VI
Я знаю: документу быть!
Но самообольщенье вредно.
Нельзя нам переоценить
Итогов - малых, бледных, бедных.
С другой, однако, стороны,
Опасно быть излишне скромным.
И мы сказать принуждены:
Победа все-таки огромна.
VII
Баланс таков: со всех сторон,
Со всех сторон и смех и стон:
Виват единство!
Да сгинет свинство!
Берлинская встреча стала последней коллективной акцией МКД и в силу расхождения национальных и региональных интересов, и потому, что былая роль Москвы как штаба революционных сил стала анахронизмом. Но, вероятно, особенно потому, что наше руководство разочаровалось в возможностях движения и устало от необходимости доказывать свою "историческую правоту" китайцам и еврокоммунистам, а вдобавок терпеть капризы малых "партиек", которые во времена Коминтерна стояли перед Кремлем навытяжку, теперь же, поощряемые расколами, позволяли себе непочтительные выпады, что не мешало им выпрашивать деньги. К тому же принесли результат десятилетние настойчивые усилия нашей дипломатии, и генсек получил возможность обращаться к правительствам и народам мира с трибуны континентального государственного "саммита". Приняв участие в Хельсинкском и последующих совещаниях по безопасности и сотрудничеству в Европе, присягая общеевропейской солидарности, было уже не слишком удобно клясться в преданности пролетарской солидарности. В некотором роде КПСС сохранила верность ленинским заветам - в очередной раз преодолела "детскую болезнь левизны в коммунизме".
Хотя историки всегда могут отыскать дату, к которой можно привязать распад любой великой империи (захват остготами Рима в 476 г. для западной Римской империи, взятие Константинополя турками в 1453 г. для Византии, сговор в Беловежской Пуще в 1991 г. для России), сам процесс распада начинается задолго до рокового момента, а существовавшие в имперских рамках жизненный уклад и формы бытия могут по инерции сохраняться долгие годы после.
Уже никто не заикался о созыве новых совещаний. Международный отдел ЦК, лишившийся главного своего "козыря", вынужден был смириться и пойти на роль пристяжного к МИДу, игравшему заглавную роль во внешнеполитических делах, но делегации КПСС все еще по традиции направлялись на праздники "Юманите" или "Униты". Посещая западные столицы, Леонид Ильич выделял полчаса-час для символической встречи с лидерами местных компартий. Последние, в свою очередь, периодически наведывались в Москву, чтобы подписать коммюнике о состоявшемся плодотворном обмене мнениями и отправиться отдыхать в Крым или на Кавказ. КПСС все еще выполняла таким образом свой интернациональный долг.
Впрочем, паломничество на отдых не было односторонним. С социалистическими странами Центральной и Восточной Европы заключались соглашения об обмене тремя-четырьмя группами отдыхающих на летний сезон. Группы комплектовались главным образом из числа членов ЦК, секретарей обкомов, министров с женами. Поездки оплачивались принимающей стороной и, естественно, от желающих не было отбоя. В Отдел ЦК часто звонили ответственные работники с просьбой включить их в список для поездки по обмену в ту или иную страну. Но последнее слово в этом смысле оставалось за Организационно-партийным отделом: там следили, чтобы не частили одни и те же, по возможности не было обиженных и т. д.
Хотя далеко не в таком масштабе, но с некоторых пор стали принимать небольшие группы отдыхающих и ведущие западные партии - итальянская, французская, германская, австрийская, финская и две-три других. Поскольку считалось, что в этих поездках наши представители должны не только отдыхать, но и "работать с друзьями", преимущество здесь имели международники со знанием языков и проблематики наших отношений. За годы своей работы в аппарате мы с женой также несколько раз съездили "по обмену". В Западной Германии совершили увлекательную поездку от Гамбурга до Мюнхена, побывали в семьях коммунистов. В Греции, наряду с осмотром великих руин (Олимпия, Эпидавр, Микены, Дельфы), побывали на политических собраниях и массовых митингах. В Испании мне предложили выступить с лекцией о советской политической науке в Мадридском университете, что я охотно сделал. Во Франции нас познакомили с фермерами членами ФКП. В Италии - с опытом работы муниципального совета Флоренции. Почти везде состоялись встречи либо с руководителями местных компартий, либо с их соратниками самого высокого ранга. Это объяснялось тем, что в составе делегации КПСС были, как правило, несколько членов Центрального Комитета. Да и нашему брату-международнику считали долгом уделить внимание. По большому счету политикой старались все-таки не изнурять, давали возможность нормально отдохнуть и насладиться несчетными красотами своих стран.
