Ей было не более двадцати пяти лет.
Наталья Петровна Лососинина была женой одного знаменитого провинциального актера-комика, обладавшего громадным талантом, но страшного пьяницы; сначала она ездила с ним по провинции, где сошлась и подружилась с Крюковской, но уже несколько лет, как рассталась с мужем.
Подруги расцеловались, и хозяйка увлекла приехавшую в гостиную.
- Садись, пожалуйста, Наташа. Какими судьбами сюда, к нам. Я тебе ужасно рада! - суетилась Крюковская, усаживая гостью.
- Какими судьбами? - отвечала та, садясь рядом с хозяйкой на диван. Я из газет узнала, что ты здесь. Нынче утром, как приехала, послала из гостиницы узнать твой адрес, и вот... у тебя... Рассказывай, как поживаешь.
Лососинина сняла шляпу и перчатки.
- Как поживаю? - вздохнула Надежда Александровна. - После расскажу. Расскажи ты лучше, откуда ты и как жила?
- Откуда и как жила? Постой, я начну сначала. Мы, кажется, расстались с тобой, когда мой пьяница супруг меня бросил на произвол судьбы в гостинице с ребенком и долгом на шее. Да?
- Да. Что ты тогда сделала?
- Что я сделала? - рассмеялась Наталья Петровна. - Конечно, переехала к тому господину, который заплатил за меня долг, это было, кажется, в Оренбурге. Перезабыла даже.
Она снова захохотала.
- Да, в Оренбурге.
- У него я долго не оставалась. С полгода только прожила. Он со своей женой сошелся, а я уехала в Одессу. Надо было ребенка чем-нибудь кормить. У меня буквально копейки не было. Работы достать было трудно, да я не умела и не привыкла работать. Тут попался мне один интендант, порастрясли мы с ним солдатские пайки, но он, увы! скоро попался в эту историю последней войны, под суд угодил и в Сибирь сослан. На смену ему явился один богатый жид Эллин - он мне отлично отделал квартиру, жила я с год роскошно, потом опротивело так, что я его бросила, забрала только свои бриллианты и удрала с ребенком в Киев, ничего ему не сказавши.
Крюковская, казалось, внимательно слушала, но думала совсем о другом.
- Он, говорят, - засмеялась Лососинина, - хотел на меня в суд жаловаться, но я ему такое письмо написала, что он струсил и успокоился. В Киеве за мной ухаживал один армянин, жила я там отлично, мебель и обстановка только одной квартиры стоила двадцать пять тысяч рублей, да на беду мою...
Наталья Петровна вздохнула и остановилась.
- Я там встретилась с одним греком, - начала она снова, но медленней, - и... влюбилась.
Она захохотала.
- Врезалась так, что просто беда. Он же, к несчастью, был беден. Я армяшку побоку, все распродала и переехала в Харьков. Там мы с моим греком прожили все, что у меня было, пошли ссоры, неприятности, денег нет... Ах, тяжело вспоминать бедность! Самой стирать приходилось... Я все переносила, ну а он, конечно, от меня удрал и я осталась опять как рак на мели, весело закончила она.
- Что же дальше?
- Дальше. Несмотря на все несчастья, нам с сыном кушать каждый день хотелось. Что с тех пор пережила, и рассказывать не стану. Часом было с квасом, а порой с водой. Вот видишь - показала она на свою ногу и засмеялась - шелковые чулки, у меня три дюжины таких. Мне подарили. Серьги, шляпы, браслеты, зонтики - все даровое. Платье тоже подарили, а никто никогда не подумал о том, обедали ли я и мой ребенок, а не обедать часто случалось. Кареты, ложи, ужины, шампанское, а никто никогда не спросил, есть ли у меня рубль на завтра, чтобы ребенка накормить, да и сама я об этом никогда не заботилась и не знала, что мы будем завтра есть. Так и жили. Теперь хочется устроиться на сцену, да и молодость уходит, хочу попробовать свои сценические способности.
- Бедная ты моя, бедная, как же мне тебе это устроить? - задумалась Крюковская.
- Там Аким от Владимира Николаевича пришел... - доложила вошедшая горничная.
- Аким! - встрепенулась Надежда Александровна и бросилась на кухню. Прости, я сейчас, - сказала она на ходу Лососининой.
Та проводила ее удивленным взглядом.
- Аким, ты какими судьбами? Барии прислал? Письмо есть? - подбежала Надежда Александровна к сидящему на кухне Акиму.
- Нет, барышня, я не от барина. Сами по себе пришли. Нас с барином ведь порешили, значит, чего же мне с ним путаться, у барина все нарушено, так надо подумать самому о себе. Тоже питаться хотим. На Владимира Николаевича надежда таперича плохая. Так вот я примчал к вам попросить, не найдется ли мне, по знакомству, местечко у нового председателя, потому мы это дело знаем, и место прибыльное. Уже будьте милосердны.
