Гефезе угощала великую гостью и ее спутницу изысканным дастарханом и приятной беседой. Им никто не мешал, ибо как раз вторая жена Караджугай сегодня веселится у матери по случаю избавления от сварливой соперницы, не в меру предавшейся опиуму и узбекскому отвару. Лишние же прислужницы и слуги отпущены в баню.
Приближалась полуденная еда. Внезапно старший евнух с низким поклоном оповестил, что ага Керим из Гулаби, по велению Караджугай-хана, пришел еще раз и незамедлительно должен выслушать приказание хана, ибо караван уже готов к пути в Гулаби. Но непредвиденно Караджугай-хан с молодыми ханами отправился на охоту. Быть может, ханум Гефезе пожелает говорить с прибывшим Керимом?
- Пожелаю! - Гефезе накинула на голову прозрачную шаль. - Пусть без смущения войдет сюда. Свиток Али-Баиндуру мой хан поручил мне.
Поклонившись до ковра, евнух вышел и вскоре вернулся с Керимом. Нестан чуть не вскрикнула. Гефезе повелела евнуху идти на свое место, а когда придет время, она пошлет за ним. Вновь поклонившись, евнух вышел.
Вмиг две верные служанки исчезли, опустив за собой тяжелые занавеси. Они уселись у порога на страже.
Долго и жадно Тинатин расспрашивала о Луарсабе.
Ничего не забыл Керим, без прикрас и утешения рассказал он о печальной жизни пленника.
Беззвучно плакала Нестан.
- О Керим, твоя речь оставляет после себя страдания. Мое сердце сожжено пламенной любовью к царственному брату, но я бессильна, если он сам не пожелал помочь себе.
- Высокочтимая ханум-ин-ханум, пусть простятся твоему слуге дерзкие мысли! Мудрость предсказывает: выжидающего да постигнет осуществление надежд, а тому, кто торопится, достается лишь раскаяние.
- Это сказано тобою или передано царем?
- Сказано мною, ибо в один из дней я поторопился.
- А разве, благородный Керим, тебе не известна истина: медлительность мать раздумья и мачеха удачи.
- Моя повелительница, я слушаю и повинуюсь.
- Где царица Тэкле?
- Видит Хусейн, не знаю.
- О аллах, чем же заставить тогда соловья петь над розой?
- Открыть дверцы клетки, о моя повелительница! - едва слышно проронил Керим. - Только раб поет о неволе.
Тут Гефезе вспомнила о необходимости проверить слуг, украшающих зал еды. И когда она вышла, Тинатин быстро протянула ему кисет:
- Здесь, о Керим, ключ от клетки. Пусть поторопится, ибо лето сменяется зимой.
В мгновение кисет очутился глубоко за поясом Керима.
- Царь получит, если даже это стоило бы света моих глаз.
И Керим быстро положил возле Тинатин зашитое в атлас послание. Тинатин порывисто сунула его за вышитый нагрудник. Но Керим вынул второе:
- Княгине Нестан Эристави. Пусть прочтет и согласится.
Отбросив шаль, Нестан рванулась к нему:
- Керим, дорогой друг в радости и печали, будешь в Картли, скажи, что видел меня и слышал. Мысли мои неизменно о близких, всех любит несчастная Нестан, кто помнит о ней.
- Княгиня из княгинь, случайности времени да не омрачат тебя, ибо сказано: нет ветра, дующего только в одну сторону.
Когда Гефезе вернулась, Керим продолжал учтиво стоять вдали. Выслушав, что Караджугай все же пожелает еще раз удостоить его беседой, Керим низко склонился и, не поворачиваясь, вышел.
Гефезе отметила изысканность и благоразумность помощника Али-Баиндура. Похвалила его и Тинатин и тут же горячо принесла благодарность дорогой Гефезе. Ведь Керим видит несчастного царя, и она, Лелу, выслушала о нем все.
- Может, аллах смягчит сердце царя? Керим расскажет о твоих страданиях, прекрасная Лелу.
- Нет, Гефезе, только страдания царицы Тэкле могут смягчить царя. Но я не могу обрадовать повелителя Ирана, ибо Керим не открыл мне, где Тэкле.
Гефезе ужаснулась: почему, почему она поддалась голосу своего сердца?! Если шах узнает, что жена Караджугай-хана устроила встречу не только Лелу, но и пленнице Нестан... Шах может схватить Керима и заставить несчастного признаться во всем. Святой Хуссейн, что она, легковерная, натворила?!
- Возвышенная Лелу, пусть аллах сохранит каждого от гнева шах-ин-шаха. Керим уже клялся мне на коране. Я тоже хотела припасть к милости "солнца Ирана".
- Добрая Гефезе, в поступках твоих столько благородства. Но раз Керим в неведении, где Тэкле, - стоит ли утруждать жемчужный слух шаха лишними словами?
- Не стоит, моя возлюбленная царственная Лелу, ибо у шах-ин-шаха достаточно забот о благополучии Ирана.
