Гораздо более значения получает следующее затем в житии Кирилла сказание о миссии к казарам. После новых исследований в этой части паннонских легенд и после открытия новых данных для хронологии похода на Константинополь Аскольда и Дира становится логически и фактически необходимым вывод, что путешествие к казарам может быть истолковано в более широком смысле. Но прежде чем сослаться здесь на выводы, получаемые из анализа житья Кирилла у академика Ламанского, приводим относящееся сюда место из речи, сказанной в 1885 г. в память 1000-летнего юбилея славянских просветителей (4).
Беседы патриарха Фотия и Сурожское житие должны быть сопоставлены с известиями о пребывании свв. Кирилла и Мефодия в Крыму. Во-первых, на это время падает поход казарского воеводы на Крым и осада одного из крымских городов. Казарский воевода обращен был к христианству проповедью Кирилла. Никак нельзя допустить, чтобы тот самый каган, который ожидал из Византии ученых мужей и находился с царем в дружбе, мог в то же самое время воевать в Крыму. Если бы это случилось, то местный стратиг, или губернатор Корсуня, конечно, не позволил бы святым братьям идти к кагану. Что-нибудь одно: или путешествие было предпринято не к казарам, или нападение на Крым сделал не казарский воевода.
Припомним, что в IX в., перед призванием князей, русские славяне платили дань казарам и составляли часть Казарского царства, что в X и XI вв. русские князья носили титул каганов, как показывает, между прочим, известная «Похвала» митрополита Илариона кагану Владимиру. Этот титул усвоялся русским князьям и за границей, без сомнения, вследствие исторического сожительства руси с казарами и смешения государственной области того и другого народа. Я не берусь утверждать, что свв. братья были с проповедью при дворе славянского кагана, но имею основание думать, что нападавший на Крым и обращенный св. Кириллом воевода был не казарин, но славянин. Во-вторых, между народами, обращенными свв. братьями в христианство во время казарской миссии, упоминается загадочное фулльское племя, или колено: «Беше же в фульсте языце дуб велик и под ним требы деаху…» Св. Кирилл пришел к этому фулльскому колену и начал проповедовать о тщете служения бездушной твари. Язычники отвечали ему: «Не нами это установлено, мы приняли этот обычай от отцов, которым дуб всегда благодетельствовал и никогда не отказывал в дожде, а без дождя нам жить нельзя». Философ доказал им их заблуждение; тогда старшина колена подошел и поцеловал Евангелие, а за ним — все присутствующие. Затем было срублено дерево, и по молитве святого ночью пролил обильный дождь. Занимавшиеся толкованием этого места исследователи усвоили себе взгляд, что здесь разумеется под фулльским коленом население города или области Фуллы. Правда, местоположение этого города точно не определено, но из того обстоятельства, что епископ Сурожский носил титул и Фулльского, делают заключение к местонахождению его в южной части Крыма, поблизости от Судака (5).
Есть много обстоятельств, заставляющих сомневаться в правильности толкования места о фулльском колене в жизнеописании Кирилла. Прежде всего трудно допустить языческие требы в епископском греческом городе в половине IX в. Если бы проповедью св. Кирилла обращены были жители города Фуллы, это служило бы не к чести и архиепископа Сугдеофулльского и духовенства. Далее, выражение «фулльский язык» [7] неприменимо к населению города, а именно к племени, или к колену. Наконец, самые подробности сказания — поклонение дереву, которое посылает дождь, значение дождя в жизни населения, коленный старшина, подающий пример обращения в христианство, — все это такие данные, которые не могут относиться к греческому Южному Крыму. Обратим внимание хотя на то, что дерево представляется подателем дождя. Известно, что в Южном Крыму преобладает система орошения посредством отвода воды из горных источников. Таким образом, в Южном Крыму едва ли мог образоваться культ дерева — подателя дождя.
Обращение фулльского колена — весьма любопытная для нас подробность в проповеднической деятельности святых братьев, если поискать другого толкования для загадочного термина. Даже в позднейшую пору, когда сведения византийских греков о странах на север от Черного моря могли быть менее сбивчивы, мы встречаем у них ряд замысловатых выражений, под которыми они разумели Россию. Таково, между прочим, выражение «Фула» (6), равносильное Скифии и Тавроскифии и обозначающее Южную Россию. Если, таким образом, перенести фулльское колено из Крыма в Южную Россию, то получим в деятельности славянских апостолов одно очень важное обстоятельство, прямо входящее в область древней русской истории.