Аким несколько раз низко поклонился ей.
"Даже лакей бросил! Все разом отшатнулись!" - с горечью подумала она.
- Вот что, Аким, - начала она вслух, - ты ступай назад к Владимиру Николаевичу и за себя не бойся, я о тебе позабочусь, только барину хорошо служи и угождай...
- Да как же таперича задаром-то угождать? - с недоумением уставился он на нее.
- Не задаром... Владимир Николаевич еще, может, останется. Ты подожди уходить.
- Так подождать, говорите, - недоверчиво покачал он головой, - а как новый председатель себе другого возьмет, тогда мы пропали. Марья мне задаст, что прозевал.
- Ты успокой свою Марью, скажи, что я обещала, и иди к Владимиру Николаевичу, служи, только исправно...
- Загадки, право!.. Дарма мы не прошмыгать... Сумнительно...
- Уж если я сказала, не сомневайся... А здоров ли барин?
- Да что, ничего! Приехал это вчерась, страсть! Понеси всех святых вон, и тут Шмеля еще принесла нелегкая. Так так-то ругались, что у меня душа в пятки ушла. Думаю: погибли мы совсем, а потом, как наругались вдоволь, то отошли сердцем. Значит, потишали. Шмель ушел, я им подал ужинать, ну, подумали и стали тут кушать, а потом писать сели, я это, подождал, подождал, да сон меня склонил, а они знать так и не раздевались, потому меня не позвали. Утром встал, все тихо, дверь в спальню заперта, я и умчал к вам. Думаю, пока спят-то, сбегаю. А то, чай, гроза-грозой поднимется...
Аким засмеялся и остановился.
- А что осмелюсь я вас, Надежда Александровна, спросить, - после некоторой паузы снова начал он, - вы говорите подождать, нешто нас за правду порешили или поживем?
- Поживете, поживете, иди, говорю тебе, иди... - отвечала Крюковская и вышла из кухни.
Аким, покачивая головой и простившись с прислугой, отправился домой.
Не успела Надежда Александровна возвратиться к Лососининой, как в передней снова послышался звонок и через несколько минут в дверях гостиной появилась Анфиса Львовна в сопровождении Бежецкого. Последний шел сзади и был сосредоточенно-серьезен.
Крюковская побледнела как полотно.
Дудкина бросилась здороваться с Натальей Петровной, ее старой знакомой по провинции.
- Вы меня звали, Надежда Александровна, - приблизился Владимир Николаевич, подавая руку и удивленно кланяясь Лососининой. - Мне Анфиса Львовна сказала, что вы в постели, и что она боится за вашу жизнь. Я удивлен, что вижу вас на ногах и не ожидал встретить у вас гостей.
На его губах играла холодная насмешка.
- Ах, да что же мы стоим, я и не попрошу садиться, - растерянно начала она, не глядя ему в глаза. - Ах, да! И не познакомила вас.
Она представила Бежецкого Лососининой.
- Моя старинная подруга, - рекомендовала она ее ему.
- Очень рад познакомиться, - с чувством пожал он руку Наталье Петровне.
- Вот, Надежда Александровна, - затараторила Дудкина, - все ваши поручения аккуратно исполнила, дорогой гость уже здесь, а та барыня, за которой вы посылали, сама меня принимала в гостиной. Я вхожу в бархатной-то шубке совсем барыней, все лакеи на меня смотрят и рассыпаются, потому что вид у меня уважения достойный. Кто калоши снимает, кто платок, кто шубку, так все и бросились. Думают, первое лицо в городе приехало, а я это так неглиже, гордо вхожу, вижу, что они на меня смотрят, сбросила шубку и послала доложить. Попросили меня сейчас же в гостиную.
Анфиса Львовна вздохнула.
- И вспомнила я, какая у меня была гостиная. Она сама ко мне вышла и, прочитавши письмо, велела вам передать, что сейчас сама у вас будет.
- Как, сама ко мне приедет? - вскочила с места Крюковская.
- Да, так и сказала, просила только, чтобы никого у вас не было...
- Наташа, голубушка, извини, пройди в столовую... Нам нужно переговорить... Анфиса Львовна, дайте, пожалуйста, Наташе кофе...
- Сейчас, извольте с удовольствием и сама, кстати, напьюсь, очень я люблю кофе.
Дудкина с Лососининой удалились.
Бежецкий и Крюковская остались вдвоем.
XV. Неисправимый
- Скажите, что все это значит? - сдержанно-холодно начал он. - Я очень удивлен, после того, что произошло вчера, нашему свиданью, Надежда Александровна, и вашей мнимой болезни.
В голосе его прозвучала насмешка.
- Нам теперь некогда, Владимир Николаевич, - порывисто отвечала она, - долго разговаривать и рассуждать. После поговорим. Теперь я должна вам скорее объяснить, что сейчас сюда приедет мадам Дюшар.
Владимир Николаевич даже вскочил с места.
