Своего расцвета нэп достиг в 1926 году: к этому времени оплата труда в индустрии выросла в 1,6 раза в сравнении с 1924 годом, учителям ее повысили в 3,6 раза, шло массовое строительство или капитальный ремонт жилья, 14-дневный ежегодный отпуск для рабочих стал обязательным, доходы крестьян на треть превышали довоенные.
В течение 1922–1924 годов червонец, равный десятирублевке Николая II, вытеснил советские знаки, будучи равен шести американским долларам. Червонцы на четверть обеспечивались золотом, платиной, иностранной валютой, а на три четверти — товарами широкого потребления, краткосрочными векселями и другими обязательствами. С октября 1923 года бюджет исчислялся только в червонцах, что позволило несколько повысить процентные ставки по вкладам, эмиссия держалась в размере 6,3 процента от доходов бюджета.
Но с 1925 года Госплан нарушил принцип «живи по деньгам» и эмиссия перестала быть строго пропорциональной росту товарооборота. Госбанк вытеснил акционерные и коммерческие банки, получив монополию на распределение кредитных ресурсов. Возникло своеобразное «крепостное право» — прикрепление клиентуры к одному банку, будь то Промбанк, Торгбанк, Сельхозбанк или Цекомбанк. Централизация методов регулирования бюджета сохраняла его устойчивость, но резко снизила хозрасчетную заинтересованность предприятий. И хотя номинальная зарплата выросла за 1926–1932 годы, но реальная упала на 67 % из-за нестабильности рубля и высоких цен на товары. Хроническую нехватку товаров несколько смягчали частники. Крайне низким оставалось пособие по безработице. Все это вместе взятое приводило к протестному движению рабочих в форме т. н. «волынок», «итальянских забастовок», стачечным настроениям. Несмотря на репрессии, стачка, к примеру, на Константиновском бутылочном заводе в 1926 году продолжалась 18 часов. В ней принимали участие 1544 работника предприятия.
В течение всего так называемого нэповского периода не прекращалось наступление на частника, хотя к началу 1929 года потребление населением сахара достигло лишь 75 % невысокого уровня потребления 1913 года, по хлопчатобумажным тканям данный показатель составил 80 %, появились очереди — верный признак дефицита. В селах Украины конца 20-х годов более 43 % мужчин и две трети женщин оставались неграмотными, и это не давало исчезнуть духу «народной расправы» с «буржуями».
К тому же с мая 1925 года наблюдалось падение производительности труда в индустрии, хотя фонд зарплаты сохранял стойкую тенденцию роста. В ряде регионов заработная плата в промышленных отраслях превысила 72 процента уровня накладных расходов, что консервировало технологическую и техническую отсталость. Отчетность государственных трестов продолжала оставаться, по словам председателя ВСНХ СССР Ф. Э. Дзержинского, сплошной фантастикой, квалифицированным враньем. К1 марта 1927 года из 14 товарных бирж Украины остались четыре, упал фактор планового регулирования, зато росла распределительная тенденция бюрократического типа, соотношение плана и рынка грубо нарушалось.
Важно отметить, что мозаичный характер, сложность рыночных отношений требовали высококвалифицированных кадров, а их-то как раз и остро не хватало: до 1927 года среди руководителей индустрии УССР было только 22 процента лиц с высшим и средним образованием, из 529 членов правлений трестов, директоров крупных предприятий и их заместителей такое образование имели 155 человек, а 71,7 процента — лишь начальное. До июля 1924 года труд управленцев высшего звена оплачивался недифференцированно, причем беспартийный директор завода мог получать до 500 рублей, а коммунист — не более 300. Однако после 18 июля 1924 года с введением персональных окладов руководству, превышавших зарплату рабочего от 4 до 30 раз, появился противоположный перекос.
После этапа подъема сельского хозяйства на базе нэпа к концу 20-х годов определилась его стагнация. Большинство хозяйств имели очень низкую товарность, ограниченные возможности для роста урожайности, улучшения пород скота.
В середине 20-х годов в селах Украины существовали четыре типа хозяйств: потребительские с посторонними заработками, потребительские натуральные, переходные к рыночному типу и с комплексным сельскохозяйственным производством. В северной и южной Лесостепи три четверти дворов оставались маломощными, из каждых шести хозяйств только одно начинало продвигаться к рынку. Почти половину налогов уплачивали зажиточные хозяева, зато 36,8 процента бедняцких до 1929 года не платили ни копейки. Следовательно, стимулов становиться богатыми оставалось не так много.
