Будучи профессиональным воином, литовский шляхтич Иван Пересветов служил в наемных войсках в Польше, Чехии и Венгрии. Прибыв в Россию, он получил небольшое поместье. Из–за «сильных людей» — бояр его поместье быстро запустело. Воинник не мог нести государеву службу, будучи «наг и бос и пеш». У него оставался один выход: продаться в холопы и поступить в вооруженную боярскую свиту. Ориентируясь на собственный опыт, писатель обличил порабощение как крупнейшее общественное зло.
Выступление Пересветова не было единичным явлением. Вслед за ним на общественной арене явился поп Ермолай Еразм. Его более всего волновал вопрос об оскудении дворянства и необходимости «землемерия», т. е. перераспределения земель в пользу дворян.
Резкие обличения по адресу бояр–правителей, одобренные свыше, явились симптомом глубокого кризиса, охватившего русское общество. Выступления публицистов готовили почву для проведения давно назревших реформ. Осуществить преобразования должны были не писатели и публицисты, а политические круги, имевшие реальную власть. Брак царя выдвинул на первый план Захарьиных, которые поспешили использовать отстранение от власти Глинских. В 1549 г. брат царицы Д. Р. Романов — Юрьев и В. М. Юрьев получили боярство. В их руках сосредоточились важнейшие отрасли управления. Д.P. Юрьев возглавил Большой дворец (управление великокняжескими владениями), а затем Казанский дворец, а В. М. Юрьев — Тверской дворец, т. е. приказы, управлявшие соответствующими территориями, княжествами или землями.
Среди Захарьиных не было выдающихся государственных деятелей. Но их приход к власти способствовал выдвижению таких лиц, как дьяк И. М. Висковатый. Организованный дьяком Посольский приказ стал одним из главных центральных ведомств страны. Редкие дарования Висковатого как бы запечатлелись в созданном им учреждении. Выходец из низов — «всенародства», Висковатый достиг со временем высших постов в бюрократической иерархии. Иностранцы называли его канцлером.
С первых шагов самостоятельного правления Иван IV близко сошелся с узким кругом высшей приказной бюрократии, принадлежавшей к самой образованной части русского общества. Большое влияние на царя многие годы оказывал Висковатый. Но главным любимцем Ивана стал все же не он, а Алексей Адашев — Ольгов.
В литературе утвердилось мнение о довольно знатном происхождении Адашевых, якобы принадлежавших к роду «старинных и богатых костромских вотчинников», «высшему слою служилых костромичей»[461].
Никто из родни Адашевых не попал в 1550 г. в «тысячу лучших слуг», и только двое Ольговых попали в списки Государева двора по Костроме. Все прочие Ольговы служили в уездных дворянах и принадлежали к весьма заурядным провинциальным детям боярским.
Вспоминая о возвышении Адашева, царь Иван после смерти бывшего любимца писал о том, что тот в «юности нашей» «не вем каким обычаем из батожников водворишася» при царском дворе, «тако, взяв сего от гноища и учинив с вельможами, а чающе от него прямыя службы». В действительности А. Ф. Адашев попал ко двору благодаря успешной и длительной службе отца. Василий III упомянул в 1533 г. о посылке в Казань «ближнево своего человека Федора Одашова сына Олгова»[462]. В 1538–1539 гг. Адашев–старший ездил с посольством к турецкому султану; миссия закончилась успехом, за что он и был пожалован Иваном IV. Алексей Адашев из–за болезни вернулся в Россию годом позднее и тогда же был представлен великому князю. Это подтверждается словами Ивана IV о появлении А. Ф. Адашева при его дворе в годы юности. Признание Адашеву, впрочем, принесли не придворные успехи, а общественная деятельность.
По словам пискаревского летописца, Адашев «правил Рускую землю», сидя «в ызбе у Благовещения». На площади против Благовещенского собора располагались Казенный приказ и другие приказные учреждения. Казна была одним из старейших ведомств страны. Она принадлежала к числу тех центральных учреждений, от которых в ходе реформ отпочковались многие «избы» или «приказы», ведавшие судом, финансами и т. д. В Казне хранились государственные документы, и именно здесь началась работа над царским Судебником. Едва ли случаен тот факт, что именно в период составления нового Судебника А. Адашев возглавил Казенный приказ в чине казначея. Как только разработка кодекса была завершена, Адашев ушел с этого поста. Некоторое время он числился в думных списках как первый царский стряпчий, а к осени 1553 г. был пожалован в окольничие[463].
