Какова миссия России?
Проявившаяся в истории невольная миссия России — снимать западноевропейские (начиная с папских), а если присмотреться, то и восточноазиатские (монголы, османы) претензии на мировое господство — связано таинственно с замыслом Божиим обо всей мировой истории. Не то чтобы некто нарочно восстанавливает равновесие сил на земле, но земля как целое стремится избегнуть гомогенности, обмануть энтропийную тягу к монополизации мира.
Получается, что «миродержавие» (термин Н. Данилевского) заключено вовсе не в господстве над всеми племенами и народами, а в сдерживании тех, кто жаждет такого господства. Это миссия хотя и «негативная», «отражающая», но по своему архетипу самая высокая (миссия Хранителя гармонии, Спасителя мирового лада). И это служение Стража мира до сих пор было миссией России.
В то же время во всякой миссии есть и положительное измерение, «символ веры», содержательное качество, которое несут миссионеры всему миру. Однако парадоксальным образом, именно единственность миссии, единственность истины (или, по русскому выражению, Правды) сама дает питательную среду для своей же собственной альтернативы. Действие производит противодействие — даже распространяемое благовестие апостолов вызывает в ответ усиленную подпольную работу «тайны беззакония», даже Христос порождает не только Церковь, но и свою тень, дробящуюся в «лжепророках» и символически интегрированную в фигуре Антихриста.
Русское «миродержавие» (термин Н. Я. Данилевского) противоположно идее глобализма. Мы не «покрываем» собою мир, а примиряем в себе культуры и миры.
Так и на уровне геополитики усиление одного из полюсов вызывает противодействие в других точках ойкумены. В работе «Новый номос земли» Шмитт набросал три сценария будущего: называя их современными терминами, это, во-первых, тотальный глобализм, во-вторых, альтер-глобализм при доминировании антлантистских сил, наконец, многополярный номос земли (о котором громко заговорили «на Востоке» в эпоху Ельцина и при живом еще Дэн Сяопине): «Первой и по-видимости самой простой возможностью, — говорит Шмитт, — было бы то, что один из обоих партнеров сегодняшней всемирной противоположности победит другого. Сегодняшний дуализм Востока и Запада был бы тогда только последней стадией перехода к окончательному, закрытому единству мира. (…) Вторая возможность состояла бы в том, что делается попытка удержать структуру равновесия прежнего номоса… Это означало бы, что известное из истории морское владычество Англии усилилось бы до соединения морского и воздушного господства. Здесь, правда, следует говорить не о маленькой островной Англии, а нужно учитывать только Соединенные Штаты Америки. Они являются, так сказать, самым большим островом… Третья возможность основана также на идее равновесия. Но не того равновесия, которое держится и контролируется комбинацией глобального морского и воздушного господства, осуществляющей мировую гегемонию. Может быть так, что образуются многие самостоятельные большие пространства или блоки, которые осуществят между собой равновесие и тем самым установят новый порядок Земли».
Уже самим своим существованием — путь даже пассивным и даже отчасти попустительским по отношению к нынешней первенствующей атлантистской империи — Россия сдерживает ее триумфальное шествие по миру. Представим себе на миг, что России нет или отсутствует хотя бы ее термоядерный потенциал — мы получим совсем другую картину мира, совсем другой «номос земли», мы получим апокалиптическую гомогенность, растворение всякого сопротивления и всякого своеобразия человеческих качеств в мире одинаковой количественной кислотности под полным диктатом Новой Великой Блудницы и Последнего Зверя.
Поэтому Россия была и остается мировой державой просто по факту своего существования. И это нужно рассматривать не как повод для какого-то самоуспокоения, но как стартовую площадку для скорейшего включения все новых и новых кругов нашего общества в перспективные проекты, которые определят будущее. Если в фазисе СССР Россия взяла на себя роль второго (восточного) полюса мира, то сейчас она должна занять место лидера нового многополярного номоса земли (третий сценарий Шмитта). Очевидно, что сегодня вырисовываются как минимум пять демонстрирующих мощную динамику «трехмерных» (вода — суша — воздух) цивилизаций, которые в разных соотношениях реализуют принцип автаркийного пространства (то есть такого пространства, которое в случае необходимости может полностью замкнуться в себе и обойтись внутренними ресурсами и возможностями). Совершенно неизбежно и уже отчасти происходит столкновение этих миров, которые демонстрируют последнее время мощную динамику (подавление атлантическим миром наиболее агрессивных очагов мира исламского, небывалый рост Китая а вместе с ним пояса «третьего мира» и т. д.). Не стоим ли мы на пороге формирования пятиглавого номоса земли? Не угадывается ли в этой многоглавости мирового порядка мотивов из «Откровения» Иоанна Богослова? (Бросим эту кость экзегетам и герменевтам, а сами последуем дальше.)
