Я устала жить. Понимает это кто-нибудь?.. Я устала бороться с собой…
26 сентября, среда
«Я думал, что мое странствие пришло к концу последнего предела моих сил, что путь мой замкнут, что припасы мои истощились и настал час искать приюта в безмолвной тьме.
Но вижу – воля твоя бесконечна. Когда старые слова замирают на устах, новые рвутся из сердца; и там, где стезя теряется, открывается новая страна чудес»402 (Тагор).
Радость еще есть на земле – можно жить! И есть еще дивные голубые вечера с чистой росой звезд…
А кто радуется? Это – Ольга Павловна. И чему? Она попала в богадельню. Я еще не видала такой радости. Она возбуждена – всем рассказывает о своей радости:
– Хочу с вами поделиться… вот… уж теперь у меня никакой очереди нет: ни за хлебом, ни за водой, ни за дровами… спáла с меня эта забота… уж как я рада-то, как рада!.. и светло, и тепло, и воздух чистый… и в бане вымылась. Да ведь еще что – послушайте-ка: через две недели баня-то бывает. И су– пику на обед дают! И кусочек мясца…
И крепко прижимаются руки к груди – искривленные, сведенные ревматизмом. А темные веки краснеют, и влажно блестят светлые серые глаза… Какие чистые слезы сверкают иногда на свете! Как вечерние небесные звезды!..
Мне стало легко – еще вчера. Я получила письмо. От Миши (Юдина). И в нем – другое (письмо). Которое пишет он той, кого любит – душой и сердцем. Всем существом. Радостью, и болью, и тоской, и мечтами… Коротенькое письмо – открытка. Я ее прочла. Сначала – безотчетно. Поняла – и покраснела. Покраснела вначале, может быть, еще и от другого чувства – от радости, читая эти слова, полные любви и ласки…
Потом увидала – кому они написаны. Притихло всё в душе – до невыразимой глубины молчания. И потом… Потом там забилось что-то – легкое и светлое, теплое и радостное. Живое– живое… Я не умею передать. Но трудно было замолчать всё это. Да и не надо замалчивать…
И вечером, поздно – все легли, а я писала ему (Мише) письмо. Так легко и свободно, так просто – как никогда. Не прячась, не скрывая, сказала всё, что хотела сказать. Что прочла письмо ему – сказала, и что хочу, чтобы он был счастливым. Узнала всё, что могла, и сделала, что возможно было. И стало так легко, и светло, и тепло на душе. От его письма, от его доверия и от того, что он любит и радуется своим успехам и ее письму, что она его любит и беспокоится о нем…
Милая, милая Леночка… Милый, Голубчик – Миша! Я сама его очень люблю: за него самого, для него самого – глубоко, и серьезно, и доверчиво. И радуюсь за него. Умею радоваться его радостям, счастью, успехам. Я понимаю теперь (не умом, а чувством), как это можно – любить по-настоящему: истинной и крепкой любовью, глубокой и простой – любовью «не для себя»… Чувством я никогда не понимала этого так ясно раньше. Вообще, страшно многое я понимала прежде – еще не пережитое. Умом…
Радость есть на Земле! Как хорошо жить! И как, в сущности, немного нужно, чтобы быть радостным, чтобы обладать несметными сокровищами в глубине внутреннего существа!.. Два дня тому назад я этого не думала. Думала наоборот: что трудно жить в полном одиночестве, трудно жить с такой ужасной пустотой в груди, с такой смертельной усталостью, с чувством полного утомления и полной невозможности продолжать бороться – с собой, окружающими, с обстоятельствами повседневной жизни. Правда, бороться пассивно, но это всё равно: и пассивность берет страшно много душевных сил, когда вообще их мало. Думала, что ужасна в жизни «нищета духовная» – не в Евангельском смысле, а в смысле житейском: вот когда ни на что «не хватает духу» – ни на добро, ни на зло. То есть не хватает желания, смелости, решимости…
И отчасти я думала так вот отчего. Случилось, что я – во время ночного дежурства – пошла доказывать Евлогию Петровичу (Ощепкову), что Анатолия Матвеевича ему нечего дожидаться, так как тот – «в телефоне». И попалась. Он (Анатолий) поддразнивал меня нарочно, а я-то и в самом деле отправилась «доказывать». Ну и «доказала» только то, что попалась в «сени» – размером два шага по диагонали, ушибла жилку в локте, так что на время потеряла чувствительность в пальцах руки и наслушалась дерзостей.
– Я вас не выпущу! Столько времени не видал… Постойте вот тут – у окна. На вас падает свет… А я останусь здесь – и буду смотреть на Ниночку…
– Вы опять за старое?!..
– А разве я брался за новое, Нина Евгеньевна?
– Вот так раз! Куда же пропали мои больше чем двухмесячные старания?!