А. Адашев был выдающимся приказным деятелем. Участие в проведении судебной реформы позволило незнатному дворянину получить думный чин и войти в состав Боярской думы. Служилой бюрократии, быстро набиравшей силу, суждено было стать одним из важнейших элементов российского самодержавия.
Иван Пересветов выдвинул программу реформ, уповая на покровительство Захарьиных и Адашева. Непримиримый обличитель вельмож, Пересветов с особым чувством писал о боярине М. Юрьеве — Захарьине, под началом которого он успешно служил после прибытия на Русь. Алексея Адашева писатель называл мудрым деятелем. В судьбе Пересветова и Адашева было нечто общее. Оба во время своих зарубежных странствий побывали в пределах Османской империи. Не потому ли Пересветов избрал в качестве аллегории идеальное турецкое царство, что пытался сообразовать свое повествование с опытом человека, от которого зависело осуществление его проектов? Адашев провел за рубежом не так много времени, как Пересветов. И все же, если верить московскому летописцу, он прожил в Константинополе «з год, и приехал к великому князю, и князь велики его пожаловал, и взял его к себе в приближенье…»[464] Рассказы о странствиях не могли не привлечь внимания Ивана. Османская империя достигла апогея своего военного могущества, и ее победы, наводившие страх на европейских монархов, обсуждались повсюду. Интерес к властителям Царьграда находил пищу в семейных преданиях Ивана IV. Московская династия была связана узами родства с династией Палеологов. Бабка царя Софья бежала из Константинополя, когда город подвергся нашествию не сказочного, а реального Магмет–салтана.
Различие между Пересветовым и Адашевым состояло в том, что первый был публицистом и прожектером, тогда как второй — любимцем царя и политическим «дельцом». Воззрения Пересветова отличались стройностью и продуманностью, но слишком многое в них относилось к области утопий. Адашев же проводил реформы под влиянием неотложных нужд, не имея цельной и последовательной программы преобразований. Типичным примером его деятельности может служить реформа местничества. Суть местничества заключалась в том, что высшие посты в армии могли занимать лишь самые знатные лица государства, независимо от их способностей и боевого опыта. И. Пересветов настойчиво советовал царю вовсе отменить местничество. Однако его мысль далеко опережала время. Понадобилось более ста лет, чтобы возникли условия для полного упразднения этого института. В середине же XVI в. любые попытки сколько–нибудь серьезного ограничения местнических порядков неизбежно натолкнулись бы на сопротивление могущественной знати, ибо эти порядки обеспечивали ее политическое господство.
Адашев принужден был действовать в строго ограниченных рамках. Незадолго до смерти он включил отчет о своей первой реформе в текст официальной летописи: «А воевод государь прибирает, разсуждая их отечество, и хто того дородитца, хто может ратной обычай съдержати»[465]. Правитель, как видно, нисколько не сомневался в справедливости основного принципа местничества — назначения на высшие воеводские посты в соответствии со знатностью и служебными успехами предков. Царские указы о местничестве 1549–1550 гг. предусматривали возможность назначения в помощники главнокомандующему наиболее сведущих и одаренных воевод, не обладавших достаточной знатностью.
Крупнейшим фактом русской истории середины XVI в. было нарождение приказной системы центрального управления, просуществовавшей в России до петровских времен. Центральные и местные органы власти в начале правления Грозного отличались архаизмом и не могли обеспечить необходимую меру централизации государства. В период раздробленности великий князь «приказывал» (поручал) решение дел своим боярам по мере необходимости. Быть «в приказе» означало ведать порученным делом. Одним из первых «приказов», превратившихся в постоянное учреждение, было центральное финансовое ведомство — Казна. В его организации заметную роль сыграл византийский финансист и купец П. И. Ховрин — Головин, потомки которого были казначеями на протяжении нескольких поколений. Казначеи ведали Денежным двором, собирали государеву «подать» в Московской земле, «дань» (налог) в Новгороде, оплачивали военные расходы и пр. Со временем из состава Казны выделились узкофинансовые ведомства, вроде Большого прихода. Государственной земельной собственностью стал управлять Поместный приказ, военными делами — Разрядный приказ, судом — Разбойный приказ.
