с такими именем и фамилией. Кроме того, подобного рода поговорки вряд ли могут иметь своего конкретного «героя», в виду своей распространённости они должны отражать некое типичное явление.
Что же касается наиболее правдоподобного предположения, то оно, на мой взгляд, таково. Крестьянам хорошо известен тот факт, что мерин ржёт совершенно так же, как жеребец. Вот почему сивый мерин — «врёт» (врать тогда означало — молоть чепуху, пустословить), иначе говоря, своим ржанием он подделывается под молодого коня. Страдают от этого, впрочем, не люди, а юные кобылки, которые радостно прибегают на брачный зов сивого подлеца.
Так что в исконном своём значении поговорка «врёт, как сивый мерин», по-видимому, приложима к пожилому мужчине, который по старческому недержанию несёт всякую ерунду, желая оставаться в центре внимания (прежде всего, женского).
Сладкий дым Отечества
В 1798 году Г. Р. Державин написал стихотворение «Арфа», в котором были такие строки:
Звучи, о арфа, ты все о Казани мне! Мила нам добра весть о нашей стороне: Отечества и дым нам сладок и приятен.
Последняя строка — это буквальный перевод известной римской пословицы: Dulcis fumus patriae (Сладок дым отечества). В державинское время она (в виде латинского эпиграфа) украшала заглавный лист журнала «Российский музеум» (1792–1794).
Считается, что латинская пословица, в свою очередь, имеет литературную основу. Первым сладость дыма отчизны различил римский поэт Овидий (43 до н. э. — 18 н. э.) Сосланный на северное побережье Черного моря (по-гречески — Понт Эвксинский), он в своих «Понтийских посланиях» мечтал увидеть «дым отечественного очага», ибо «родная земля влечёт к себе человека, пленив его какою-то невыразимой сладостью и не допускает его забыть о себе».
Однако и он не был здесь первопроходцем, а лишь отсылал читателя к образу Одиссея-Улисса, который в тоске по родной Итаке желал:
Видеть хоть дым, от родных берегов вдалеке восходящий… (перевод В. А. Жуковского)
Таким образом, родословная этого выражения сложна и богата.
С лёгкой руки Державина сладкий дым отечества разлился и по русской поэзии.
Большинство из нас, скорее всего, впервые сталкиваются с ним в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», где Чацкий восклицает:
Когда ж постранствуешь, воротишься домой, И дым отечества нам сладок и приятен!
Почти одновременно с Грибоедовым державинские строки процитировал К. Н. Батюшков («Послание к И. М. Муравьеву-Апостолу»):
Державин Камские воспоминал дубравы; Отчизны сладкий дым и древний град отцов.
А несколько позже и П. А. Вяземский:
Поэт сказал — и стих его для нас понятен: «Отечества и дым нам сладок и приятен»! Не самоваром ли — сомненья в этом нет — Был вдохновен тогда великий наш поэт? («Самовар»)
Ф. И. Тютчев же использовал державинскую строку в эпиграмме:
«И дым отечества нам сладок и приятен!» — Так поэтически век прошлый говорит. А в наш — и сам талант всё ищет в солнце пятен, И смрадным дымом он отечество коптит! —
которой он приложил не кого-нибудь, а И. С. Тургенева (за роман «Дым»).
Носы современных мастеров слова (и кинокамеры) в дыме отечества тоже различают все больше не флюиды сладости, а вонючую копоть и приторный газовый душок. Что, впрочем, не делает из них Тургеневых.
Раб
Может ли раб быть свободным человеком?
Сегодня подобный вопрос звучит как бессмыслица, поскольку содержит в себе взаимоисключающее противоречие понятий. Но в древности дело обстояло иначе, потому что значение слова «раб» было совсем иным.
Рабами на Руси были все те, кто работал, то есть служил. Служить же у богатого и знатного человека было престижно, поэтому «рабства» (то есть работы-службы) домогались всеми силами. Достаточно сказать, что весь смысл первых договоров Руси с греками состоял в том, чтобы византийцы, во-первых, открыли свой рынок для русских товаров и, во-вторых, позволили бы русам беспрепятственно наниматься на службу («в работу») к византийским императорам. Этих русских наёмников, служивших в византийском войске, договор Игоря называет «Русь работающе у Грек». То есть, по древнерусской терминологии, эти наёмники были «рабами» императора.
Кстати, и известное церковное выражение «раб Божий» теперь тоже повсеместно понимается неправильно, с уничижительным оттенком. Тогда как на самом деле означает оно всего лишь человека, работающего у Бога, в Господнем вертограде, то есть выполняющего Заповеди Господни, а вовсе не пресмыкающегося перед всевышними силами.
Работа же в смысле физического труда выражалась в древности термином страда: трудиться значило — страдать. И когда мы читаем в летописи, что тот или иной князь выражал желание «пострадать за землю Русскую», то это значит, что он хотел потрудиться во славу Русской земли, а не приобрести лавры мученика патриотизма.
Ну и, наконец, следует сказать, как же назывались на Руси рабы в собственном смысле слова. Для них существовал специальный термин
