«Не надо смешивать политические и технические услуги. Думаю также, что нам надо действовать так, чтобы они согласовали свои действия с нашими, а не мы согласовывались с их политикой»[940].
Любопытно, что контакты партии с московским купечеством квалифицировались съездом как работа по «пробуждению политического сознания русской буржуазии»[941].
Следует помнить, что «пролетарская карта», разыгрываемая в этой политической игре, не имела практически никакого отношения к действительным нуждам рабочего класса. Неудивительно поэтому, что, когда В.А. Морозова решила предстать в образе благодетельницы перед толпой на своем бастующем предприятии, в нее полетели камни; прогрессивной купчихе пришлось спасаться бегством[942]. На одной из фабрик, принадлежащих видным либеральным деятелям братьям Рябушинским в Вышнем Волочке, тоже проходили забастовки; они переросли в волнения, в ходе которых был убит управляющий директор[943]. С другой стороны, политическая пропаганда эсдеков тоже слабо привлекала рабочих, которых занимали конкретные хозяйственно-бытовые проблемы. В самом деле, трудно понять авторов листовок, предназначенных русскому трудовому простонародью и воспевавших при этом «героическую борьбу еврейских и польских рабочих... поражающую своим величием весь мир»[944]. Не вдохновляли русского человека и неизменные апелляции к международным центрам рабочего движения как высшим авторитетам в борьбе. Это приводило в уныние революционеров, считавших массы незрелыми. Камнем преткновения для русских марксистов стал вопрос о том, что важнее: экономическая или политическая борьба? Но главная проблема социал-демократии состояла в другом: в партии, объявленной передовым отрядом рабочих, представители последних занимали, мягко говоря, скромное место. Это подтверждают документы. Так, в апреле 1905 года в Петербурге арестовали часть столичного комитета РСДРП; среди задержанных оказалось 29 студентов (или бывших студентов), восемь мещан, одна дочь священника, одна – действительного статского советника и только шестеро были из крестьянского сословия, т.е. рабочими[945]. Как показывают источники, пролетарский авангард состоял преимущественно из радикальных интеллигентов: Совет рабочих депутатов Петербурга был сформирован исключительно их усилиями[946]. Один из участников Совета, Б. Радин, поведал, что выборы в него от одних заводов проходили на митингах в учебных заведениях, а от других – вообще не проводились. Да и собирался Совет рабочих не на промышленных предприятиях (что более соответствовало бы названию этого органа), а по учебным заведениям или в Вольном экономическом обществе, где вообще не было никакой возможности установить, кто рабочий депутат, а кто – нет[947]. Об одном из таких заседаний вспоминал известный революционер В. Зензинов, обнаруживший там много своих знакомых не только по Петербургу, но и по эмиграции[948].
Купеческая буржуазия поддерживала связи и с другой радикальной силой – социал-революционерами. Здесь следует отметить один не слишком известный факт: значительную часть боевой организации эсеров, развязавшей террор против высокопоставленных чиновников Российской империи, составляли выходцы из крупного купечества. И если М. Гоц и А Фондоминская принадлежали к известным еврейским купеческим семьям, то Е. Сазонов (убийца министра внутренних дел В.К. Плеве), М. Прокофьева, В. Зензинов были отпрысками купцов-старообрядцев. Их родители делали немалые денежные пожертвования в кассу боевой организации. Так, отец М. Прокофьевой оплачивал безбедное пребывание в Европе целой группы во главе с Б. Савинковым, финансировал издание их книг о нелегких боевых буднях[949]. Старообрядческое присутствие в среде эсеров-террористов в те годы не было тайной. И, скажем, популярный писатель Л.Н. Андреев в известном рассказе «Тьма», посвященном эпизоду из жизни террориста, явно не случайно указывал на раскольничьи корни главного героя[950]. Конечно, прямые контакты лидеров купеческой буржуазии с террористами по понятным причинам были затруднены. Хотя известно, что уже упоминавшийся уральский пароходчик Н.В. Мешков собирал у себя в доме сходку, которой руководил лидер боевой организации эсеров Гершуни[951]. Сведения о наличии связей радикально настроенных купцов с эсерами имеются и в архивах. Так, в марте-апреле 1905 года полицейские источники докладывали о наблюдении за либеральным литератором С. Афанасьевым, который по приезде в Женеву контактировал с видными членами партии эсеров, а также встречался с одним из идеологов террора М. Гоцем. Обсуждая с ними задуманное покушение на Николая II и других высокопоставленных лиц, Афанасьев уверял, что располагает необходимыми для этого дела финансами. Для нас в этом донесении интересно следующее: после переговоров С. Афанасьев вернулся в Москву и прямо с вокзала направился в дом некого Гремячинского – управляющего предприятий С.Т. Морозова[952]. Судя по документам, контакты с террористическими кругами у фабриканта не прерывались и явно не пошли ему на пользу. Во время отдыха Морозова в Каннах его посещали революционеры из Женевы и большевик Л.Б. Красин; они требовали денег и, видимо, угрожали оглаской компрометирующих сведений. В результате психически надломленный С.Т. Морозов 29 мая 1905 года застрелился; так закончилась жизнь одного из ярких представителей московского купеческого клана[953].
