Программа, разработанная сэром Горацием Вильсоном, включала в себя и вопрос взаимоотношений обоих стран во всей их полноте. Она не ограничивалась лишь экономической сферой, но затрагивала также вопросы политического и экономического характера. В ней рассматривалась проблема колоний и включены были предложения по приобретению сырья для Германии. Она предполагала заключение финансового соглашения между двумя странами и предусматривала решение вопроса о международных долгах, а принимала в расчет идеи Хадсона. Дальнейшая доработка программы была предоставлена германской стороне. Решающим вопросом был следующий: одобрит ли Гитлер назначение подходящего лица, способного возглавить переговоры?
Беседы еще продолжались, когда был открыт перекрестный огонь. Кто-то из британских журналистов пронюхал об инициативе Хадсона (согласно нашему собственному расследованию, утечка произошла через французское посольство) и приписал ему какие-то глупые заявления, якобы сделанные им, что взбудоражило британское общественное мнение. Как величайшая сенсация подавалась новость, совершенно безосновательная, о британском миллиарде, будто бы данном взаймы Германии. Премьер-министру пришлось отвечать в парламенте на ряд щекотливых вопросов, однако угрозы Кабинету удалось избежать, и встречи продолжались.
Риббентроп немедленно прореагировал, едва только наши с Вольтатом отчеты достигли Берлина. В двух телеграммах он потребовал подробно сообщить о политических вопросах, которые Вольтат поднимал с моего разрешения. По-видимому, Вольтат забыл попросить Вильсона отказаться от переговоров (особенно с Москвой), направленных на "окружение" Германии. Я был готов к подобной атаке и обратил внимание Риббентропа на свой отчет. Я также указал, что Вольтат ограничился в беседах лишь экономическими вопросами.
Я подвел итог инициативе Хадсона и Вильсона под тремя заголовками: (1) англо-германские отношения движутся к войне;(2) "политика окружения" несет в себе значительный риск для Британии; (3) итоги британского перевооружения позволили правительству искать компромиссы, не боясь быть заподозренным в слабости.
То, что важность британских предложений была признана людьми менее воинственными, чем Риббентроп, продемонстрировала реакция Геринга на отчет Вольтата. Как стало известно лишь недавно, Геринг три раза в августе посетил Гитлера, настоятельно советуя фюреру избегать любых шагов, которые могли бы привести к войне, понимая, что окончательный компромисс с Британией, достигнутый на основе представленных Вольтатом предложений, обеспечил бы Германии выполнение ее требований мирным путем. Гитлер, конечно, отверг эти увещевания. Но эпизод этот весьма характерен, ибо показывает, что еще в августе 1939 года Геринг не верил в неизбежность войны, и позволяет предположить, что Гитлер, следуя своей непредсказуемой манере, принял роковое решение лишь в самый последний момент. Это освобождало тех, кто неустанно трудился ради мира, от необходимости вести себя по-донкихотски.
Спустя несколько недель идеи Вильсона - Хадсона достигли посольства с совершенно другой стороны. Видный член лейбористской партии, м-р Чарлз Роден Бакстон, который не имел ничего общего с политической машиной, встретился с Кордтом, советником германского посольства, и имел с ним продолжительную беседу. Бакстон также придерживался мнения, что единственной альтернативой в англо-германских отношениях была "война или взаимопонимание". Он также считал, что попытки достичь компромисса возможны лишь в том случае, если держать их в секрете. Его предложения были в основном политическими и шли дальше, чем предложения сэра Горация Вильсона. Бакстон предложил определить сферы интересов для обеих стран. Великобритания уважала бы германскую сферу деятельности в Восточной и Южной Европе и сняла бы остальные свои требования под международные гарантии, данные странам этих регионов.
Пришлось бы приложить немало усилий, чтобы побудить Францию отказаться от союза с Советским Союзом и переговоров о заключении пакта с ним. Германии, со своей стороны, пришлось бы отказаться от вмешательства в дела Империи и заявить о готовности к европейскому сотрудничеству. Ей также пришлось бы согласиться на всеобщее разоружение. Хотя Бакстон не играл никакой непосредственной или активной роли в переговорах и даже, как он утверждал, ни с кем не обсуждал эти идеи, его визит продемонстрировал, сколь широка была основа, на которой покоилось предложение Вильсона.
