Миссионерская деятельность Кирилла и Мефодия совпадает с годами царствования Михаила III и первого патриаршества Фотия (857–867) и едва ли может быть понята вне связи с церковными планами Фотия. В шесть дней, с 20 по 25 декабря 857 г., Фотий из светского звания прошел все степени церковной иерархии и возведен в Константинопольские патриархи. Но это был князь Церкви исключительного характера, вызывавший на открытый бой всех, кого он считал врагами своими и церковными. Время его управления Церковью нужно считать эпохой разрушения старого и созидания новых устоев для Вселенского патриархата. У него было много врагов среди высшего духовенства и монашества, во главе которых стояли студийские монахи; патриархат разделился на сторонников Игнатия, удаленного с кафедры, и Фотия. Новый патриарх имел главную поддержку в могущественном кесаре Варде, тогдашнем временщике и покровителе высшего образования.
Ни один патриарх не достигал такой силы и могущества и не пользовался таким почетом, как Фотий. Он не только заставил замолчать противников, добившись на Соборе их отлучения, но стремился к тому, чтобы поставить Константинопольский патриархат в равное положение с Римским, нанеся тем сильный удар вековым притязаниям папы. Что во главе церковной администрации в период, отмеченный величайшими событиями в славянской истории, стоял не выразитель узко понятого национального эллинского принципа, а человек обширного ума и политического образования, который мог оценить значение этнографического переворота, происшедшего в империи, и признавал за всеми варварскими народами право на христианское и культурное наследие, — в этом нельзя не усматривать высочайшего блага для народов, начавших политическое и церковное развитие именно в этот знаменательный период времени. Доказательства высокой исторической миссии Фотия здесь налицо, но здесь же следует усматривать признаки средневекового византинизма в его идеальном значении.
Просветители славян Кирилл и Мефодий были ближайшими учениками и приверженцами патриарха Фотия, они играют первую и выдающуюся роль во всех важнейших миссиях его времени. По воле царя и патриарха, отправляясь в языческие страны с культурной и христианской миссией, они исполняли возложенное на них политическое и церковное дело и были орудиями апостольской миссии Вселенского патриархата. Представители византийского клира Кирилл и Мефодий являются красноречивыми истолкователями церковных и политических идей Фотия. Собственные его взгляды в этом отношении выражены в его пастырском наставлении новообращенному князю Болгарии.
Обращаясь к материалам для жизни и деятельности Кирилла и Мефодия, мы должны отметить прежде всего полное отсутствие в летописи всяких известий о миссии солунских братьев в славянских землях. Как ни разнообразны были представляемые объяснения для этого, нельзя не останавливаться перед подобным умолчанием современной византийской летописи, если принять в соображение, что святые братья принадлежали и по связям, и по образованию к известным общественным кругам и что поручаемое им правительством дело имело большую церковную и политическую важность. Ни на минуту также нельзя сомневаться и в том, что современники могли оценить события, стоявшие в связи с деятельностью Кирилла и Мефодия. Тем не менее остается до сих пор ничем не рассеянным туман, покрывающий отношения между официальным византийским миром и вышедшими из него миссионерами.
Святой Кирилл — его везде выдвигает на первый план литературное предание — выступает на общественную деятельность довольно рано. Главный источник, из которого черпали сведения об его жизни (2), начинает подвиги своего героя с восхваления его ума и начитанности, проявленной в прениях с бывшим патриархом И. Грамматиком, низложенным в конце 842 г. Так как с возведением на патриарший престол Мефодия и с восстановлением православия в начале 843 г. значение Иоанна пало, то следует прийти к заключению, что эта статья в житии Кирилла представляет благочестивую легенду, тем более что и восхваляемый в сказании герой был тогда еще слишком юн (14–15 лет). Вторым подвигом выставляется миссия к сарацинам с целью проповеди христианства между магометанами. На этой части сказания мы не будем долго останавливаться. В настоящее время может считаться достаточно установленным, что мотивом повести о сарацинской миссии послужили тогдашние сношения Багдадского калифата с империей, вызванные частию воинами, частию переговорами о мире, о размене пленными и т. п. Выше мы имели случай останавливаться на легенде о путешествиях на Восток патриарха Иоанна Грамматика, когда еще он был в светском звании; точно таким же порядком могла составиться и занимающая нас повесть. По всем вероятным соображениям, путешествие в Багдад падает на период после 851 г., когда Кирилл имел уже значительную подготовку в усвоении славянского языка; кроме того, нельзя не отметить и того, что этим посольством преследовались не богословские и не миссионерские цели, для выполнения которых правительство могло бы найти более зрелого годами богослова, а скорей торговые или даже военные. На указанное время именно падает посольство со стороны Византии Георгия Полата, о котором упоминается и в житии Кирилла (3).
