Французский посол Морис Палеолог в воспоминаниях приводит содержание беседы у княгини Г. с неким Б., тот в припадке пессимистического и саркастического настроения сказал: «Эта война окончится как „Борис Годунов“ … Вы знаете оперу Мусоргского? Борис, измученный угрызением совести, теряет рассудок, галлюцинирует и объявляет своим боярам, что он сейчас умрет. Он велит принести себе монашеское одеяние, чтобы его в нем похоронили, согласно обычаю, существующему для умирающих царей. Тогда начинается колокольный звон, зажигают свечи, попы затягивают погребальные песнопения, Борис умирает. Едва он отдает душу, народ восстает. Появляется самозванец – Лжедмитрий, ревущая толпа идет за ним в Кремль. На сцене остается только один старик, нищий духом, слабый разумом, юродивый, и поет: „Плачь, Святая Русь православная, плачь, ибо ты во мрак вступаешь“… Мы идем к еще худшим событиям… У нас даже не будет самозванца, будет только взбунтовавшийся народ, да юродивый, будет даже много юродивых!»
Но воспитанники Морского корпуса не падали духом, они верили в победу, в отечественный флот, стоящий на страже водных границ России. Верили в то, что весной начнется небывалое, общее с союзниками, наступление. Сомнений в близкой победе над врагом у воспитанников не было. Старшие гардемарины мечтали о том, чтобы скорее получить офицерские погоны и принять участие в войне.
30 июля 1915 года, в день рождения цесаревича Алексея, воспитанников старшей гардемаринской роты произвели в мичманы. Традиционные летние плавания кораблей Учебного отряда корпуса из-за военных действий в Балтийском море отменили. 5-ю роту воспитанников разместили в летних лагерях на побережье Финского залива, вблизи Петергофа. Они занимались шлюпочными учениями, хождением на веслах, под парусами и такелажными работами. А 2-ю гардемаринскую роту отправили специальным поездом по железной дороге во Владивосток. В пути каждое утро дежурный горнист обходил вагоны и играл побудку. В вагонах находились корпусные офицеры-воспитатели, они следили за выполнением установленного дорожного режима и воинской дисциплиной.
Воспитанники вспоминали: «Занятия в поезде отсутствовали, но несколько раз мы должны были брать высоты солнца из окна вагона. Мы любовались мощной красотой сперва Урала, потом необъятной Сибири и воочию увидели все величие и красоту нашей России.
По прибытии во Владивосток под звуки оркестра Сибирского полуэкипажа строем мы прошли в казармы, показавшиеся нам неуютными. Нам пришлось пробыть в них около недели – суда не были вполне готовы, чтобы нас принять. Сам город нам показался захолустным, но его китайские кварталы нас очень заинтересовали.
Первая смена роты плавала на транспорте „Ксения“, вторая – на заградителе „Монгучай“ и четырех миноносцах. Через месяц смены менялись. На „Ксении“ проходили занятия по всем частям. С большим интересом мы относились к обучению работы донным тралом, определяя рельеф и природу морского дна. Интересно было посещение Русского острова: осматривали золотоносные рудники и видели промывку руды, знакомились с бытом рыбаков-корейцев, живущих на своих незатейливых суденышках, поразивших нас примитивностью оснастки (деревянный якорь, снасти из морской травы).
После „Ксении“ заградитель „Монгучай“ показался нам образцом чистоты и порядка. На нем и на миноносцах мы постоянно ходили, занимаясь штатными корабельными работами, судовождением, стрельбами, несли вахты и дежурства. В конце второго месяца мы все были собраны на „Ксении“ и пошли в Японию. В пути мы попали в тайфун и едва не погибли. „Ксения“ была мало загружена и, попав в „глаз тайфуна“, ее начало сильно бить и бросать на волнах. На беду еще лопнул штуртрос, и несколько гардемарин с лейтенантом-механиком, с опасностью для жизни, несколько часов ловили обрывки цепи, чтобы ее склепать. Выбравшись из тайфуна, взяли курс на Котэ – ближайший большой порт в Японском море… Население нас встретило приветливо, и его любезность удвоилась, когда японцы узнали, что мы не „американ“, а „рус“…»
В напряженной обстановке прошла для директора Морского корпуса контр-адмирала В.А. Карцова зима 1915/16 года. Традиционного корпусного бала 6 ноября на сей раз не устраивали, но разрешили устроить концерт, доход от которого и деньги, отпускаемые на устройство ежегодного бала, передали на подарки матросам судовых команд действующего флота. Война не помешала приподнятому настроению выпускников корпуса, они пребывали в состояние радостных хлопот по примерке офицерского обмундирования, разборке вакансий, распределяемых для большинства мичманов по жребию. Только первый десяток лучших гардемаринов пользовался правом выбора по своему желанию и усмотрению места будущей службы.