Когда носилки возвращались в Давлет-ханэ, Тинатин шепнула Нестан:
- Гефезе ни словом не обмолвится о нашей встрече с Керимом, ибо это во вред ей и Караджугаю.
Грустная улыбка пробежала по губам Нестан: святая дева, как боятся они даже самих себя! Метехи с его страстями и происками кажется здесь невинной забавой. Сколько хитрости, измышлений даже у таких искренних подруг, как Тинатин и Гефезе.
- Иншаллах! Я оборву крылья глупому орлу! Как смеет противиться моим желаниям?! - Шах в гневе отодвинул мандаринчика, который беспомощно закивал фарфоровой головкой.
Ханы молчали, боясь навлечь на себя негодование властелина. Послание Али-Баиндура, привезенное Керимом, вывело из себя шаха: никакими мерами не удается Баиндуру склонить царя. "Хуже, - пишет хан, - что царь питает подозрительную надежду, часами стоит у решетчатого окна, ждет кого-то. Уж не готовятся ли картлийцы освободить узника набегом? Мудрость подсказывает срубить дерево, раз оно все равно начинает гнить!.."
- Да покусают блохи язык Али-Баиндура! - вспылил Эреб-хан. - Как он смеет лживыми измышлениями беспокоить шах-ин-шаха? Разве картлийцами сейчас не управляет Саакадзе - сын собаки? И разве не он радовался заточению опасного для него царя Луарсаба?
- Алмаз истины сверкает в золоте слов Эреб-хана. Но в одном не ошибается нетерпеливый Али-Баиндур: освободить Луарсаба стремятся, но не Картли, а Русия...
- Хранитель знамени солнца, великий шах Аббас, смысл пребывания здесь русийских послов разгадал Юсуф-хан. Они ждут счастливого часа предстать перед твоим проницательным оком, не соизволишь ли осчастливить их, тем более - они и сегодня терзаются уже три часа.
- Да будет тебе известно, мой Караджугай, приличие требует четырех. Шах вдруг повеселел. - Хотя и силен русийский царь, но его послы каждый день томятся у меня в "зале терпения", с негодованием взирая на послов других земель, стремящихся раньше них пролезть в сокровенную дверь.
- Злость да не будет спутником длиннобородых, ибо сказано: не завидуй соседу, когда у самого рот полон нечистот.
Аббас расхохотался. Учтиво смеясь, ханы с благодарностью смотрели на Эреб-хана, всегда умеющего разогнать черные тучи на челе грозного "льва Ирана".
"Прав мой пьяница, - думал шах, - еще неизвестно, как Русия закончит перемирие с королем Сигизмундом. Не предсказали звездочеты и франкам конец их распри с Испанией".
И хотя шах намеревался еще долго морить послов царя Михаила Федоровича, не отпуская и не принимая их, но сегодня сам ощутил нетерпение: надо выведать, в каких пределах Московия решила настаивать на освобождении Луарсаба и чем собирается соблазнить смиренного шаха Аббаса. Подумав, он сказал:
- Пусть послы возрадуются, сегодня я допущу их к своей руке.
Юсуф-хан поспешил известить Василия Коробьина и дьяка Кувшинова, вот уже две недели ожидающих очередного приема.
Более пяти месяцев сидели русийские послы в Исфахане. На втором приеме шах Аббас, поднимая руки и глаза к небу, милостиво говорил: "Персия моя, и народ мой, и богатства мои - все не мое: все аллаха да высокого царя Михаила Федоровича; во всем волен аллах да он, великий царь".
Но после шахского пира в покое, где по стенам и на потолке не было и на ладонь пространства, не занятого зеркалами, и где танцовщицы во время плясок представляли разные забавные фокусы, снова началось томительное ожидание и споры с ханами.
На третьем долгожданном приеме говорили послы шаху о делах грузинских. Царь Михаил Федорович требовал отказа шаха от удела иверской божьей матери. А шах, вздыхая, говорил, что не только готов отдать земли грузинцев, но и Дербент, Ширван, Баку, и тут же требовал от послов спешного вызова из Гонио царя Теймураза - ослушника, притаившегося в землях султана, извечного недруга Ирана и Русии.
Помня разговор с посланником католической миссии, послы настаивали, чтобы шах не только отказался от Картли, но и Картли вернул бы законному царю. А что турский султан недруг - на том соглашались.
И снова шли увеселительные пиры и охоты. И снова Караджугай-хан восклицал: "Вознагради, аллах, правоверных, умножь шахово добро и сделай сильными его сарбазов! Аллах, я желаю этого!" Снова писцы скрипели перьями, описывая Астрабат, где находят бирюзовые камни, Мазандеран, где собирают лучшие плоды. И снова спорили послы и ханы о торговых льготах московским купцам.
На четвертом приеме, памятуя наказ Филарета, святейшего патриарха, послы клялись вседержителем, творцом неба и земли, что не только послать за Теймуразом-царем, но и умыслить такого без государева повеления не посмеют.