Идея автаркии не является какой-то ересью и отсталостью по сравнению с идеей глобализации — две эти идеи суть инструменты в умелых руках, не более чем инструменты. Но если кто-то (как наши нынешние глобализаторы или, с другой стороны, сторонники узконационалистической линии) превращает эти инструменты в идолов, на которые молится и которым вынуждает приносить человеческие жертвы, то подобных идолопоклонников следует гнать в шею из политической и культурной элиты. Наши доморощенные евроатлантисты и наши националистические изоляционисты, проповедующие новую «Московскую Русь» в пределах государства Ивана Грозного до взятия Казани — это две головы одного и того же змея, цель которого — заглушить ростки реставрации державы.
Энтелехия или наша мечта о самих себе
Предложенная в моей книге «Природа русской экспансии» концепция динамического консерватизма одним из аспектов своих предполагает осмысление России как единого комплекса традиции-цивилизации. В данном случае эту диаду дополняет третья составляющая. Традиции (корням) и цивилизации (энергетически-силовой оболочке, живому телу исторической общности) соответствует еще третий, наименее уловимый элемент: энтелехия «культурно-исторического мира». Этот элемент может быть осмыслен как национально-государственная миссия, как задание большого стиля цивилизации или ее великого проекта. Но в сущности он является чем-то вроде «живого воображения», способности к фантазии и мечте, которая усваивается не только индивидууму, но и общине. Мечта, которую прочерчивает в будущее каждый самостоятельный мир (она же его миссия) — это в конечном счете и есть то, что коренным образом отличает мир самостоятельный от мира вторичного и онтологически зависимого от других миров.
У разных цивилизаций разные мечты, разные виды на будущее мироустройства. И при общем «номосе земли» это означает, что наш долг — приходить в гармонию между собой, а не игнорировать друг друга. В конце концов, в свете пределов жизни и смерти, обмануть историю и самих себя невозможно. Миссия может тихо дремать в цивилизационном мире, она может не декларироваться, поскольку первоприсуща самой душе народа-целеполагателя, народа, беременного мировой задачей. Нередко острое чувство своей миссии народ начинает испытывать под воздействием извне, под угрозой для своей идентичности.
Номогенез проистекает из самой природы цивилизации, из ее этнокультурного субстрата, ее племенной, географической, хозяйственной специфики. Энтелехия, которая прорастает в судьбе народа, — парадигма другого уровня. Она действует как закваска, вложенная в скрытой сердцевине традиции. Есть нечто высшее того, что в культурном плане можно объявить номосом, а в цивилизационном плане выступает как гештальт. Есть нечто обнимающее собою и номос, и гештальт данной эпохи и данного народа — это его энтелехия, которая на разных стадиях своего исполнения образует разные идиографические целостности, разные лики. В учении Э. Юнгера о гештальте, где он вел подходы к такому пониманию, просматривается очевидный цивилизационный акцент: техника органически связана с ее носителями — «техниками», «технарями» и выступает как магическое alter ego расы.
Собственно, большая миссия «исторических миров» есть не что иное как череда акматических ликов, цепь покоренных вершин, исполненная традиция. В живой истории это традиция не в смысле зарывшихся в почву корней, а в смысле развернутого к будущему фронта, которым, как грудью, живой организм встречает свою судьбу. Миссия представляет собою нечто еще невыполненное в истории, миссия — это сам процесс наполнения и исполнения традиции. Поэтому действующая, живая традиция похожа на просыпающийся время от времени вулкан. В жерле традиции клокочет испепеляющий огонь, имеющий свой исторический ритм и выдающий все новые и новые толчки расплавленной «материи», которая затвердевает в цивилизационной форме. Магическая власть цивилизации всегда временна, всегда сменяема юной и более продвинутой наследницей. Внутри традиции заложено переплавляющее ее плоть откровение, Божий бич, причина одновременно страданий человеческих, но и человеческих взлетов. Поэтому зачастую решающим в истории является не фактор победы, а фактор поражения, опыт сокрушения и смирения. Большая беда, приходя к народу-целеполагателю, очень часто выступает как источник его переплавки и перековки, ведущей к новому цивилизационному росту.
