Однако и в истории Римской империи Север остался в памяти как выдающийся строитель. В Риме, на Форум Романум, недалеко от Капитолия, и сейчас возвышаются великолепные триумфальные ворота, возведенные в 203 году в честь цезаря и обоих его сыновей. На них перечислены все звания и почетные титулы Септимия Севера и Каракаллы. И еще до наших дней сохранилась на этих триумфальных воротах надпись о том, что сенат и римляне посвящают этот монумент самым лучшим и самым выдающимся цезарям, «благодаря деяниям которых возродилась страна и были расширены ее границы». На Палатине перестроили и увеличили императорский дворец, а с юга к нему пристроили монументальное здание Септизониума (по-другому Септизодиум). Оно как бы приветствует въезжающих в столицу с этой стороны. Развалины этого здания римские папы приказали разобрать в XVI веке для постройки христианского храма.
При Севере построены новые казармы для преторианцев, термы, акведуки. Было отреставрировано много замечательных построек, пришедших в негодность с течением времени, в том числе портик Октавии, театр Помпея, Пантеон, Храм Мира. В этот храм поместили огромный мраморный план Рима, длиной 18 метров, высотой 13 метров, общей площадью 240 квадратных метров. План был выполнен в масштабе 1:240. Сохранилась всего десятая часть этого шедевра, да и то по частям. Этот план был так великолепно выполнен, что, хотя от него очень мало осталось, он все равно является для историков бесценным источником сведений о Риме времен императоров.
В 204 году столица могла наслаждаться видом торжеств ludi saeculares, секулярными играми[35], устраиваемыми раз в столетие, точнее каждые 110 лет. Первые из них происходили еще во времена Августа, следующие — если не считать игр при Клавдии (в честь 800-летия города) — при Домициане, так что теперь пришла их очередь. Следующие столетние игры приходились на 313 год, но когда этот год наступил, о них уже никто не помнил — или не хотел помнить. Так что Септимию Северу выпала печальная честь покончить с традицией, установленной еще творцом Римской империи цезарем Августом. Глядя теперь на минувшее с вершины сегодняшнего времени, невольно думаешь — в этом есть что-то символическое.
О том, как праздновалась эта столетняя годовщина, отмечавшаяся от 26 мая до 1 июня, мы знаем частично благодаря протоколу, вырезанному на мраморной таблице, а частично благодаря описанию Геродиана:
Во времена Севера мы могли видеть также представления нескольких разных пьес одновременно во всех театрах, религиозные обряды и ночные торжества, устраиваемые по образцу мистерий… По Риму и всей Италии разъезжали герольды, призывающие всех увидеть зрелища, каких они никогда не видели и больше уже никогда не увидят. Тем самым они хотели подчеркнуть, что время между одним представлением и следующим превосходит продолжительностью жизнь человека.
В конце того же 204 года умер брат цезаря, Гета (так же звали младшего сына императора). Уже на смертном одре, как говорили, он поведал императору некоторые сведения о Плаутиане, префекте преторианцев и друге императора. Цезарь был потрясен, и принял меры, уничтожив человека, который до сих пор считался по значимости вторым человеком в империи и личным другом императора. Но об этом подробнее.
Плаутиан, земляк императора, префект преторианцев и градоначальник Рима, до 193 года был ближайшим соратником Севера, за что тот и поставил его во главе преторианцев. Плаутиан пользовался таким беспредельным доверием цезаря, что современники даже удивлялись — с чего бы это? Благодарность за услуги? Но вроде бы ни о каких особенных услугах не слышали. Может быть, какие-то общие любовные похождения во времена их совместной молодости?
Не такая уж это проверка на верность, да и годы прошли с тех пор. Так или иначе, Север неустанно осыпал своими милостями префекта преторианцев, то щедро награждая крупными суммами денег, то присваивая новые и новые почетные звания. В конце концов он так избаловал Плаутиана, что тот совсем перестал сдерживаться и, потеряв остатки совести, стал вести себя как полновластный властитель. По словам Кассия Диона, «он не знал удержу в своей жадности, получал все, чего бы ни пожелал. Не было ни города, ни деревни, которых он бы не ограбил, отовсюду ему слали больше даров, чем самому цезарю». На центральных площадях городов Плаутиану воздвигали памятники, пышностью превосходящие статуи императора, а возводили их и местные власти, и сенаторы, и частные лица. В храмах публично возносились молитвы богам за его здравие. Желая дать дочери Плаутилле хорошее образование, он собрал со всего света самых лучших учителей и всех их тайно велел кастрировать, чтобы девушку окружали лишь евнухи. Эта деталь стала известна лишь после смерти временщика.