В 1987 году Горбачев предпринял попытку хоть как-то "склеить" разбегавшиеся во все стороны компартии и одновременно воссоединить наследников II и III Интернационалов. Она оказалась малопродуктивной из-за непреодолимых противоречий. Ревизуя ортодоксальный коммунизм, перестройщики не были готовы принять социал-демократическую программу. Японские коммунисты и социалисты категорически отказались сидеть рядом за одним столом. Поскольку рассадка шла по алфавиту, пришлось расположить все собрание таким образом, чтобы эти две делегации были разделены проходом. Настороженно взирая друг на друга, представители двух непримиримых ветвей рабочего движения выразили сочувствие намерению обновить советскую модель и согласились, как всегда, сотрудничать в борьбе за мир.
Но я не думаю, что на этом будет поставлена точка. Торный путь к человеческой солидарности далек от завершения. Свою полезную службу на этом пути сослужит опыт и международного коммунистического движения со всем, что было в нем разумного и уродливого.
С Горбачевым
Люди делают великие революции, реформы и перестройки, а те в свою очередь "делают" великих людей, предоставляя им желанный или нежданный шанс выйти из тени на авансцену.
Вообразим, что Французская революция не состоялась или произошла на полвека позднее. Наполеон стал бы удачливым полководцем на службе у короля Людовика ХVI. И то сомнительно, поскольку сей монарх был миролюбив и вряд ли затеял бы военные авантюры, которые позволили бы отличиться честолюбивому корсиканцу.
Не разразись Февральская революция, Ленин доживал бы свой век за границей, как Герцен, и был бы в лучшем случае упомянут в Словаре Брокгауза и Ефрона как социалистический проповедник, безуспешно пытавшийся приложить теорию Маркса к самобытным условиям Российской империи.
Ельцин, отработав срок-другой первым секретарем Свердловской парторганизации, окончательно спился бы и был отправлен на пенсию.
Михаил Сергеевич, одержи в нем верх здоровый эгоизм, по-прежнему занимал бы свой кремлевский кабинет в роли Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР.
Тихая старость на пенсии ожидала большинство тех, кто оказался на виду благодаря горбачевской перестройке и ельцинской шокотерапии. Два брежневских десятилетия почти выбили "дурь" из голов "шестидесятников". Поименованные так демократы 60-х годов, достигнув шестидесятилетнего возраста, не изменили своим убеждениям, но смирились с мыслью, что им уже не придется увидеть, как страна обретет политическую свободу. А если все-таки это когда-нибудь случится, то уже без их участия.
Проблеск надежды мелькнул с появлением "наверху" человека, заметно выделявшегося на фоне дряхлого руководства относительной молодостью, вдобавок чуть ли не первого после Ленина юриста в кремлевской когорте. По аппарату поползли слухи о неординарных взглядах и нестандартных поступках бывшего ставропольского секретаря. Трудно сказать, что там было правдой, а что легендой - когда люди очень уж ждут пришествия мессии (вождя, избавителя, новатора), они не скупятся на выдумки, в которые сами свято верят. Но один случай и меня обратил в его поклонника.
В Москву прилетела делегация сельскохозяйственного отдела СЕПГ во главе с секретарем ЦК Грюнбергом. Горбачеву предстояло вести переговоры. Я, как всегда в таких случаях, представлял отдел. Самолет задерживался, мы почти час прогуливались, беседуя на разные темы. Начали вспоминать общих учителей. Михаил Сергеевич был студентом в те же годы, когда я учился в аспирантуре, на юрфаке МГУ по совместительству читали лекции те же столпы права, которые заведовали секторами в нашем Институте, - Кечекьян, Кожевников, Крылов, Галанза и другие. Потом завязался теоретический разговор о самоуправлении, и секретарь ЦК по сельскому хозяйству ошеломил меня, сказав, что читал мои книги "Социалистическая демократия" и "Грядущий миропорядок". Впервые за четверть века работы в аппарате я говорил с одним из начальников России как со своим коллегой-политологом. Потешив авторское самолюбие, он безоговорочно завоевал мои симпатии.
