С вестготской точки зрения брак с Хлодосвинтой должен был обеспечить мир с Меровингами, но он также укреплял позиции Гоисвинты при толедском дворе. Во второй раз в жизни эта ловкая королева сумела сочетать одну из своих внучек с одним из своих пасынков. Как и византийская императрица, Гоисвинта как будто передавала монаршую легитимность, предоставляя свою руку или руку одной из девушек, принадлежащих к ее потомству{652}. К несчастью для нее, Реккаред был сделан из другого теста, чем Леовигильд или Герменегильд. При первой возможности он обвинил Гоисвинту, что она замыслила покуситься на его жизнь в сговоре с арианским епископом Толедским; королева исчезла со сцены самое позднее в начале 589 г., вероятно, казненная по обвинению в государственной измене{653}.[121]
Политическое долгожительство Гоисвинты во многих отношениях представляло собой образец для Брунгильды, а ее смерть стала предметом для размышления.
Устранение Гоисвинты резко изменило отношения между франками и испанцами. Тем не менее брак между Реккаредом и Хлодосвинтой был, похоже, уже заключен, и Брунгильда уже отослала в Испанию дипломатические подарки в виде золотого щита и ценных чаш{654}. Но все немедленно отменили, и чтобы рассеять всякую надежду на возобновление переговоров, Реккаред спешно женился на вестготке по имени Баддо{655}. Брунгильда проглотила оскорбление и даже согласилась не выражать протест против смерти матери. Взамен она смогла сохранить территории, приобретенные в 587 г. Но король Гунтрамн вышел из себя и, сославшись на это, попытался снова завоевать Септиманию. Чтобы остановить вторжение, Реккаред послал своего лучшего полководца, герцога Клавдия, и в 589 г. Бургундия потерпела самую ужасную военную катастрофу в своей истории{656}.[122]
Гунтрамн постоянно упрекал за это поражение Брунгильду{657}, которая не расторгла заключенный с вестготами мир, несмотря на крутой поворот в политике Реккареда. Но в конце 580-х гг. у старого короля Бургундии больше не было средств, чтобы влиять на повелительницу Австразии. Отныне Брунгильде хватало власти и опыта, чтобы она могла обратить взоры к новым горизонтам.
Англосаксы
Англосаксонская Британия, которую с конца V в. заселили мелкие воинственные племена, не была традиционной зоной вмешательства франков. Однако короли Австразии утверждали, что царствуют над континентальными саксами{658}, и это притязание могло распространяться на островных собратьев последних. К тому же незадолго до 554 г. австразийское посольство привозило к византийскому императору англов, доказывая, что остров Британия подчинен восточным франкам{659}. Если факт такого политического владычества подтвердить трудно, то очевидно, что меровингский мир проявлял все больше интереса к соседям за Ла-Маншем. Действительно, во второй половине VI в. Северное море стало зоной динамичной торговли, и археологические находки показывают, что франкские купцы постоянно имели дела в Великобритании{660}.
В этом контексте Григорий Турский в одной из главок своей «Истории» между делом сообщает, что одна из дочерей Хариберта I, Берта, была выдана замуж за наследного принца королевства Кент, самого южного из англосаксонских государств{661}. Из корреспонденции Григория Великого известно имя мужа Берты, язычника Этельберта{662}. Кроме того, Беда Достопочтенный утверждает, что семья отдала Берту замуж при условии, что она сможет остаться христианкой и будет иметь право сохранить в качестве капеллана франкского епископа по имени Лиутхард{663}. Тем не менее дата бракосочетания Этельберта и Берты остается неизвестной — единственное, в чем можно быть уверенным, что оно состоялось ранее 589 г.[123] Его обстоятельства остается только домысливать, и ничто не позволяет утверждать, что его организовала Брунгильда.
Однако недавно появились кое-какие новые сведения. Некоторые историки по-новому подходят к царствованию Этельберта и пытаются доказать, что этот король взошел на трон только в 580-х гг., а не в 560-х, как долгое время считалось{664}. Поэтому свадьба могла произойти сравнительно поздно. Кстати, известно, что в 568 г. дочери короля Хариберта были помещены в монастыри — кто в Тур, кто в Пуатье. А ведь в 570-х и 580-х гг. эти города находились то под нейстрийским, то под австразийским контролем. Значит, франкская власть, выдавшая Берту замуж в Кент, была либо властью Хильперика, либо властью Брунгильды. Гипотезу, выдвигающую на первый план Фредегонду, следует отбросить, потому что эта королева Туром и Пуатье никогда не владела. Что касается Гунтрамна, то даже если очень недолго эти города и принадлежали ему, он никогда не испытывал интереса к королевствам Севера.
