- Войско весь мир заняло, отец! И все воины с мечами, щитами, стрелами, копьями. На арбах везут неведомое военное снаряжение, какое и в страшном сне не увидишь. С таким войском нам сражаться трудно будет, отец! С нашими дубинками да пращами мы и дня против них не выстоим...
- А что же нам делать, сын?
- Не знаю, отец! По-моему, лучше всего совсем уйти отсюда.
- Но куда? И как мне убедить людей? Разве они уйдут, оставив посевы, урожай, скот? Как оставишь родной дом?
- Этого я тоже не знаю, отец! Но все села, что находятся отсюда всего лишь в дневном переходе, лежат в развалинах. Большую часть людей перебили, многих взяли в плен и увезли продавать на невольничьи рынки... Народ кровавыми слезами обливается, отец!
Старик задумался, понурив голову. Долго длилось молчание, и наконец Мухаммед-Булуд заговорил:
- Знаешь, сынок, посоветуюсь-ка с аксакалами. Думается мне, надо подняться на гору Гюнгёрмез и там на ровном склоне вырыть землянки, поставить хижины. Переселим туда женщин и детей. А сами вооружимся, как можем, и будем охранять на равнине наши посевы, скот. К тому месту, о котором я говорю, ведет всего одна дорога. Ее тоже могут охранять несколько человек, но, главное, ее ни один чужак не найдет, а найдет - так не поднимется незамеченным.
При этих словах он показал рукой в конец равнины, туда, где реку с двух сторон окружали отвесные горы. И действительно, гора Гюнгёрмез была надежной естественной крепостью.
- А вода? - с сомнением и надеждой спросил парень.
- Пока враг не приблизился, женщины могут носить воду из реки.
- А вдруг мы будем окружены?
- И на этот случай есть выход. На теневой стороне Гюнгёрмез скалы в одном месте провалены, там можно пробить тропинку к реке. С востока враг ее не увидит, а с другой стороны - узкое ущелье реки, отвесные скалы, кому придет в голову искать там? Да и к реке тропу подводить не будем, пробьем ее через скалы, а к воде сделаем подкоп.
Долго держали совет отец с сыном, раздумывали, как лучше все устроить.
- Отец, тропинку и подкоп надо готовить уже сейчас.
- Да, как только начнем переселение.
Еще не успели совершить утренний намаз, как стало известно о том плане, который предложил для спасения племени от врага Мухаммед-Булуд. Он первый перенес свой дом-кибитку на гору, похожую на крепость, и тем самым сразу же пресек все разговоры о том, надо или не надо переселяться. Мухаммед-Булуд в спешном порядке разбил молодых сельчан на две группы: первая, под руководством Ахмеда-Гюнтекина, сразу же начала пробивать тропинку в скалах в указанном Булудом месте и вести подкоп к реке, а вторая, возглавляемая другом Гюнтекина храбрецом Аязом, ставила палатки, сооружала хижины на горном склоне. Все, кто мог держать в руке дубинку, кинулись к аксакалу: "Поручи нам подходящее дело!"
Но женщины не желали верить в эту "историю с войной", отказывались покидать насиженные места. Чтобы успокоить и уговорить их, Булуду пришлось произнести целую речь:
- Мои дорогие сестры и матери! Наши отцы говаривали: "Если муж сядет под кустом колючки, жена тоже должна сесть рядом с ним под куст полыни". Самый лучший выход - перебраться на гору. Враг пройдет, страх минует, дети наши целы останутся, не пойдут невольниками в чужие края. И честь наших матерей, жен, сестер, дочерей, невесток - не будет растоптана. Вот Ахмед он видел то войско, что идет на нас войной. Говорю вам: наших сил на него не хватит. На Гюнгёрмезе мы будем в безопасности. Этот Омароглу, мир праху его отца, вовремя нас оповестил. Даю вам слово, что, как только опасность минует, я своими руками перенесу ваше добро обратно, на наши старые земли. Ах вы, безумные старухи, чего вы боитесь? Не птицы же мы, чтобы всю жизнь на скалах сидеть!
Много сил и слов потратил Мухаммед-Булуд, чтобы уговорить женщин. Уговорил, наконец. Теперь и они вместе с детьми, навьючив на спины домашний скарб, поднимались в горы, а свободные от строительства мужчины приглядывали за скотом. Некоторые пастухи были вооружены кинжалами и добытыми где-то Булудом мечами.
Обращаясь к небесам, старуха Чичек перемешивала молитвы с проклятьями:
- Пророк Наби, пророк Ильяс, освободи человека от человека!
Хотя настроение у людей было не очень веселое, кто-то поддевал ее:
- Эй, старуха, такое говорят, когда женщина от бремени освобождается!
- Ну, так и есть, если мы от этого нечестивца избавимся снова на свет народимся!
