В соответствии со своими субъективно-идеалистическими взглядами на исторический процесс теоретики социал-революционаризма фактически вообще отрицали роль деления общества на классы. Их внимание привлекал не класс, «не богач и не бедняк, не буржуа и не пролетарий, не помещик и не крестьянин, не интеллигент и не дикарь… а каждый из них — постольку, поскольку он есть человеческая личность, способная к непрерывному, всестороннему развитию»89.
В. М. Чернов объявлял человека «мерилом истины». Эмоциональная природа человека, писал он, его потребности, следовательно, субъективная сторона его духа суть настоящие законодатели в области истинного для него, человека90. Что касается «экономических данных», то они имеют «лишь значение негативных, отрицательных условий, ограничивающих… проявление потенций, заключенных в человеческой природе»91. Н. Д. Авксентьев выражался прямее. Человек, писал он, создает «свой закон из собственной разумной воли»92.
Из подобных рассуждений естественно вытекал вывод, что интересы крестьянства, рабочего класса, интеллигенции полностью тождественны и поэтому их должна объединять одна «надклассовая» партия. Социалисты-революционеры, таким образом, разделяли свойственную демократическим партиям в период борьбы с феодализмом и абсолютизмом иллюзию о возможности существования подобной партии. Но тогда эта иллюзия порождалась совместной борьбой буржуазии и трудящихся против общего врага, а за спиной у авторов идеи «надклассовой» партии не было опыта предшествующих революций. В России шла борьба не только против абсолютизма, но и против буржуазии, а от прошлого остался опыт европейских революций XIX в., который наглядно доказал несостоятельность этой идеи.
В ряде эсеровских документов, в частности в резолюциях I конференции (1908 г.), утверждалось, что социалисты-революционеры воплотили в своей программе идею союза рабочего класса и крестьянства. Однако подобное утверждение не соответствовало действительности. Ведь включая в понятие «рабочий класс» и пролетариат, и крестьянство, и интеллигенцию, эсеры вели речь не о союзе, а об отсутствии определенных классовых границ между ними, т.е. фактически ратовали за слияние пролетариата, крестьянства и интеллигенции в один класс. Их попытки в равной мере опереться на все три социальных слоя неизбежно вели «к идейному порабощению русского пролетариата русской буржуазной демократией»93 и пренебрежительное отношение социалистов-революционеров к теории шло на пользу буржуазной идеологии.
Разделяя иллюзии старого русского народничества о том, что крестьянская община — ступень к переходу в социализм, а крестьянин — природный социалист, социалисты-революционеры объявили крестьянство главной движущей силой революции, полагая, что лишь деревня может стать «возбуждающим моментом», а пролетариат — «слишком узкий фундамент, чтобы опирающаяся на него политическая партия могла играть определяющую роль в политике страны»94.
Не отрицая революционной роли фабрично-заводских рабочих, эсеры оговаривались, что признают ее «лишь наряду с осуществлением социалистических идеалов крестьянства»95, и категорически отбрасывали идею о гегемонии пролетариата в революции. Особенно резко они выступали против диктатуры пролетариата, признание которой расценивали как исключение крестьянства «из активного социального творчества», и противопоставляли ей «чистую демократию».
Но хотя эсеры, исходя из неверных предпосылок, так и не смогли исторически правильно определить роль крестьянства в революции, радикальный демократизм их программы нашел свое выражение именно в ее аграрной части. Предложенная ими «социализация земли» основывалась на народнических концепциях и поэтому носила противоречивый характер. С одной стороны, она правильно отражала революционно-демократические устремления крестьянства и пользовалась поэтому его поддержкой, а с другой — имела ряд отрицательных черт и с точки зрения научного социализма была утопической.
