Царь. Вы говорите о королях французском и испанском.
Боус. Я думаю, что королева может считать себя равной с ними.
Царь. А с императором?
Боус. Король, отец моей повелительницы некогда держал императора на жалованье во время войн с Францией.
Если верить посланнику, эти слова привели Ивана в такую ярость, что он погрозил выбросить его в окно. Боус будто бы сказал на это, что царь может сделать это, но его повелительница умеет мстить за обиды, наносимые ее уполномоченным. После этого Грозный грубо приказал своему смелому собеседнику удалиться. Когда тот вышел, он будто бы отозвался о нем с похвалой, говоря, что желал бы иметь у себя таких слуг.
Русские тексты об этом умалчивают. Из них видно, что спор начался из-за того, что Боус стал отпираться от своих дерзких слов, за которые его упрекали русские купцы. Царь положил конец препирательствам длинной речью, в которой говорил о том, как началась торговля с Англией, почему пришлось отнять у нее часть льгот и почему их нельзя вернуть теперь. Англичане не хорошо обслуживают русские рынки. Иван снял с руки перстень и уверял, что де-Валле взял за него только 60 рублей, а за большой изумруд на шапке 1000 р., между тем как перстень стоил по меньшей мере 300 р., а изумруд тысяч 40. Боус принужден был согласиться с этим. Через Писемского царь приказал привезти сукон, шелковых тканей высокого качества и кружев. Кружев он вовсе не получил, а сукна и шелк никуда не годятся. Польское лучше. По знаку государя принесли тканей. Щупая их и сравнивая, Иван продолжал говорить. Боус отговаривался тем, что ничего в этом деле не смыслит. Царь выражал свое недоумие: какую это дружбу предлагала ему королева, желая, чтобы торговали только с нею и соглашаясь заключить союз только на словах!
Посол только ссылался на свои инструкции. Новое, более конфиденциальное свидание, происходившее 18 декабря, ни к чему не привело. На этот раз присутствовали только Трубецкой, Бельский, Захарьин, Щелкалов и Фролов; они находились в другом конце залы. Между тем Иван узнал от Джека Робертсона, служившего, вероятно, переводчиком при этих свиданиях, что Боус имеет желание говорить с царем совершенно наедине. Но посол стал отказываться от этого. Он будто бы только сказал, что будучи послом при других государях, например, при французском короле, он говорил с ними о важных делах без свидетелей.
– Французский двор для нас не пример, – проворчал Иван. – Лучше скажи нам, что можешь, относительно нашего брака.
– Я знаю, что моя повелительница вашу дружбу предпочитает дружбе всех государей, и я лично не имею другого желания, кроме желания нравиться вам и служить.
– Ты назови нам по именам и скажи, каковы собой те племянницы королевы, о которых ты говорил, и я пошлю с тобой в Англию посла посмотреть их и попросить их портреты.
– Я могу вам в этом оказать свою службу…
Я привожу здесь русскую версию. Судя по этому документу, Боус отпирался и уверял, что ничего не говорил о других родственницах королевы, которых царь мог предпочесть Марии Гастингс. Он лгал и ссылался на свои новые инструкции, принимал таинственный вид и давал понять, что он скоро сумеет угодить государю. Он испрашивал разрешения послать в Англию сухим путем гонца за более широкими полномочиями. Подымал мальчишеские споры из-за качества и количества отпускаемых ему припасов, требовал до 10 пудов масла в день, просил царя собственной рукой наказать Щелкалова, вызвавшего его неудовольствие. В конце концов Грозный обратился к нему с речью, состоящей из пяти частей и оканчивавшейся следующим заключением: «Ты не имеешь представления о том, как должен вести свое дело посол».
Казалось, что после этого говорить больше не о чем. Но Иван слишком привязался к своей идее. С упрямством маньяка он преследовал ускользающую мечту и снова предлагал Боусу поговорить конфиденциально и повторял ему свои однообразные доводы. «Ты нам говорил о десяти или двадцати девушках твоей страны, среди которых мы могли бы выбрать себе жену, и ты отказываешься назвать их имена. Как же свататься к девице, не зная ее имени? В Англии тысячи невест, среди которых немало простых кухарок. Не свататься же ко всем им!»
Эти разговоры регулярно возобновлялись в начале 1584 г. и привели к новому столкновению 14 февраля. Боус предложил взять с собой посла, которого царь назначал к французскому королю, но при этом настаивал на своем: «королева приказала ехать сухим путем».
– Чтобы продать меня моим врагам! – вне себя от гнева вскричал Иван. – Не потерплю этого!
После потери Ливонии ехать сухим путем – значит ехать через Польшу.