Чтобы придать дискуссиям официальный характер, сэр Гораций Вильсон пригласил нас на встречу. Она состоялась 3 августа в его частной резиденции и продолжалась два часа. Он подробно изложил свою программу, которая уже была предложена Вольтату. Программа распадалась на три части: политическую, военную и экономическую. Предполагалось заключение пакта о ненападении, а также пакта о невмешательстве. Военный вопрос касался не столько всеобщего разоружения, сколько политического ограничения вооружений. Экономические переговоры должны были увеличить объем внешней торговли, имея в виду особую позицию Германии в отношении юго-востока Европы, стабильного снабжения сырьем, колониальную проблему и, наконец, финансовые аспекты.
Политические проблемы составляли основу нашей беседы. Вопросы, затронутые в беседе, требовали ответа. Я спросил сэра Горация Вильсона: как столь далеко идущая программа переговоров и заключение пакта будет согласовываться с другими обязательствами, взятыми на себя Великобританией? Сэр Гораций решил сразу развязать узел, начав с соглашения о ненападении. Если обе державы откажутся от агрессивных действий как политического метода, Великобритания будет считать себя свободной от обязательств, которые она взяла на себя, считая, что эти обязательства имеют силу лишь в случае агрессии, и в таком случае Германия могла бы изложить свои требования Польше путем прямых двусторонних переговоров. Главная идея подобного соглашения заключалась бы в том, что достижение англо-германского соглашения по всем жизненно важным вопросам способствовало бы смягчению международного климата, после чего вопросы, относящиеся к Восточной Европе, - Данцигу или Польше, например, сами собой отойдут на второй план. Вильсон ожидал негромкого, но значительного эффекта от реализации на практике принципа невмешательства. Фюрер уже сделал подобную оговорку в своей речи от 28 апреля. С британской стороны была выражена готовность присоединиться к такому договору. Вопрос Данцига также мог бы стать темой для переговоров.
Кроме детального expose (экспозе, изложение, доклад (фр.). - Прим. перев.) напряженной ситуации, возникшей как производное от военных приготовлений обеих сторон, к программе соглашения добавилась и тема возможной атаки на соглашение со стороны прессы. Неосмотрительность могла бы серьезно угрожать Кабинету, и сэр Гораций Вильсон высказал убеждение, что единственным противоядием против этого стали бы секретные переговоры в Швейцарии. И тогда настал бы момент взаимопонимания, а критическая точка была бы пройдена. Вильсон настаивал, что Гитлеру придется честно доказать свою готовность к переговорам, избегая какого-либо дальнейшего обострения ситуации. То, что я был не в состоянии сообщить Вильсону какую-либо информацию о приеме, который встретило в Берлине предложение, сделанное им Вольтату, стало для него большим разочарованием. Сомнений не оставалось: альтернативой переговорам стало бы сползание к катастрофе.
Так и закончилась встреча, сохранившаяся в секрете до окончания войны. В тот же день я отправил в Берлин подробный отчет о беседе. Мирные инициативы британского правительства, которые этими предложениями достигли своего апогея, заставили меня задать себе вопрос: были ли эти попытки сохранить мир действительно серьезными? Или же они служили лишь увертюрой с целью выиграть время, пока ситуация в Восточной Европе окончательно не прояснится? Были ли обязательства, которые Германии пришлось бы взять на себя, чтобы прийти к соглашению, такими уж нереальными? Когда я оглядываюсь назад, на последствия трудных восточных переговоров, учитывая при этом, что ввиду грядущих всеобщих выборов урегулирование отношений с Германией так или иначе стало необходимым для британского Кабинета, я прихожу к выводу, что могу выразить свое полное доверие Чемберлену и инициативе его Кабинета. Ввиду постоянно возрастающей угрозы войны Чемберлен как ответственный государственный деятель чувствовал себя обязанным предпринять еще одну, последнюю и отчаянную, попытку сохранить мир. И даже если эта попытка из-за безответственности Гитлера не удалась, неудача все равно оттянула бы войну. На протяжении моей службы в Лондоне Гитлер ни разу не дал себе труд ответить на британские предложения - даже ради приличия. Он вообще никогда не отвечал на них. Историческое значение последних мирных усилий Чемберлена состояло в следующем: с помощью этих предложений он переложил всю ответственность за возможное начало войны на Гитлера.
