стал перенос с Тверского бульвара (само собой, по просьбе советской общественности) памятника Пушкину (1880, скульптор А.М. Опекушин, архитектор И.С. Богомолов).
Однако вскоре авторов переустройства Пушкинской площади подвергли критике за «перенасыщенность декоративными формами». В официальной прессе появились утверждения, что значение памятника Пушкину, перенесенного с Тверского бульвара, с целью превратить его в «основной композиционный центр сквера», оказалось сниженным из‑за присутствия монументального фонтана, расположенного за памятником. Построенный фонтан, парадные лестницы, вазы и торшеры не увязывались в единый ансамбль с памятником и окружающими его старыми фонарями «простого, скромного рисунка».
Но могли ли они «увязаться»? Ведь послевоенная архитектура и скульптура – это сплошной гимн помпезности и официозу. И перенасыщенность – это не недостаток послевоенного сталинского зодчества, а его непременное оформление. Чтобы перенесенный памятник влился в новую для него среду, нужны были другие скульпторы и архитекторы, коих уже и в помине не было в то время.
Площадь после сноса монастыря
Благоустройство Пушкинской площади обошлось ей еще малой кровью. Дело могло кончиться гораздо хуже. Не будем забывать, что именно на послевоенную пору пришелся расцвет сталинского высотного строительства, призванный возродить довоенную планировку Москвы и вернуться к основам древнерусского зодчества. В 1947 г. в день 800‑летия Москвы были заложены восемь сталинских высоток. Выбирая место под строительство, архитекторы (Щусев, Чечулин и др.) со старой Москвой решили особо не церемониться. Снесли Зарядье, дом Лермонтова у Красных ворот, конец Арбата – лучше мест для будущих высоток не нашли. После первых восьми выстроились в очередь и следующие сталинские небоскребы, грозившие заполонить всю столицу. Архитекторы норовили поставить свои башни поближе к Кремлю. Вот архитектор Богданов не долго думая и предложил проект небоскреба на Пушкинской площади. Так что, проживи Иосиф Виссарионович еще лет десять, и сегодня никакой площади с ее памятником и в помине не было – все пространство занял бы огромный стилобат высотного здания для министерства советской пропаганды.
В период хрущевской оттепели площадь также оказалась в центре внимания властей предержащих. Не без участия самого Никиты Сергеевича Пушкинскую площадь выбрали, чтобы в 1961 г. взамен старого «Центрального» кинотеатра построить новый – «Россию» (архитекторы Ю.Н. Шевердяев, Д.С. Солопов, Э.А.‑С. Гаджинская), ставшую на долгие годы местом проведения Московского международного кинофестиваля. Возвели стеклянную «киношку» аккурат на месте монастырского собора.
Но этим дело не кончилось. Строительство нового корпуса «Известий» (1968–1976, архитекторы Шевердяев, В.Э. Кильпе, А.В. Маслов, В. Уткин) ознаменовало собой еще один варварский поступок по отношению к Москве. Для того чтобы вместить это непримечательное производственное здание в самый центр исторической застройки, был снесен дом Римских‑Корсаковых, известный москвичам многих поколений «дом Фамусова» и подвинут дом Сытина.
Александр Пушкин: «Я памятник себе воздвиг…»
На месте снесенного Страстного монастыря предполагалось соорудить музей Пушкина и кинотеатр. Кинотеатр появился раньше музея, и, не особо утруждая себя поисками оригинального названия, назвали его «Центральный». Находился он рядом со зданием «Известий». В «Центральном» в 1937 г. впервые показали художественный фильм «Юность поэта», посвященный Пушкину. И это было совсем нерядовое событие. Сегодня трудно себе представить, какое огромное значение предавалось «празднованию» сотой годовщины со дня гибели поэта. К тому же пропаганда образа Пушкина проводилась с помощью относительно нового вида искусства – звукового кино. Которое, как известно, было провозглашено важнейшим из искусств.
Одно из главных событий «празднования» состоялось здесь, на Пушкинской площади. Таковым и оказалась премьера фильма «Юность поэта», объявленная в начале февраля 1937 г. В день премьеры с огромного фанерного щита на здании кинотеатра, подперев кудрявую черную голову руками, смотрел на Пушкинскую площадь задумчивый смуглый мальчик в синем лицейском мундирчике, покусывавший травинку.
Кинотеатр «Центральный» на углу улицы Горького и Пушкинской площади, за ним – дом Сытина
Снос кинотеатра «Центральный». 1960‑е гг.
«Сыграть Пушкина, кому могло выпасть такое счастье? Музыка плывет по залу, сноп лучей, посланный из невидимой кабинки, ударяется о белый квадрат полотна. На экране четкие буквы: «В роли Пушкина ученик 25‑й Московской образцовой школы Валентин Литовский».
Все ближе прямоугольник окна. Губы, вывернутые по‑негритянски, глаза грустные и лукавые, глаза поэта. Юноша вертит огрызок гусиного пера, сейчас строчки лягут на белый клочок бумаги. Но он поднимается и неожиданно захлопывает окно. Пушкин исчез, но еще целых полтора часа он будет с нами, мы полюбим не только его, но и нескладного Жано Пущина, высокомерного Горчакова, нелепого Кюхлю, озорного Яковлева, нежного Дельвига…
Последние кадры: царскосельский парк, юноши, обнявшись, идут по аллее, покачивающиеся ветви деревьев осеняют их, вступающих в жизнь, и песня, томительная и прекрасная:
Шесть лет промчались, как мечтанья,
В объятьях сладкой тишины,
И уж Отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны!
Простимся ж, братья, рука в руку,
Обнимемся в последний раз,
Судьба на вечную разлуку,
Быть может, породнила нас…
Вспыхнул свет и оборвал очарование. Мы взглянули друг на друга и тут же молча, всем классом, пошли покупать билеты на следующий сеанс…
А через несколько дней, придя в школу, я столкнулась в раздевалке со странным мальчиком, которого раньше не видела. Меня поразила его одежда: сандалии поверх теплых носков, брюки гольф и темно‑зеленый свитер толстой вязки с широкой белой полосой у горла. Длинные темные волосы смешно подбриты спереди, чтобы увеличить и без того большой выпуклый лоб. Мясистый нос, губы, вывернутые по‑негритянски, и глаза… Ну конечно, только у него могли быть такие глаза, большие и длинные, темные и прозрачные одновременно. Он не был красив, но людей, более располагающих к себе, мне потом редко приходилось встречать.
А по лестнице уже бежали ребята:
– Валька, ты снова к нам? Здорово, молодец!
Я не знала, что Валентин Литовский ученик нашей школы и что учился он в седьмом классе, когда его в числе других претендентов на роль Пушкина нашел режиссер Народицкий и увез в Ленинград на съемки. Фильм вышел на экраны, и Валя снова сел за парту, чтобы постигать премудрость алгебры и геометрии, естествознания и истории.
Одноклассники окружили его (это были ребята на год старше меня), хлопали по спине, толкали, забрасывали вопросами.
– Молодец, Валька, мирово сыграл! Не подкачал!
Он улыбался смущенно и ласково, на щеках, сквозь смуглоту, проступил легкий румянец, глаза блестели. Он что‑то отвечал всем сразу, и потому слов нельзя было разобрать.
