Когда стрелка достигла наконец назначенного предела, он надел шляпу и вышел на улицу из дома, на свою последнюю прогулку по городу. Ему еще раз придется прогуляться по улицам. Но не пешком, а на колеснице.
Он быстро повернул за угол Екатерининской площади, где находилась конспиративная квартира, чтобы как можно скорее отрезать всякое сообщение с домом, в котором он жил. Потом он замедлил шаги и пошел обыкновенной походкой, разглядывая широкую полосу неба, простиравшуюся вдоль улицы над его головой.
Вечно спокойное, бессмертное солнце ярко светило на своем пути к зениту, разливая потоки благодатного света на хлопотливый, деловой город, на плодоносную землю и на глупых, драчливых людей. Неизменное, непорочное, оно смотрело как любящее, широко раскрытое око, удивляясь неспособности своих любимых детей сделать лучшее употребление из теплоты, радости и жизни, проливаемых им.
Тонкие белые облака, похожие на расчесанную шерсть, плыли в глубине лазурного свода. Воздух был неподвижен и прозрачен. Выпал один из немногих прекрасных весенних дней, так скупо уделяемых природой северной столице и которыми так дорожат ее обитатели. Андрею тоже было приятно созерцание чудного ясного неба: он знал теперь, что прогулка царя не будет отложена из-за дурной погоды.
Для него это обстоятельство имело большое значение, так как за несколько дней конспираторы были извещены, что в предполагавшихся передвижениях двора произошла неожиданная перемена. Царь собирался в свое летнее путешествие раньше обыкновенного и мог выехать из города через два или три дня. В данном случае подобный день был чистая находка.
Расстояние до Дворцовой площади, на которой должно было совершиться нападение на царя, было довольно значительное. Но Андрей предпочел пройти его пешком, так как это давало ему больше независимости от разных случайностей. Он легко мог рассчитать свои шаги так, чтобы не прийти ни одной минутой раньше, ни одной минутой позже. Кроме того, как пешеход он меньше обратил бы на себя внимания при приближении к месту царской прогулки, которое обыкновенно охранялось множеством шпионов.
Андрей прошел Лафонскую улицу, Преображенский плац и конец Таврической улицы частью вместе с людским потоком прохожих, частью против него. Равнодушно воспринимал он впечатления от лиц - молодых, старых, веселых, угрюмых; лошадей, карет, лавок, полицейских - и все моментально забывал, как только проходил мимо, стараясь лишь идти известным размеренным шагом. Таким образом он достиг угла Таврического сада, где случайная встреча с двумя совершенно незнакомыми ему лицами окончательно нарушила его душевное равновесие и внесла целую бурю в его сердце, которое, казалось ему, было застраховано от подобных треволнений.
Эти чужие ему люди, так некстати попавшиеся навстречу, были молодая девушка и юноша из учащейся молодежи - по всему судя, влюбленные. Они вышли из Греческой улицы и, беседуя, шли рука об руку вдоль решетки Таврического сада. Они улыбались и с любовью смотрели друг другу в глаза. Молодой человек тихим голосом говорил девушке, очевидно, что-то очень нежное, судя по ее сияющему лицу. Они шли медленно, почти нехотя, под бременем счастья, не обращая внимания ни на что окружающее.
Но Андрей не мог оторвать глаз от этой девушки: она была так поразительно похожа на его Таню. Ростом она была немного выше, и нижняя часть ее лица была несколько тяжелее, но цвет лица и особенно посадка головы, продолговатые брови, напоминавшие расправленные крылья птицы, и нечто такое, что придает индивидуальность лицу и всей фигуре, были Танины. Она была даже одета в темно-синее - любимый цвет Тани.
Андрей дорого бы дал, чтобы заглянуть ей в глаза! Он был уверен, что они будут точь-в-точь те глаза, которых ему не суждено больше увидеть. Но лицо девушки было обращено к нему в профиль, и она ни разу не взглянула в его сторону. Она тем не менее очаровала его и растопила его сердце, пробудив в нем чувства и воспоминания, которые, думал он, заснули в нем вечным сном. Суровое настроение человека, идущего навстречу роковой судьбе, не устояло против этого видения. Его застывшее сердце снова забилось горячей человеческой любовью, когда он мысленно посылал вслед милой девушке пожелания счастья в жизни и избавления от ударов, которые выпали на долю ее сестре.