По мнению социалистов-революционеров, «социализация земли» должна была проводиться в интересах социализма и борьбы против буржуазно-собственнических начал и опираться на общинные и трудовые воззрения и формы жизни русского крестьянства. Она означала изъятие земли из товарного оборота и обращение из частной собственности в общенародное достояние без выкупа при условии, что «все земли поступают в заведование центральных и местных органов народного самоуправления, начиная от демократически организованных бессословных сельских и городских общин и кончая областными и центральными учреждениями…». Пользование землей предполагалось уравнительно-трудовым, т.е. обеспечивающим «потребительную норму на основании приложения собственного труда, единоличного или в товариществе». Рента путем специального обложения обращалась на общественные нужды96.
Таким образом, аграрная программа эсеров, во-первых, исходила из предпосылки, что «социализация земли» — мера социалистическая, отвечающая воззрениям русского крестьянина. Во-вторых, в качестве главного орудия «социализации» выдвигалась община, иными словами, утверждалась самобытность России, ее особый путь к социализму. Наконец, в качестве основного принципа распределения земли предлагалась уравнительность. Однако все эти моменты не имели ничего общего с действительным ходом экономического развития деревни.
Уверяя своих последователей в прочности и незыблемости общины и приверженности крестьянина к «мудрой и надежной мирской организации», авторы эсеровской программы пытались доказать, что именно эта «правовая и психологическая особенность» определяет, каков должен быть будущий земельный порядок. Только община делает «социализацию» вообще возможной.
Устойчивость общинной организации социалисты-революционеры объясняли слабостью или даже отсутствием расслоения в деревне. Эти их доводы были блестяще опровергнуты В. И. Лениным, который проанализировал гигантский статистический материал и показал, что, не владея марксистской методологией экономического анализа, народники для доказательства правильности своих суждений об общине использовали некие «средние» цифры, которые «затушевывают разложение и являются потому чисто фиктивными»97.
Народники, а вслед за ними и эсеры противопоставляли общинное, а точнее, все крестьянское землепользование остальному землевладению, в то время как надо было рассмотреть отношения внутри общины. Только таким образом можно было правильно ответить на вопрос о ее судьбах. Если бы эсеры отбросили «остатки дореформенной старины», они бы увидели, что «этот строй деревенских отношений показывает полное разложение крестьянства, что, чем полнее будут вытеснены кабала, ростовщичество, отработки и проч., тем глубже пойдет разложение крестьянства»98.
Рассуждения эсеровских идеологов об использовании общины в интересах социализма были абсурдом, тем более что, стремясь закрепить существование общины, они отказывали крестьянину в праве распоряжаться своей землей, отстаивали «задержки развития капитализма» и фактически хотели повернуть историю вспять. Именно за защиту сословной замкнутости общины В. И. Ленин назвал эсеров «социалистами-реакционерами» и советовал сознательным рабочим «давать бой» по этому поводу левым и всяким иным народникам.
По мнению эсеров, община стремилась к уравнительности и поэтому должна была служить орудием осуществления уравнительного землепользования. Земля поступала в ее распоряжение для передела по потребительно-трудовой норме, т.е. каждая крестьянская семья должна была получить такое количество земли, которое она могла обработать своими силами и которое обеспечило бы ей необходимый прожиточный минимум. Подобное распределение земли должно было якобы привести к уничтожению разницы между богатым и бедным, к превращению деревни в массу идеальных мелких хозяйчиков, которые в условиях капитализма и товарного производства не будут ни покупать, ни продавать рабочую силу. «Социализация земли, обращение ее в народную собственность с уравнительным пользованием… — заявлял Чернов, — сплачивает и объединяет все трудовое и земледельческое население в этот один уравнительный, сообща поднимающий благосостояние всех тружеников-земледельцев рабочий класс, рабочий народ деревни»99.
Однако в пореформенной России общинное землевладение развивалось не в сторону уравнительности, а по пути усиления неравенства. Более или менее уравнительно внутри общины распределялась лишь надельная земля, роль которой по мере развития капитализма в деревне непрерывно падала. Действительное же землепользование, включающее купчую и арендованную землю, было далеко не равномерным, и остановить в условиях капиталистического товарного производства процесс концентрации земли в руках сельской буржуазии и обезземеливания бедноты ничто не могло.