Под вечер того же дня люди уже совершили намаз на крошечном, с ладонь, участке горы. С равнины, сколько ни смотри, ни шалашей, ни палаток не различить. А только что покинутые жителями дома погрузились в удивительную тишину. Казалось, застыла вся прошлая жизнь племени. Можно было подумать: люди либо заснули, либо ушли куда-то. Вот-вот они вернутся обратно, вновь задымятся не остывшие еще очаги, к опустевшим кормушкам будет привязан скот, привычным шумом наполнится все село. Но это было лишь внешнее впечатление; внутри дома выглядели так, будто каждую комнату до нитки обчистили воры.
* * *
Когда передовой отряд кази добрался до села, он застал здесь странную картину. Пустые, напоминающие склепы дома молча смотрели на пришельцев. Раскрытые ворота были как черные провалы пещер. Ни самого паршивого козленка в загоне, ни хромого цыпленка в курятнике... Казалось, война, не коснувшись еще села рукой, уже опалила его своим дыханием, убив все живое. Воины разместились в покинутых домах, стали ждать подхода основных сил: здесь они должны были соединиться. А после нескольких дней отдыха войско направится к горе Фит - весенне-летней резиденции Ширваншахов. Для перехода через горы отдых был необходим.
6. ДЕРВИШИ
В это самое время на другом конце света в семье купца, не знающей ни о Султаным-ханым, ни об Исмаиле, будущем шахе, росли их сверстники, братья-близнецы. Много десятилетий назад их предки, азербайджанские купцы, после разгрома хуруфитов покинули Ширванское шахство и обосновались в Конии. У братьев-близнецов, сыновей Гаджи Башира от турчанки Ляман, была, как говорится, легкая нога. Гаджи здорово повезло в торговле, он получил большую прибыль там, где совсем не ожидал ее. Отец не жалел средств для воспитания мальчиков, хотел, чтобы они были и образованными, и физически развитыми и даже мечтал, что они пойдут по его стопам, а, может, и еще дальше. Но с годами Гаджи Башир перестал понимать своих детей.
Один из близнецов, Исрафил, с детства отличавшийся сильной набожностью, стал, несмотря на молодость, мюридом городского кази, его самым доверенным базарным служителем. К отцовскому занятию - торговле он совсем не проявлял интереса. Напротив: как правая рука кази, Исрафил заделался самым ярым врагом всех купцов на базаре, их ненавистным соглядатаем.
Второй близнец, Ибрагим, был полной противоположностью брату. Если Исрафил внешностью походил на отца, а характером был жесток и коварен, то Ибрагим своим прославленным лицом, высоким ростом, изящной осанкой больше напоминал мать, Ляман-ханым. Движения у него были плавными, речь сдержанной. Но и он, как и брат, расстраивал отца необъяснимым пристрастием к дервишам. Дело дошло до того, что Гаджи Башир решил серьезно поговорить с Ибрагимом:
- Сынок, что хорошего находишь ты в этих вшивых, вонючих дервишах, сбривающих не только усы и бороды, но даже брови я ресницы?!
Ибрагим покраснел, горячо возразил:
- Но ведь главное не одежда в человеке, отец, для меня важна суть их учения. Отпусти меня с ними: я хочу повидать мир, хочу узнать, какие еще живут на свете люди, какие есть на свете обычаи, хочу услышать чужие наречия.
Гаджи Башир повысил голос:
- С дервишами - никогда! Сынок, ведь ты можешь поездить по свету и как купец, повидать какие хочешь страны, увидеть разных людей. С моего благословения - пожалуйста! - бери в свои руки мои торговые дела, я уже состарился. Присоединяйся к купеческим караванам, я снаряжу тебя. Что может быть лучше - сын с отцом, рука об руку! И имущество наше умножим, и мечта твоя исполнится.
Ибрагим мягко усмехнулся:
- Прости, отец, но мне не по душе мирские блага. И умножать их мне не хочется.
Тут в разговор, не утерпев, вмешался Исрафил, давно уже внимательно слушавший их. Грубо расхохотался:
- Хорошо! Нам только этого не хватало - нищий дервиш! А есть ты не захочешь? Гулять не захочешь? Дом свой иметь, жену, детей не захочешь? Потом, понизив голос настолько, чтобы услышать мог только брат: - А Нэсрин на что ты будешь содержать? Хоть материю на юбку ты ей должен покупать или нет? Или это тоже отец твой будет делать?
Ибрагим задрожал от гнева, выдохнул шипящим шепотом: "Это не твое дело". Собрав всю свою волю, громко ответил:
- Не обижайся на меня, отец. Торговые дела ты поручи нашему старшему брату Хамдулле. Меня же с этим миром ничто не связывает. Моим ложем станут созданные творцом поля, едой дарованные создателем травы и коренья. Праведная торговля предназначена для моих братьев, я же пылаю страстью хоть на миг приблизить слияние с моим божеством. Разве ты этого не чувствуешь, отец? Ведь ты человек бывалый, предки твои покинули родину во имя своих убеждений. Я не хочу дерзить тебе, моему родному отцу, я только прошу тебя - не заставляй меня заниматься тем, к чему не лежит душа. Не мешай мне идти по пути, предначертанному моим духовным отцом.
