СГОРЯЧА Антанта настолько пыталась свалить всё на Вильгельма, что в Версальском договоре был даже специальный пункт о выдаче бывшего кайзера Антанте для суда над ним. Но тут же «судьи» спохватились, что такой процесс чего доброго докажет: империалистическая война возникла не как результат воли одного «полусумасшедшего монарха», а как неизбежная черта существования всей системы капитализма, где американское алчное лицемерие и англо-французский колониальный вампиризм выглядели ничуть не менее (если не более) отвратительно, чем германский милитаризм.
Вообще-то сам Вильгельм, находясь уже в эмиграции в Голландии, разобрал проблему вполне основательно, и одна из глав его мемуаров так и называется: «Вопрос о виновниках войны»…
Бывший кайзер отмечал, что перед войной общее положение Германской империи было блестящим, но именно поэтому «становилось всё более затруднительным её положение на международной арене»… Вильгельм прямо указывал, что германское «мирное завоевание значительной части мирового рынка соответствовало усердию и успехам немцев и должно было принадлежать им по справедливости», однако это не устраивало Англию, почему ей, «не умея состязаться» с Германией мирным путём, и пришлось «пустить в ход насилие»… «На мировом рынке мы всё равно двигались вперёд в соответствии с нашими планами, и в этом отношении нам не на что было жаловаться, – продолжал Вильгельм и заключал. – Зачем же нам надо было ставить на карту плоды нашей мирной работы?».
Конечно, здесь было не без лукавства, но и не без правды…
Любопытно при этом, что бывший кайзер так и не понял сути, то есть того, что его и Германию «кинули» в конечном счёте именно янки. Вильгельм не обвинял Америку за её роль в Первой мировой войне, напротив, он был уверен, что Америка всего лишь использовала представившиеся ей возможности («осуществила своё выгодное дело»), и писал: «Нельзя упрекать какое-либо государство за его суверенное решение о войне и мире, поскольку это решение не стоит в противоречии с твёрдыми договорами».
Тем не менее Вильгельм признал: «Необходимо всё же отметить, что Джон Кеннет Турнер в своей книге «Shall it be again» на основании обширных материалов доказывает, что все указанные Вильсоном причины вступления Америки в войну не соответствуют действительности и что Вильсон действовал исключительно в интересах влиятельных высших финансовых кругов Уолл-стрита.
Америка извлекла из мировой войны значительные выгоды: она сконцентрировала у себя почти 60 % всего мирового золотого запаса, и теперь уже не английский фунт, а американский доллар определяет валютный курс во всём мире»…
Кайзер был и остался крупнейшим собственником, и поэтому очень уж обличать других собственников, пусть и объегоривших его, Вильгельму было не с руки… Но осуществление Америкой её «выгодного дела» в Европе руками Антанты не становилось от этого более привлекательным и достойным. Как Америка, так и англо-французская Антанта выглядели, повторяю, отвратительно, и более того – по-людоедски…
Чего стоило одно «версальское» заявление Клемансо о том, что в Германии живёт «лишних двадцать миллионов человек»! Соперничать с подобным заявлением могло разве что сообщение, опубликованное во время войны «солидной», «объективной» лондонской «Таймс», о «фабрике по переработке человеческих трупов, из которых немцы извлекают различные вещества для военных целей и даже пищевые продукты в виде суррогатов мяса»… Подтекст был очевиден: стóит ли церемониться с этакими извергами?
С побеждёнными немцами и не церемонились – мы это вскоре увидим… Увы, у творцов Версаля через десятилетия нашлись единомышленники в России. Исторический беллетрист Валентин Пикуль пожимал плечами: «Казалось бы, немцам, потерпевшим поражение, только и радоваться условиям мира, ведь целостность Германии не пострадала (хотя пострадала и она. – С. К.), победители великодушно (ого! – С. К.) сохранили единство страны и нации. Но Германия взревела словно бык, которого повели кастрировать».
«Логика» Пикуля точно соответствовала воззрениям гоголевского Ивана Ивановича, который, после того как осведомлялся у убогой старухи, не хочется ли ей хлеба и мяса, «великодушно» заключал: «Ну, ступай же с Богом. Чего ж ты стоишь? Ведь я тебя не бью…».