Выпуск 1916 года состоялся в зале Морского министерства. После оглашения приказа морской министр зачитал письмо императора, в коем Николай II высказывал свое огорчение невозможностью покинуть ставку и лично поздравить выпускников. Мог ли тогда предполагать директор Морского училища Виктор Андреевич Карцов, что выпуск 1916 года будет последним выпуском корабельных гардемаринов российского императорского флота?
Война. Россия погибала. Страна огромных возможностей постепенно погружалась в пучину глубокого национального кризиса. Голодными и холодными стояли ее города, пустыми и безмолвными – деревни. Многочисленные займы не могли поправить расстроенные финансы страны.
Петроград встречал Новый, 1917 год – третий год войны. Невеселой и тревожной стала эта встреча. В квартирах холодно, лица горожан печальны. Продукты с каждым днем дорожали. Царствовали и наживались спекулянты. Народ возмущался, возникали драки, разъяренные толпы избивали спекулянтов, ругали правительство. А оно долго и нудно обсуждало вопрос, кто же должен отвечать за продовольствие в Петрограде и не следует ли ввести твердые цены на хлеб. Топлива не хватало не только для жилищ, но и для предприятий города. В учебных заведениях занятия практически прекратились – термометр показывал в них всего 6-8 градусов тепла. Разруха, голод, политический кризис, падение авторитета правительственной власти достигли последнего критического предела. Во всех бедах народ винил царя и его ближайшее окружение.
К стенам города грозно приближался шквал могучей революционной бури. Ее первое грозное дыхание в Петрограде ощутили еще осенью 1916 года, когда широкой волной прошли забастовки и стачки рабочих, выдвинувших политические требования. Все понимали, что остановить эту мощную волну было практически невозможно. Она реально ощущалась и всей своей мощью нависла над династией Романовых, загнавших страну в тупик, выход из которого был возможен только через революционные потрясения. Это видели и понимали все задолго до событий 1917 года.
В 1915 году крупный финансовый деятель и новый руководитель Путиловского завода Алексей Иванович Путилов (однофамилец покойного Н.И. Путилова) в частной беседе со своим приятелем французским послом в России Морисом Палеологом предсказал: «Дни царской власти сочтены, она погибла безвозвратно. А царская власть – это основа, на которой построена Россия, единственное, что удерживает ее национальную целостность… Отныне революция неизбежна, она ждет только повода, чтобы вспыхнуть. Поводом послужат военная неудача, народный голод, стачки в Петрограде… У нас же революция может быть только разрушительной, потому что образованный класс представляет в стране лишь слабое меньшинство, лишенное организации и политического опыта. Вот, по моему мнению, величайшее преступление царизма: он не желал допустить, помимо своей бюрократии, никакого другого очага политической жизни… Сигнал к революции дадут, вероятно, буржуазные силы, интеллигенты, кадеты, думая этим спасти Россию. Но от буржуазной революции мы тотчас перейдем к революции рабочей, а немного спустя – к революции крестьянской. Тогда начнется ужасающая анархия на 10 лет… мы увидим вновь времена Пугачева, а может быть, и еще худшие…»
Сведения о происходящих в столице волнениях конечно доходили и до руководства Морского корпуса. Однако вряд ли вице-адмирал Карцов предполагал, что эта буря примет те трагические формы, которые приведут к величайшим потрясениям, а февральские события повлияют не только на государственные устои Российской империи, но и на судьбы всего мира.
При увольнении в субботу 18 февраля 1917 года в отпуск воспитанников Морского училища предупредили о возможных провокациях и эксцессах на окраинах города в связи с недовольством населения отсутствием продуктов питания и активностью революционных элементов, использующих выгодную для них напряженную ситуацию. Однако 19 февраля, в воскресенье, все воспитанники радостно вернулись в учебное заведение без каких-либо происшествий. По мнению молодых людей, в городе все оставалось по-прежнему спокойно и тихо и ничто не предвещало каких-либо потрясений и беспорядков. Однако воспитанники ошиблись в своих прогнозах. Буквально через 7 дней социальные потрясения начались не только в Петрограде, но и в других российских городах.