К осени 1929 года резко увеличилось количество брака в индустрии: бой стекла на четверть превысил норму, крайне некачественными стали такие товары, как кирпич, металлопрокат, текстиль, лесоматериалы, фарфор и фаянс, товары кожевенного и пищевого ассортимента (даже градусники), а брак рельсов, железнодорожных осей и бандажей «зашкалил» за 50 процентов. Безобразными по качеству были молотилки харьковского завода «Серп и молот», пришлось ввозить косы, кастрюли, посуду, даже ночные горшки из Австрии. Если на лучшей обувной фабрике СССР выпуск обуви на одного рабочего составлял 4,3 пары, то в Чехословакии — 12 пар, в США — 7 пар и т. п.
Ограничения частнопредпринимательской деятельности привели к бегству частного капитала из легальной сферы. Тогда за дело взялись органы ОГПУ и «рабочего контроля», реквизируя у нэпманов валюту и драгоценности. Было полностью проигнорировано предложение В. Ленина весны 1922 года: подумать над тем, как ограничить рост социального расслоения, не останавливая развития производительных сил. Но с 1926–1927 годов в бюджете резко возрос объем капитальных вложений в индустрию при незначительном их повышении для нужд села. Этим актом сознательно нарушалось равновесие на рынке — подрывался фундамент нэпа. В 1929 году с новой экономической политикой было покончено окончательно, страна перешла к более привычным административно-распределительным методам, попытавшись вторично провести коммунистический штурм и пролетаризацию на селе.
Укрепление большевистской диктатуры
Во второй половине 1920 года в рядах РКП(б) шла дискуссия о необходимости режима «рабочей демократии» во внутрипартийной жизни. Ярким свидетельством наличия в партии самостоятельно мыслящих личностей являлось существование оппозиционных группировок, создание комиссии по проверке законности привилегий и льгот высших руководителей РКП(б), не исключая В. И. Ленина.
Лидеры оппозиционного течения «демократического централизма» в Украине одобряли курс на преодоление «назначенства» и бюрократизма, плодивших карьеризм и приспособленчество. Однако X съезд РКП(б), руководствуясь указанием о том, что партия — не дискуссионный клуб, запретил существование фракций и группировок, что, по сути, означало искоренение инакомыслия. Симптоматично, что результаты проверки уровня материальной обеспеченности обитателей Кремля с анализом допущенных ими злоупотреблений были положены «под сукно» на 75 лет.
Некоторое время, даже после смерти В. Ленина, компартия Украины, несмотря на устранение с поста председателя Совнаркома УССР независимого X. Г. Раковского, сохраняла полусамостоятельный статус. Естественно, и для нее были характерны те же болезни, что и в целом для РКП(б): неприятие критики, нетерпимость к некоторым социальным группам населения, бюрократизация, приверженность к силовым методам управления с опорой на чекистский аппарат. Характерный пример: 20 августа 1920 года контролируемый большевиками Наркомат финансов Украины распорядился обменивать несоветские деньги только с разрешения местных Советов семьям красноармейцев и бедноты на сумму месячного прожиточного минимума, а остальные деньги аннулировать. В этом решении отчетливо видно, какие именно категории населения партия считала враждебными или ненужными.
Группа влиятельных политиков Политбюро ЦК КП(б)У некоторое время попыталась отбивать атаки центра на прерогативы республиканских органов. Так, в начале августа 1923 года заместитель председателя Госплана СССР Г. Пятаков внес в ЦК РКП(б) проект изменений в управление индустрией. В нем предусматривалось лишить Украинский совет народного хозяйства права руководить ключевыми трестами, в том числе такими, как «Химуголь», «Южмаштрест», «Текстиль-трест», «Сахаротрест». В результате могло оказаться, нто в распоряжении УСНХ оставалось бы 5 процентов рабочего класса. Возмущенный председатель правительства УССР В. Я. Чубарь не замедлил с резким осуждением данного проекта: «Или это крайнее проявление реакции против самостийницких уклонов на местах, или современная нэповская заправка и потеря всяких Здоровых оргперспектив». Проект Г. Пятакова тогда удалось отклонить.
Руководство Украины и органы республиканских филиалов ОГПУ активно участвовали в кампании Высылки за границу оппозиционных к программе и тактике РКП(б) интеллигентов. В ночь на 18 августа 1922 года из Екатеринослава, Киева, Одессы, Харькова было депортировано за рубеж 77 интеллигентов — в основном врачей, агрономов, инженеров, литераторов, экономистов. Их предупредили, что в случае самовольного возвращения на родину они будут расстреляны.