А сам Плаутиан проводил дни и ночи в своем кривинальском дворце в самых разнузданных оргиях. С императором настолько не считался, что даже позволял себе унижать его супругу, императрицу Юлию Домну. Опутывал ее грязными интригами и делал все, чтобы настроить Севера против жены, опасаясь ее влияния. Всемогущий префект даже подвергал пыткам приближенных дам императрицы и ее приятельниц из высших слоев общества, желая получить от них порочащие императрицу показания. Отлично отдавая себе отчет в намерениях Плаутиана и зная его силу, Юлия наконец решила вообще удалиться от всех государственных дел, вести уединенный образ жизни, занимаясь философией и общаясь только с интеллектуалами.
Среди последних выделялся грек Филострат, выдающийся эссеист, автор сохранившейся до наших дней биографии Аполлония из Тианы — знаменитого бродячего философа, мистика и чудотворца, жившего в I веке н. э., которого позже стали называть языческим Христом.
На вершине власти Плаутиан оказался в 202 году, когда выдал свою дочь замуж за Каракаллу, став таким образом членом императорской семьи. И опять бесценный свидетель событий того времени, Кассий Дион, сообщает нам подробности этого брачного союза: «Приданого, которое он дал за дочкой, с избытком хватило бы на пятьдесят принцесс. Мы собственными глазами видели его, когда все приданое принялись переносить через Форум в королевский дворец». Но именно этот брачный союз и явился причиной падения всесильного временщика. Произошло это, скорее всего, следующим образом.
Итак, перед смертью брат поведал Септимию Северу об истинном положении вещей и власти, которую приобрел в империи любимец цезаря. Цезарь благоразумно стал ограничивать привилегии Плаутиана. Его и самого покоробило чрезмерное количество статуй Плаутиана, — часть из них цезарь велел переплавить, заявив, однако, что «лично ему я никогда ничего плохого не сделаю». Плаутиан считал, что настраивает императора против него сам Каракалла, у которого очень не складывалась семейная жизнь с молодой женой, дочерью всесильного временщика. Префект не считал нужным скрывать свое неприязненное отношение к соправителю и своему зятю, пока еще считая себя всесильным, но теперь откровенно враждебные действия заставили Каракаллу принять ответные меры. Он разработал план — не очень хитроумный, но оказавшийся весьма действенным. С помощью своего учителя Каракалла уговорил трех центурионов заявить, будто они получили от своего начальника Плаутиана тайный приказ убить императора и его сына Каракаллу. Они даже предъявили якобы написанный самим Плаутианом приказ о преступном убийстве. Неизвестно, как бы поступил император, увидев этот приказ, но помогло опять нежданное обстоятельство, что-то вроде божественного провидения, столько раз помогавшего Северу в жизни. В данном случае для Каракаллы и центурионов оказался благоприятным сон, который приснился императору как раз в ночь накануне «раскрытия заговора Плаутиана»: ему приснилось, как Клодий Альбин, якобы живой, плетет против него козни.
И когда наутро императору донесли о кознях его ближайшего друга, он уже морально был готов поверить всему. Значит, видел вещий сон! Цезарь повелел немедленно вызвать к нему префекта. Стража у ворот императорского дворца пропустила лишь одного Плаутиана, задержав его спутников. Разумеется, у прозорливого и всегда бдительного сановника это вызвало подозрения, но делать было нечего. Когда он вошел в зал, где его ожидали Север и Каракалла, первый сразу взял быка за рога и спросил спокойно, без гнева: «Так тебе очень не терпелось нас убить? Почему?»
Даже Плаутиан, никогда не теряющий хладнокровия, не смог в ответ произнести ни слова. Мгновения замешательства хватило Каракалле, чтобы наброситься на префекта. Вырвав у него меч, Каракалла свалил его, ударив кулаком в лицо. Разъяренный наследник престола наверняка голыми руками задушил бы ненавистного врага, но цезарь велел добить префекта присутствующим в зале офицерам своей личной охраны. История сохранила и такую деталь драматической сцены: кто-то из дворцовой прислуги, видимо, очень ненавидевший префекта, выдрал у умирающего из бороды клок волос и бросился с ним в палату, где сидели и спокойно беседовали еще ни о чем не знавшие женщины, Юлия Домна и Плаутилла, свекровь и невестка. Взмахнув клоком волос, слуга торжествующе воскликнул: «Вот он, ваш Плаутиан», — к ужасу одной и к нескрываемой радости другой.
