Кадетам отвели жилую палубу под шканцами. Роту разбили на две корабельные вахты, подчинявшиеся сигналу боцманской дудки и его командам, типа: «Обе вахты в машинное отделение на тали парового катера!», или «Все наверх, с якоря сниматься!», или «На якорь становиться!»
В жилой палубе «Верного» первая вахта кадетов разместилась по правому борту, а вторая – по левому. Спальные места воспитанникам достались разные по своим удобствам и «комфорту». Часть кадетов раскладывала свои койки на рундуках, расположенных вдоль бортов, остальные спали на подвесных койках. Кадеты долго приучались застилать подвесную койку и влезать в нее под самый потолок. Вначале некоторые часто переворачивались и вместе со всеми спальными принадлежностями летели на палубу.
Всех переодели в парусиновую робу, научили скатывать койку в тугой аккуратный цилиндр. Койки ставили вертикально вдоль фальшбортов на верхней палубе в специальные коечные сетки, закрытые чехлами – дань старинному обычаю парусного флота, когда койки защищали команду корабля от мушкетного огня противника и ядерных осколков. Койки же часто являлись также надежным спасательным средством на воде благодаря пробковому матрасу.
Пищу кадеты принимали у себя в жилой палубе на подвесных столах, убиравшихся после обеда под потолок. Еду разносили взятые из корпуса дневальные – вольнонаемные дядьки, чистившие за дополнительную денежную мзду обувь и одежду воспитанников.
Командир «Верного» капитан II ранга С.Н. Тимирев был строг, требователен, но справедлив. Его любили кадеты и матросы. Он никогда не кричал и не допускал рукоприкладства. Вездесущие кадеты разузнали, что его первая жена – драматическая актриса Анна Васильевна Сафонова, известная по своим мемуарам как Книппер. В лихолетье гражданской войны она станет любимой женщиной и верной спутницей адмирала Колчака.
На «Верном» кадеты быстро привыкли к напряженному режиму работы учебного корабля: утром ловко убирали койки, вместе с матросами выполняли работы на судне (драили палубы, медяшки, укладывали тросы в аккуратные бухты, участвовали в погрузке угля). Они также осваивали обязанности вахтенных на различных боевых постах.
Весной 1914 года выпускники, произведенные в корабельные гардемарины и расписанные по броненосным кораблям «Император Павел I», «Андрей Первозванный», «Цесаревич» и «Слава», крейсерам «Рюрик», «Адмирал Макаров», «Паллада» и «Баян», вызываются радиотелеграммой в Петербург, откуда их специальным поездом 16 июля привезли в Петергоф. На вокзале их встречал дежурный флигель-адъютант, он сопроводил их во дворец в дворцовых экипажах. Один из воспитанников Морского корпуса вспоминал: «С теплыми и сердечными словами обратился к нам Государь, с невыразимой скорбью говоря о надвигающихся на мир событиях. Он поздравил нас с досрочным производством в мичманы. Каждого из нас представлял Государю наш директор и каждому император лично вручил погоны. После завтрака во дворце, обласканные царем, на яхте „Стрела“ мы ушли в Петербург, а вечером того же дня разъехались по своим кораблям».
В 2 часа ночи 20 июля 1914 года Германия объявила России войну. И вновь народу объявлен высочайший манифест, в нем говорилось, что «…Россия вынуждена принять меры, чтобы оградить честь и достоинство государства и сохранить его положение среди великих держав…»
В который уже раз на Россию обрушилась волна бедствий, несчастий и горя. Война перекорежила и исковеркала судьбы людей, разрушила и разбросала по всему свету семьи, любимых и родных.
Война, унесшая тысячи и тысячи жизней. По всей Европе отмобилизовали армии таких размеров, каких ранее не видывал мир. Сразу же 4 миллиона русских бросили в мясорубку войны.
В Петербурге, также как в первый день русско-японской войны, все на подъеме, полны энтузиазма. Еще бы! Русская армия и флот, британская и французская артиллерия быстро сделают свое дело. К Рождеству все будет закончено! Забыто все – кровавая война с Японией, ее позорный конец и сотни тысяч унесенных ею жизней. Забыто все, о чем с таким возмущением говорили 10 лет тому назад. Подъем духа необычайный. Вновь огромные толпы горожан энергично демонстрировали на улицах столицы, пока еще Петербурга, свою ненависть ко всему немецкому. Выкрикивали яростные оскорбления в адрес Австрии, Германии и немецкого правительства. Вокзалы города переполнены – провожали на войну родных и близких. Патриотические крики, плач, разноголосые вопли. Воинские эшелоны один за другим уходили из столицы, носившей уже русское название Петроград.
