах не открыл тебе, где растет орех, о Гассан, сын гебров?" - "В Гурджистане растет в изобилии орех. Но на что вам доска, о гебры?" - "Разве не видишь, мы делаем носилки для счастливого путешественника. О Гассан, не мешай братьям твоим, гебрам!" - И гебры еще сильнее застучали молотками.
Услышав то, что видел во сне Гассан, Хосро-мирза поспешно сшил себе халат из золотой парчи и спрятал его вместе с серебряными чувяками до того часа, пока будут готовы носилки.
И случилось так, что шах-ин-шах в разговоре с Хосро-мирзой о походе в Гурджистан туманно добавил; "А на меч нередко ложится тень короны".
Услышав то, что сказал шах-ин-шах, он, Гассан, тоже не замедлил справить себе новый халат и запер его вместе с золотом терпения в сундуке ожидания, пока тень верблюда мирзы не падет на тень его верблюда. Всем известно, что Хосро-мирза подарил ему, Гассану, голубой кальян, хотя и продолжает кидать в него, Гассана, дорогую посуду. Но это без ущерба, ибо Гассан каждый раз покупает еще лучшую.
Керим выведал самое важное, и гость сразу ему надоел. Но ради дела он продолжал слушать хвастовство о роскошной жизни Хосро-мирзы, о заискивании перед ним ханов, готовых отдать ему в жены лучших из своих дочерей. Но царю Гурджистана разумнее жениться на царевне из страны орехового дерева.
Быстро бегает перо, жаркие слова любви ложатся на шелковистую бумагу. Наконец Тинатин может выразить брату настоящие чувства. Нестан говорит: доверь Кериму глаза, и он отдаст их только богу. Нестан также написала послание Хорешани, полное откровенности, написала о Папуна, утешая в неудаче спасти ее: значит, бог не пожелал.
Какая-то тяжесть замедлила руку. Тинатин нетерпеливо сняла три браслета, выбитые из листового золота. Предостерегающе сверкнул красным зрачком рубин. Она задумалась: а что, если и ей от Луарсаба привезено послание? Недаром благородная Гефезе сказала: "Не пожелает ли царственная ханум в один из дней взглянуть на вышитое для нее покрывало?"
- Я приду к тебе завтра, моя Гефезе...
После заключительных слов письма: "Да покажутся тебе дни ожидания одним часом", - Тинатин послала прислужницу за Гулузар, строго приказав:
- Пусть только одна не ходит, - да сохранит аллах ее шаги, ибо под сердцем ее дитя Сефи-мирзы.
- Слушаюсь и повинуюсь!
Гулузар торопливо надела чулки из зеленого бархата, пряжкой скрепила под подбородком два ряда жемчуга, накинула на плечи лучшую мандили и посоветовала Нестан сделать то же самое, ибо и ее ждет царственная Лелу.
Розовый домик Гулузар напоминал ларец, полный самых причудливых вещей. В нем сочетались ее изысканный вкус и благосклонная щедрость Сефи-мирзы.
О, сколько слез пролила Зюлейка с той ночи, когда впервые Сефи ушел к наложнице! Какими только проклятиями не осыпала она имя воровки, похищающей у нее крупинки счастья!
Напрасно Сефи клялся, что только дикий цветок, выросший на горной вершине, пленяет его сердце. Напрасно поцелуями и нежностью успокаивал разъяренную черкешенку. Кончалось тем, что он, махнув рукой, убегал от нее, оставляя позади себя страстную любовь, бешеную ревность и неизлечимые страдания.
А Сефи именно в такие минуты искал успокоения там, где в узорах густых ветвей розовел домик. Гулузар не навязывала ему своей любви, никогда не спрашивала, почему не был долго или слишком зачастил. Страсть ее к Сефи была цельна и целомудренна, речь красива и умна. Только раз Сефи застал Гулузар в сильном возбуждении, слезы обильно струились из ее блестящих глаз. Она громко воскликнула: "О аллах, аллах! Сколь щедр ты в своем величии!" И лишь после долгих уговоров она стыдливо призналась: иншаллах! - она родит господину и повелителю красивого сына. И не подарки обрадовали расцветшую Гулузар, а довольная улыбка на устах Сефи-мирзы.
Торопливо миновав зал жен шаха, Гулузар и Нестан вошли в опочивальню Лелу. Она встретила их упреком: аллах, как медлительны эти женщины! Разве они не знают, что ханум Гефезе устала ждать? Тем более - там должен быть вестник из далеких стран.
Чуть не первая бросилась Нестан в шахские носилки, так велико было ее нетерпение: может, опять о ней вспомнили "барсы" или... Нет, недостойно обманывать себя, - бессердечный князь забыл о ней, как забывают о вчерашнем шербете, если даже он кружил голову.
Сквозь занавески паланкина суета майданской площади казалась лишней, навязчивой... Почему вот этот человек бежит с кувшином и медной чашечкой за каждым, назойливо предлагая воду? А другой, расталкивая всех, исступленно кричит о чудесных свойствах своей целебной мази? Зачем в такую густую толпу ведет караван-баши своих верблюдов? Разве нельзя пройти другой дорогой? Но еще непонятнее валяющиеся в пыли пожелтевшие нищие...
Тинатин взяла из вышитого золотом и бирюзой кисета горсть бисти и, просунув украшенную перстнями руку сквозь занавески, бросила монеты в толпу...
Прислужники, приподняв паланкин, ускорили шаги, стараясь поскорее оставить место воплей, драки и пыли.
Грустно улыбнулась Нестан: в Картли нищие протягивают папахи, и незачем им валиться в грязь за монетами.
Приветственные крики, пожелания и восторженный поток лести оглушили их. Сопровождаемые слугами, евнухами, гостеприимцами и телохранителями носилки пересекли мраморный двор и остановились у мавританских дверей.
Но тут Гулузар вспомнила, что давно обещала погостить у наложниц хана, и попросила разрешения удалиться.
Гефезе угощала великую гостью и ее спутницу изысканным дастарханом и приятной беседой. Им никто не мешал, ибо как раз вторая жена Караджугай сегодня веселится у матери по случаю избавления от сварливой соперницы, не в меру предавшейся опиуму и узбекскому отвару. Лишние же прислужницы и слуги отпущены в баню.