Н-да…
Глава 2. Версальский приговор: «И в третьем поколении будете тянуть лямку»…
В ОТЛИЧИЕ от гоголевской «небоги» над немцами не только издевались. Их ещё и били. Причём били рядовых немцев. То, что Германия лишалась значительных территорий, – это ещё было полбеды, хотя вновь отторгаемые от Германии Эльзас и Лотарингия были скорее немецкими, чем французскими землями. Бисмарк когда-то склонялся к мысли передать часть этой спорной территории третьей стороне – Швейцарии, и даже краткий взгляд на проблему Эльзаса и Лотарингии убеждает в том, что смысл в идее «железного канцлера» был.
С «эльзасским вопросом» не лучшим образом справлялись и Франция, и Германия. До середины XVII века, до Вестфальского мира 1648 года, эти провинции входили в состав Германии. Потом их прибрала к рукам Франция, но даже через двести лет, в середине XIX века, для 85 процентов населения родным был немецкий язык. А сельские жители поголовно не знали французского языка даже в двадцатых годах двадцатого века – уже после того, как Эльзас и Лотарингия опять вошли в состав Франции.
Французы из века в век показывали себя плохим «старшим братом». Насильственное офранцуживание было таким жёстким, что в 1869 году, незадолго до франко-прусской войны, в Страсбурге приходилось вводить военное положение.
Немцы, впрочем, аннексировав древний Лоррейн, повели себя не лучше и начали усиленную германизацию. Во Францию тогда переселилось 400 тысяч человек. В германском рейхстаге эльзасцы получили 15 мест, так вот, на первых же выборах все пятнадцать выиграла партия, выступающая против германской аннексии. Но через двадцать лет, в 1890 году, она успеха уже не имела, несмотря на то что Франция немало средств тратила на искусственное разжигание страстей.
Даже академик Тарле признавал: «Собственно, не было ни одного класса населения в Эльзас-Лотарингии, который определённо стремился бы к присоединению к Франции. Рабочий класс ни малейших сепаратистских наклонностей не проявлял; крупная торговая буржуазия и финансовый мир тесными узами связались с германским внутренним рынком».
То есть любовь эльзасцев к старой доброй Галлии горела ярким пламенем лишь на страницах парижских газет. Однако победители безоговорочно претендовали на «возврат захваченных тевтонами французских провинций». При этом Клемансо сослался на «ликование народа», с которым-де были встречены французские войска, и заявил, что «плебисцит совершился».
Чепчики вместо бюллетеней референдума – это было в практике народного волеизъявления чем-то новым. И уж не знаю, сколько их там взлетало в воздух, но неумолимые цифры доказывают, что французских «освободителей» эльзасцы приветствовали в основном на немецком языке. А французская «родина» к новым гражданам была по-прежнему немилостива. Их дискриминировали, эльзасских новобранцев направляли служить исключительно в колонии с наиболее гнилым климатом.
Теперь поток насильственных переселенцев потёк уже в Германию. Соответственно, эльзасские автономисты победили и на парламентских выборах 1928 года, и на муниципальных 1929-го. Наилучшим вариантом для населения стало бы действительно обеспечение широкой автономии Эльзас-Лотарингии в составе Германии, но Франция не допускала этого даже теоретически. Очень уж богатыми, очень лакомыми были эти территориальные «куски».
Иначе говоря, ни о каком подлинном праве народов на выбор судьбы в результате «версальских» радений не могло быть и речи. Скажем, у Германии отобрали все её бывшие колонии, однако не освободили их народы, а просто сменили им хозяев.
Что же касается почти всех отходивших от Германии других европейских земель, то их населяли преимущественно немцы. Из 327 тысяч жителей Данцига их было 317 тысяч. Мемель, «подаренный» союзниками «новодельной» Литве, тоже относился к чисто немецким городам.
ГЕРМАНИЯ фактически разоружалась: флот сводился на «нет», армия уменьшалась до всего сотни тысяч человек (96 тысяч солдат и 4 тысячи офицеров). В Вооружённых силах запрещалось иметь бронетанковые войска, авиацию и тяжёлую артиллерию.
Было сдано и уничтожено 130 тысяч пулемётов, 31 тысяча миномётов, 60 тысяч орудий и стволов, почти 30 тысяч лафетов, 16 тысяч самолётов и 27 тысяч авиамоторов.
У Германии отбирали 80 тысяч оружейных лекал, потому что ей запрещалось производство оружия.
То, что армия и флот чуть ли не уничтожались, масла у немецких детей не отнимало. Но и масло вывозилось к союзникам десятками тысяч тонн.