– Мое сердце говорит мне, что вы меня жалеете… Оно никогда не ошибается…
О, Господи, помилуй! Час от часу не легче! А я насмехаюсь, и лгу, и дразню Демьяном (Кулишом)…
Ну неужели вся моя работа по «отдалению» пропала даром? Ведь уже говорят:
– У Ощепкова есть невеста – Симочка…
А он (Ощепков) после всего этого ловит меня в «батарейной» (комнате) и спрашивает:
– А разве я брался за новое?..
А Симочка для него – только «дочка»…
Куда же это мои усилия пошли? Определенно и систематически я вела к тому, чтобы он сильнее привязался к «дочке»…
Пятница, 28 сентября
Зоя (Лубягина) была у меня сегодня. Господи, как я ждала ее в те дни! Вот когда пропали все надежды, и что-то бесформенное охватило дали. Оно и сейчас со мною – это бесформенное…
И она (Зоя) говорит, что не стоит страдать от этого. Что, если уж страдать, так из-за чего-нибудь – из-за чего стоило бы…
И я возражаю, что ведь это бесформенное-то и ужасно: ужасно именно тем, что не видно в нем ни одной сколько-нибудь намеченной линии, что ничего не видно, что там-то все надежды расплываются…
– Как вам не стыдно говорить, что все надежды потерялись?! Ведь вы же должны видеть, что вот эти люди всё потеряли, что у них уж нет будущего, потому что их жизнь прожита, а у вас – и молодость, и свобода, и будущее!..
А это я говорила ей про «начальницу» (Ю. В. Попетову) и про всё, с ней случившееся:
– У нее отнято всё. Потому она так и состарилась…
– Вот возьмите любую травку, пересадите на другую почву – в другое место. При уходе – будет расти. А есть лишаи: оторвите их от бревна, на котором росли, и сколько бы их ни поливали – им больше не расти…
– Это верно, – возражала я, – это так. Я вижу, знаю. И это – временно. Но вот – налетит… И уходит большой пособник жизни… «Впереди»… Темь… Надежды – никакой…
Знаете, кажется – дошел до конца тропинки и… Дальше нет дороги… Или – нет: их много – перекрестных… Не знаешь, где та – твоя… Где найти «свой путь», которую (дорогу) выбрать? Не знаешь, по какой ты способен идти…
– Вы думаете – это само придет? Ведь не придет само! Надо подумать! Вот я вам и еще скажу: подумайте ночь, другую, третью… Месяц подумайте! Надо самой дойти до этого! Да и не мне вам говорить об этом: чтобы человек с высшим образованием не мог найти выхода, потерял надежды?!.
– «Высшим»… Это ничего не значит… Без конца. У меня всё – без конца. Я еще ничего в жизни не кончила… Всё – без конца… Что в том, что – «высшее»?.. Вот за это время болезни я додумалась только до того, что знаю, что, если я поеду опять на курсы, – я не пойду по этому факультету. Меня утешают: «Вот всё успокоится – кончишь! Ведь уж кончишь – так не оставим этого…». А они – никто и не подумает, что на этом факультете у меня крест поставлен. А что другое?.. Куда я?.. Вы поймите – разве я знаю?.. Я не знаю, на что я способна…
– На многое! Вот мы как-то говорили, и Зина (сестра) призналась: «Нина, – говорит, – больше моего может».
– В какой области?
– Не всё ли равно? И я знаю, что вы больше можете!
– Нет, не больше. Потому что у меня ничего нет определенного…
– Определенность – это почти узость.
– Нет, это – много, это – очень много в жизни. А то тянет тебя – туда, и сюда, и еще в третью сторону, и еще куда-то…
И ничто не перетягивает… И не знаешь: куда же? Куда?!.
– Ну – да, из вас хотели сделать разностороннего человека.
– Не знаю, что хотели сделать… Не знаю… Может быть…
Только одного мне не дали… Может быть, самого важного…
Для меня…
– Чего вам не дали?
– Возможности… хоть немножко… немножко возможности… поверить в свои силы… Вы знаете… раньше, давно… маленькая еще была… пустяки какие-нибудь придумаешь сделать. Вот и пойдешь – спросить ли, не знаю… или просто рассказать… разлетишься: «Мама! Я вот то-то и то…» – «Ты? – вот выдумала… Где уж тебе!..» И всё остынет… Мы с Мишей (Юдиным) ссорились из-за этого. «Никогда, – говорит, – не говорите: что уж да где уж мне!» А я это только и слышала, когда сама собиралась что-нибудь сделать… И видите – что вышло из этого? Я всегда верила больше не себе, а другим. Почему? Не знаю. Потому ли, что думала: «Большие – им лучше знать»… И никогда не являлось желания доказать обратное…