Девушка шла, улыбаясь и краснея и вовсе не подозревая, какие ощущения она вызвала в незнакомом, мимо которого она промелькнула. Оба повернули за угол и исчезли. Но Андрей не так скоро совладал с собою. Ледяная кора, которою ему удалось благодаря усилиям воли покрыть все свои чувства, взломалась, и целое море горечи и озлобления вырвалось наружу. Он не в силах был одолеть его и снова заковать его льдом. Образ Тани стоял перед ним уже не в виде далекой тени, но полный тепла и жизни, страданий, любви и красоты - так же близко и так же реально, как и та девушка, которая только что прошла мимо него.
Что с нею, бедною, теперь? Что будет с нею сегодня ночью, когда то, на что он идет, станет совершившимся фактом? Как перенесет она удар, когда он погибнет? Мысли одна другой печальнее овладели им, и он чувствовал себя беззащитным.
Зачем они полюбили друг друга? Зачем они встретились?.. Поплатиться так жестоко за несколько месяцев счастья!..
Картины прошлого одна за другой вырастали в его воображении во всей своей прелести, во всей своей мучительности. Их любовь, это лицо, эти глаза, горящие, казалось, бесконечным счастьем... А потом - то же лицо, искаженное мукой последнего свидания!
Андрей механически шел своей настоящей дорогой, но мысли его были далеко. Поглощенный ими, он не заметил, что пешеходы, которых он до того опережал своим скорым, хотя и неторопливым шагом, теперь обгоняли его. Бессознательно он замедлил ход. Он миновал Таврический сад, прошел длинную Кирочную и часть Литейной, и только у Пантелеймоновской церкви у него мелькнула мысль, что он как будто идет медленнее, чем следует. Он посмотрел на часы, и кровь застыла в его жилах, сердце перестало биться на секунду от ужасного открытия: он опоздал! Оставалось всего три минуты, а ему еще предстояло пройти с версту! Царь может назначить выезд на завтра, и тогда он уже не выйдет на прогулку!
Любовь, жалость, мечты, печали - все было сразу отброшено и исчезло во мгновение ока, как стая воробьев исчезает с хлебного поля, когда в них кинут камнем. Весь бледный, Андрей бросился вперед, толкаемый и мучимый ужасной мыслью, что он все погубил своей глупой сентиментальностью. Он предпочел бы бежать, но это обратило бы на него внимание полиции. Вперед, вперед! Он продолжал идти, но зашагал с такой быстротой, что опережал извозчиков, проезжавших по мостовой. Он пронесся стрелой по Пантелеймоновской улице, через мост, мимо Летнего сада, не чувствуя ни малейшей усталости. Страх, казалось, удвоил его силы. Но это была только иллюзия: ужас, терзавший его и заставивший усиленно биться его сердце, на короткое время поднял было его силы, но вместе с тем он подкашивал их. Когда Андрей проходил Марсово поле, то почувствовал, что у него захватывает дух. Но - вперед, вперед! Он может еще поспеть, царь иногда опаздывает на несколько минут. И он снова ринулся, удваивая усилия, чтобы идти тем же скорым шагом...
Он задыхался. В груди у него кололо, как будто она была пронизана сотней игл. Каждые несколько шагов стоили ему все больших и больших усилий.
Физическое ощущение, испытываемое им в этом бешеном беге, сразу напомнило ему другой случай из его юных дней, когда он мчался, преследуемый по пятам, через леса и болота и лошадь пала под ним, а его спасение зависело от того, достигнет ли он города раньше своих преследователей. Но и тогда, в погоне за свободой и жизнью, он наполовину не так стремился достичь своей цели, как теперь, в бешеной погоне за смертью. Но ему некогда было заниматься сравнениями и контрастами. Вперед, вперед! Он быстро перешел Марсово поле, насколько позволяли ему падавшие силы. Он не смотрел уже более на часы, чтобы не терять ни секунды драгоценного времени, но он слишком хорошо знал, что он опоздал. И все-таки он мчался с нечеловеческой энергией. Вперед, вперед! Всего оставалось пройти еще две улицы. Но уже земля уплывала под ним и ноги его дрожали. Ему оставалось одно: либо замедлить шаги, либо грохнуться оземь и быть подобранным полицией как пьяный. Да и какой смысл имело бы ворваться в цепь шпионов, напоминая собою человека, только что сбежавшего из сумасшедшего дома?
Он пошел медленнее. Когда он свернул в узкий переулок около дворца, где Ватажко поджидал его, он имел уже сдержанный и приличный вид, хотя в душе его были смерть и отчаяние. Он не сомневался долее, что все дело пропало из-за него: он прочел это на расстроенном лице своего часового.
- Что? Опоздал? - спросил он дрожащим голосом, заранее предвидя ответ.
- Нет, но я этого опасался, - сказал Ватажко. - Царь делает сегодня более длинную прогулку по случаю хорошей погоды.