Бросить свет на бракосочетание Берты позволяет последний полученный знак. Речь идет о золотой монете, чеканенной от имени епископа Лиутхарда и найденной в Кентербери в захоронении, которое можно датировать 580–590 гг. На этот предмет долго не обращали внимания, пока Мартин Вернер недавно не посвятил ему внушительное исследование{665}. Он обратил внимание, что на реверсе монеты изображен совершенно оригинальный для того периода мотив, а именно «патриарший крест» с двумя перекладинами. Эта фигура византийского происхождения была совершенно неизвестна в меровингской Галлии, кроме как в Пуатье, где такой крест служил футляром для частицы Истинного Креста, присланного императором Юстином II Радегунде.
На этой основе можно только строить гипотезы. Конечно, о личности епископа Лиутхарда совсем ничего не известно, но все-таки было бы странно, если бы этот прелат пожелал изобразить на своей монете символ австразийской дипломатии в случае, если в Англию его послал король Нейстрии Хильперик. Добавим: если сопоставить рисунок на монете Лиутхарда и места жительства дочерей Хариберта, есть все основания предположить, что Берта проживала в монастыре Святого Креста в Пуатье. А ведь это заведение находилось под контролем святой Радегунды, не испытывавшей никакой симпатии к Хильперику. В начале 580-х гг. она даже отказалась выдать одну из своих монахинь, не позволив тем самым королю Нейстрии заключить союз с вестготами{666}.[124]
Поэтому при всех необходимых оговорках можно допустить, что выдача Берты замуж в Кент была элементом большой австразийской дипломатии. Мы видели, что внешняя политика Брунгильды опиралась по преимуществу на брачные союзы: ее дочери выходили за вестготских принцев или обручались с ними, а ее кузину Теоделинду отдали королю лангобардов. Кроме того, утверждению первенства франков всегда служила католическая религия. Австразийская канцелярия систематически требовала гарантий, что принцессы, выдаваемые за рубеж за ариан или язычников, смогут по-прежнему придерживаться никейских ортодоксальных верований. В свое время Хлодозинда, сестра Сигиберта I, была отправлена к лангобардам с указанием оставаться католичкой и, если будет возможность, обратить своего мужа, короля Альбоина. Те же инструкции получила Ингунда, дочь Брунгильды, и Теоделинда при дворе Аутари тоже сохраняла надменную приверженность к католичеству. Таким образом, в дипломатическом плане вера в решения Никейского собора служила одновременно признаком принадлежности к франкскому народу и знаком культурного превосходства. Берта была последней из долгого ряда.
Иллюстрацией распространения католичества с помощью австразийских принцесс служит и монета епископа Лиутхарда. В самом деле, изображение реликвии Креста вызывает ассоциации со святой Еленой — императрицей, которая организовала раскопки на Голгофе, чтобы найти орудия Распятия. А ведь Елена, мать великого Константина, была прообразом верующей женщины, которая выходит за языческого князя, чтобы вернее распространять христианство. Вскоре папа укажет Елену Берте в качестве образца{667}.
Если замысел английского брака принадлежал Брунгильде, то в начале 590-х гг. ее дипломатическая деятельность еще не увенчалась полным успехом. Действительно, Этельберт оставался язычником, хотя Берта оказывала на него давление, чтобы он принял христианство. В таком случае можно понять сдержанность Григория Турского в рассказе об этом браке: в то время, когда он писал свою «Историю», брачный союз христианки и закоренелого язычника считался чем-то шокирующим, и привлекать к нему особое внимание не следовало, особенно если в его заключении сыграла роль Брунгильда, покровительница Григория.
Зато тот факт, что франки имели возможность навязать двору английского короля присутствие галльского епископа, в достаточной мере показывает, что на Северном море существовала меровингская гегемония. Если англосаксонские королевства так никогда и не стали вассальными государствами Меровингов, они были втянуты в политическую и культурную орбиту континентальных соседей. В 596 г. папа Григорий Великий мог даже полагать, что жители Кента — подданные Брунгильды{668}.[125]