Морской корпус, как и всю Россию, охватило чувство неописуемого патриотизма. 3 августа 1914 года директор корпуса В.А. Карцов производится в контр-адмиралы, а 6 ноября того же года Николай II лично принимал в стенах старинного военно-морского учебного заведения парад и назначил его шефом наследника цесаревича Алексея. Белые погоны воспитанников украсились царскими вензелями, а корпус с этого дня стал именоваться Морским его императорского высочества наследника цесаревича корпусом. Новое название со многими сокращениями золотом сверкало на ленточках бескозырок кадетов и гардемаринов. Сокращения приводили в недоумение публику, пытавшуюся расшифровать надпись.
Из-за недокомплекта офицеров на флоте отменили сыгравшее столь огромное значение в подготовке высококвалифицированных офицерских кадров производство выпускников в корабельные гардемарины. Время пребывания воспитанников в корпусе официально сократили до 5 лет. Теперь в офицеры производились гардемарины, окончившие средний специальный класс.
Вернувшись из Морского корпуса, Николай II вечером 6 ноября, в четверг, записал в своем дневнике: «Поехал в город и в 11 час прибыл в Морской корпус. Оба батальона были собраны в большом зале; там было отслужено молебствие по случаю корпусного праздника. Затем произвел 188 кораб. гардемарин в мичманы и назначил Алексея шефом корпуса. Состоялся парад, они молодецки прошли дважды церемониальным маршем. Посетил больных в лазарете и осмотрел новый большой бассейн для обучения плаванию. На лестнице мне представились все вновь произведенные. Уехал в 12 1/2 и вернулся в Царское Село в 1.10…»
Зима 1914 года прошла для администрации, преподавателей и воспитанников Морского корпуса в довольно напряженной обстановке. Требования к выполнению учебных планов и программ значительно повысили. Гардемаринам специальных классов стало особенно тяжело – в сокращенное время необходимо успеть полностью освоить весь курс обучения и сдать выпускные экзамены. Война требовала от воспитанников особой старательности и усидчивости. У гардемаринов весь день занимали классные и практические занятия или подготовка к очередным репетициям. Для чтения газет не оставалось времени. Урывками прочитывали лишь сообщения из главной ставки. Они не радовали: русские войска терпели неудачи. Немецкий главнокомандующий Пауль фон Гинденбург сообщал в Берлин: «Мы должны были отодвигать горы русских убитых солдат, чтобы очистить себе путь к наступлению». Сообщения с фронта с каждым днем становились все более и более тревожными.
Из отпуска по воскресеньям воспитанники приносили в корпус тревожные, смутные слухи о борьбе Думы, и даже общества, с властью, рассказы об усталости страны и армии, о всяких сплетнях, расползавшихся по Петрограду. Бывая в городе, кадеты и гардемарины воочию убеждались, насколько напряженным и удрученным стало настроение в обществе. У всех в разговоре одно: «Когда же кончится эта война! Слишком долго тянется, слишком ужасна!» В народе росло недовольство всем и вся.
Иностранцы, осуждая русских, отмечали странную психологию у этого загадочного народа, способного на жертвы, подвиги, но быстро поддающегося унынию и отчаянию при неудачах, заранее считающего, что к ним должно прийти все самое худшее.
В декабре 1914 года председатель Государственной Думы М.В. Родзянко в беседе с Николаем II в присутствии министров сказал: «Вы погубите страну, погибнет Россия при таких порядках… Вы приведете нас к такой разрухе, какой свет не видывал, потому что, раскачав такую страну, как Россия, вы ее нескоро успокоите». Царь выслушал председателя Думы и спокойно сказал: «Пожалуйста, вы не каркайте…»
Промышленность и сельское хозяйство приходили в упадок. В столице уже не хватало хлеба и основных продуктов питания. Холодные снежные метели закружили над Россией. Люди устали, везде слышались унылые речи, и все они – о проклятой войне. Все говорят или думают об одном: бессмысленно продолжать бойню. Болезненный пессимизм отмечался не только в народе, но и в гостиных столичных аристократов, где часто бывали гардемарины Морского корпуса. Оттуда в учебное заведение приносились подслушанные беседы, «дворцовые тайны» и салонные сплетни.
Французский посол Морис Палеолог в воспоминаниях приводит содержание беседы у княгини Г. с неким Б., тот в припадке пессимистического и саркастического настроения сказал: «Эта война окончится как „Борис Годунов“ … Вы знаете оперу Мусоргского? Борис, измученный угрызением совести, теряет рассудок, галлюцинирует и объявляет своим боярам, что он сейчас умрет. Он велит принести себе монашеское одеяние, чтобы его в нем похоронили, согласно обычаю, существующему для умирающих царей. Тогда начинается колокольный звон, зажигают свечи, попы затягивают погребальные песнопения, Борис умирает. Едва он отдает душу, народ восстает. Появляется самозванец – Лжедмитрий, ревущая толпа идет за ним в Кремль. На сцене остается только один старик, нищий духом, слабый разумом, юродивый, и поет: „Плачь, Святая Русь православная, плачь, ибо ты во мрак вступаешь“… Мы идем к еще худшим событиям… У нас даже не будет самозванца, будет только взбунтовавшийся народ, да юродивый, будет даже много юродивых!»