Отношения купеческой буржуазии с земско-интеллигентскими кругами были, конечно, заметно поспокойнее. Выше уже говорилось о представителях купеческой Москвы, приютивших в своих особняках разную либерально-революционную публику. Именно здесь происходило формирование крупной партии – конституционно-демократической. Как писал известный русский литератор А. Белый, в морозовском доме постоянно собирались «организующиеся кадеты»[954]. Аналогичное мнение высказывают и современные исследователи: по их свидетельствам, М.К. Морозова не только предоставляла место для собраний интеллигенции, но и прямо оплачивала формирование партии конституционных демократов[955]. Заметим, что их программные установки заботливо учитывали потребности купеческой буржуазии – например, по такому чувствительному для капиталистов вопросу, как величина таможенных тарифов. Летом 1905 года будущее кадеты ратовали за:
«понижение таможенных пошлин в видах удешевления предметов потребления; ослабление покровительства промышленности и содействие развитию производства народного труда»[956].
Но уже в октябре этот пункт программы излагается более сглажено:
«Соответствующее положению отдельных производств понижение таможенных пошлин в видах удешевления предметов народного потребления и технического подъема промышленности и земледелия»[957].
Фритредерские теории явно были принесены в жертву практическим интересам. Подобная картина наблюдалась и в вопросе о продолжительности рабочего дня. Партийная программа не обошла популярное требование о восьмичасовом рабочем дне. Но оно сопровождалось весьма существенной оговоркой о введении этой нормы поначалу только там, где возможно, и лишь затем – повсеместно. Кадеты не спешили с практической реализацией данной меры, оправдывая свою неторопливость пока еще низким техническим уровнем предприятий: якобы переход на восьмичасовой рабочий день может повлечь заметное сокращение производств, приведет к уменьшению зарплаты и безработице[958]. Зато намерения партии утверждать расходы государственного бюджета никогда не ставились под сомнение. Как признавали кадеты, «только с этим правом дума будет иметь действительную власть и будет в самом деле править страной»[959]. Приобщение к бюджетному процессу, в отличие от дебатов о продолжительности рабочего дня, манило крупную купеческую буржуазию, на протяжении десятков лет мечтавшую заполучить свой комплект ключей от денежного сундука государства. Политическая деятельность новых союзников из рядов либеральной интеллигенции приближала этот момент, а потому партия исправно получала средства от промышленников Центрального региона.[960]
«Союз 17 октября» по своим целям и составу не многим отличался от кадетов. Члены этой либеральной партии были более состоятельными; в нее вступили и представители московской буржуазии, оставив затею с созданием самостоятельной торгово-промышленной партии. Как известно, одним из лидеров «Союза» стал московский банкир и общественный деятель А.И. Гучков, а его младший брат Федор являлся казначеем «Союза». Интересно, что октябристы выступали за ограничение самодержавия и введение долгожданных свобод, но склонялись к сохранению титула «самодержец». Они позиционировали себя не как врагов ограниченной монархии, а как ее дельных помощников. В агитках подчеркивалась, что императору сложно одному разбираться в существующих проблемах, а крайне низкая компетентность чиновников лишь усугубляет эту проблему. Выход – в привлечении к управлению страной толковых и знающих людей[961]. «Не класть яйца в одну корзину» – этот принцип воплотился в политическом раскладе того времени. Кадеты и октябристы, сформированные из либеральных земцев и научной интеллигенции, представляли собой два крыла союзников московских капиталистов, Именно так их воспринимали и в Петербурге. Тот же С.Ю. Витте считал, что в Москве, по сути, «сильна только одна партия – купеческая»[962].