Гораздо более значения получает следующее затем в житии Кирилла сказание о миссии к казарам. После новых исследований в этой части паннонских легенд и после открытия новых данных для хронологии похода на Константинополь Аскольда и Дира становится логически и фактически необходимым вывод, что путешествие к казарам может быть истолковано в более широком смысле. Но прежде чем сослаться здесь на выводы, получаемые из анализа житья Кирилла у академика Ламанского, приводим относящееся сюда место из речи, сказанной в 1885 г. в память 1000-летнего юбилея славянских просветителей (4).
Беседы патриарха Фотия и Сурожское житие должны быть сопоставлены с известиями о пребывании свв. Кирилла и Мефодия в Крыму. Во-первых, на это время падает поход казарского воеводы на Крым и осада одного из крымских городов. Казарский воевода обращен был к христианству проповедью Кирилла. Никак нельзя допустить, чтобы тот самый каган, который ожидал из Византии ученых мужей и находился с царем в дружбе, мог в то же самое время воевать в Крыму. Если бы это случилось, то местный стратиг, или губернатор Корсуня, конечно, не позволил бы святым братьям идти к кагану. Что-нибудь одно: или путешествие было предпринято не к казарам, или нападение на Крым сделал не казарский воевода.
Припомним, что в IX в., перед призванием князей, русские славяне платили дань казарам и составляли часть Казарского царства, что в X и XI вв. русские князья носили титул каганов, как показывает, между прочим, известная «Похвала» митрополита Илариона кагану Владимиру. Этот титул усвоялся русским князьям и за границей, без сомнения, вследствие исторического сожительства руси с казарами и смешения государственной области того и другого народа. Я не берусь утверждать, что свв. братья были с проповедью при дворе славянского кагана, но имею основание думать, что нападавший на Крым и обращенный св. Кириллом воевода был не казарин, но славянин. Во-вторых, между народами, обращенными свв. братьями в христианство во время казарской миссии, упоминается загадочное фулльское племя, или колено: «Беше же в фульсте языце дуб велик и под ним требы деаху…» Св. Кирилл пришел к этому фулльскому колену и начал проповедовать о тщете служения бездушной твари. Язычники отвечали ему: «Не нами это установлено, мы приняли этот обычай от отцов, которым дуб всегда благодетельствовал и никогда не отказывал в дожде, а без дождя нам жить нельзя». Философ доказал им их заблуждение; тогда старшина колена подошел и поцеловал Евангелие, а за ним — все присутствующие. Затем было срублено дерево, и по молитве святого ночью пролил обильный дождь. Занимавшиеся толкованием этого места исследователи усвоили себе взгляд, что здесь разумеется под фулльским коленом население города или области Фуллы. Правда, местоположение этого города точно не определено, но из того обстоятельства, что епископ Сурожский носил титул и Фулльского, делают заключение к местонахождению его в южной части Крыма, поблизости от Судака (5).
Есть много обстоятельств, заставляющих сомневаться в правильности толкования места о фулльском колене в жизнеописании Кирилла. Прежде всего трудно допустить языческие требы в епископском греческом городе в половине IX в. Если бы проповедью св. Кирилла обращены были жители города Фуллы, это служило бы не к чести и архиепископа Сугдеофулльского и духовенства. Далее, выражение «фулльский язык» [7] неприменимо к населению города, а именно к племени, или к колену. Наконец, самые подробности сказания — поклонение дереву, которое посылает дождь, значение дождя в жизни населения, коленный старшина, подающий пример обращения в христианство, — все это такие данные, которые не могут относиться к греческому Южному Крыму. Обратим внимание хотя на то, что дерево представляется подателем дождя. Известно, что в Южном Крыму преобладает система орошения посредством отвода воды из горных источников. Таким образом, в Южном Крыму едва ли мог образоваться культ дерева — подателя дождя.