Взяв себя в руки, Иван сказал Боусу, что тот пришел без серьезных намерений. С чем пришел, с тем может и возвратиться домой. Его больше не удерживают, может ехать сейчас же. Боус уже знал, как относиться к вспышкам царского гнева, и, даже по свидетельству русских документов, нисколько не оробел. Его и не думали отпускать, а через три дня позвали прослушать проект договора, в котором царь излагал минимум своих требований. О содержании этого документа можно судить только по тем возражениям, которые сделал Боус. Иван хотел заключить наступательный союз, чтобы вернуть Ливонию. Посол, как всегда, отвечал увертками. Повелительница его набожна и не гонится за победами. Она не взяла Нидерландов, которые ей отдавались, и Франции, которая охотно признала бы ее власть…
– Дело идет не о победах, – возразил царь. – Ливония наша старинная вотчина.
– Верно ли это?
Иван вскипел.
– Мы просим вашу государыню не в судьи между нами и польским королем!
На этот раз прощальный прием был назначен на 20 февраля, но был отложен вследствие болезни государя, а 18 марта Щелкалов велел сказать Боусу, что его «английский царь помер». Как было и с Рондольфом, английский посол очутился пленником в своем доме и терпел разные обиды. Так продолжалось до мая, когда сын Ивана отослал его обратно в Англию с письмом, где не было речи ни о союз, ни о торговых льготах для английских купцов.
По уверению Горсея, Щелкалов и другие враги посла замышляли покушение на его жизнь и только вмешательство его соотечественника предотвратило эту катастрофу. Горсей, вероятно, просто хвастался. Настоящим государем в то время был Борис Годунов, а нам известно, что он, хотя и тайно, отправил Боусу подарок с уверениями в своей преданности. Несмотря на самохвальство Боуса, на правом берегу Северной Двины, по соседству со старинным монастырем, рос новый город и укреплялась гавань. Голландцы сами указали место, где они обещали русским создать новую Нарву. Благодаря им, здесь сконцентрировалась вся морская русская торговля, окончательно освобождавшаяся от английской монополии. Это был Архангельск. Англичане попали туда позже и заняли второе место. Победа в этой борьбе осталась за Голландией, что и отразилось впоследствии на истории Петра Великого.
В 1838 г. граф Виельгорский в Италии собирал старинные предметы для создававшегося русского музея. Здесь он натолкнулся на портрет Ивана, хорошо написанный и сохранившийся. Портрет этот, вероятно, был послан в Лондон в 1570 г.[43] Единственный образчик русского искусства XVI в., этот портрет принадлежал русскому консулу в Генуе г. Смирнову. Он купил его у Лондонского антиквария. К сожалению, я не мог узнать, что сталось с этим полотном. Если портрет является действительно подлинным, то он драгоценен, как для истории русского искусства, так и для истории своеобразного дипломатического эпизода, с которым я только что познакомил моих читателей. Ни русские, ни английские источники ничего не говорят о портрете, отправленном царем в Лондон.
Итак, мы видели, что Иван страстно желал заключения союза с Англией под влиянием кризиса во внутренней жизни и во внешних отношениях.
Перехожу к последней фазе его царствования.
Глава первая
Польское нашествие. Баторий
Баторий. Столкновение. Польская армия. Московская армия. Взятие Полоцка. Поляки в Московском государстве. Дипломатическое посредничество. Осада Пскова.
I. Баторий
Польская монархия, бывшая избирательной до 1572 г. фиктивно, в этом году стала таковой в действительности, и собрания на поле Воли стали местом азартной игры. В этой игре принимала участие вся Европа. Но в продолжение двух веков игрокам однажды удалось выбрать настоящего короля. Он был чужестранцем. Баторий был чистой венгерской расы, как по своему отцу Этьену Баторию Сомлио, так и по матери Катерине Телегда, и происходил из хорошего дворянского рода. Он с честью служил в императорских войсках и с большим успехом подвизался за дипломатическими кулисами Константинополя и Вены. 38-и лет в 1571 г. он сделался воеводой Трансильвании благодаря расположению к нему императора и султана. В Польше о нем мало знали. Он считался хорошим правителем маленькой страны. Позже утверждали, что он учился в Падуе в академии, где впоследствии, в 1789 последний из его преемников на троне Ягеллонов поставил ему памятник – посредственное произведение Карло или Феррари. Вновь избранный король не знал польского языка. Он говорил со своими подданными на латыни или молчал, что ценилось еще выше в стране, где все говорили слишком много. На выборах в 1575 г. кандидатура его была выставлена султаном против кандидата императора. Иван устранился от выборов. Что касается сына Максимилиана, то его избрание обещало союз с Австрией против Турции. Вступать в войну с Турцией в союзе с Австрией или вести борьбу с Москвой при поддержке или, по крайней мере, нейтралитет Турции – такова была дилемма. Но польские избиратели были поглощены другими соображениями и разделились – аристократия поддерживала Максимилиана, так как он мог предложить ей титулы и деньги, а мелкое дворянство стояло за венгра, полагая, что это незначительное лицо будет их королем и рабом, будет править при ее помощи и шляхта начнет борьбу против магнатов.