Свидетельство патриарха Фотия об обращении в христианство русского князя с народом его совершенно произвольно относимо было нашими церковными историками к Аскольду и Диру (7). Официальное сообщение его в окружном послании не может подлежать сомнению. Но в нем подразумевается не обращение к христианству Аскольда и Дира и не основание греческой епископии в Киеве, чего в действительности не было в 866 г. Самое вероятное и в сущности единственное основание, какое имел патриарх Фотий говорить о начале христианства на Руси, заключалось в донесении Кирилла и Мефодия об обращении нападавшего на Крым воеводы и об успешной проповеди среди фулльского колена. Результаты их проповеднической деятельности в Южной России могли быть известны в Константинополе уже в 863 г.
В течение истекших со времени празднования юбилея снятых солунских братьев лет, между прочим, остановлено было внимание на том, что место об обращении к царю греческому казар и диспут Кирилла с сарацинами и евреями есть не что иное, как совершенно отдельное произведение, внесенное в жизнь Кирилла после X в., во всяком случае после образования первоначального текста. Притом же казарская миссия явно выдает составной характер, в ней сшиты в одно два сказания: диспут с евреями и магометанами при дворе кагана и проповедь христианства в языческой среде, на чистом воздухе. Эти наблюдения приводят к естественному выводу, что миссия славянских просветителей могла направляться, собственно, не к казарам, а к тем русским, которые были под Константинополем в 860 г. и которые в то время легко могли быть известны под чужим именем. Составитель легенды мог не назвать русских потому, что в IX в. для жителей Константинополя Гардарика значила именно страну (7) казар и, кроме того, имя казар потому еще могло покрывать славян и русских, что эти последние в области Днепра входили в царство казарское. Сущность приведенных соображений выражается в данном эпизоде в том, что русь Аскольда и Дира после испытанного под Константинополем поражения и возвращения в Киев отправила в Константинополь осенью 861 г. посольство с просьбой прислать проповедников. На это посольство патриарх и царь отвечали отправлением в Киев Кирилла и Мефодия — с этой точки зрения следует оценивать выступление их на политическую деятельность, именно в 861 г. Казарская миссия, с точки зрения составителя жития Кирилла, едва ли, однако, может быть всецело превращена в миссию к Киевской Руси. И ссылка на небывалую «старую дружбу и любовь», и выразительно указанный мотив посылки «мужей книжных для прений о вере с сарацинами и евреями» — оба эти обстоятельства никак не применимы к отношениям империи к русским сейчас же после похода в 860 г. Итак, нужно принять, что в жизнеописание Кирилла действительно могли быть внесены в эту часть различные воспоминания и отдельные эпизоды, о чем свидетельствует как дважды встречающийся оборот «пути ся ят», так самостоятельный рассказ о том, что последовало в Крыму, вместе с нападением на него дикой толпы угров, воющих по-волчьи, наконец, две беседы с властителем казар, на несовместимость которых с идеей о казарах указал академик Ламанский [8]. Следует, между прочим, определить место и оценить значение самого главного подвига св. Кирилла, стоящего в связи с изобретением славянской азбуки и с переводом Священного Писания на славянский язык. Не может быть сомнения, что, выступая на дело миссии между славянами, Кирилл и Мефодий владели уже главным средством влияния — языком, и по крайней мере началом перевода Священного Писания. Таким образом, время изобретения славянской азбуки и последующие подготовительные работы к миссионерской деятельности должны относиться к предшествующему казарской миссии периоду, который, хотя бы он и проведен святыми братьями в Константинополе, весьма трудно поддается наблюдению.
С точки зрения жизнеописателя, братья Кирилл и Мефодий, прежде чем отправиться к кагану казарскому, прибыли в Херсонес и оставались там значительное время. Множество вопросов первостепенной важности с точки зрения истории и культуры стоит в связи с объяснением этого небольшого эпизода в Паннонской легенде. Но и он, так же как и другие части, не расчленен еще на составные элементы и не приведен в известность в рассуждении лежащих в основе его источников. Прежде всего с пребыванием в Херсонесе легенда соединяет изобретение славянской азбуки. О времени, месте и обстоятельствах появления славянской азбуки и письменности высказаны были различные мнения, которыми, впрочем, не исчерпан вопрос. По своей важности это действительно едва ли не первостепенный в славянской истории факт. Просвещение славян христианством трудами Кирилла и Мефодия получило в истории особенный характер благодаря тем условиям, какими оно сопровождалось. Славянский язык, как язык проповеди и богослужения, должен быть рассматриваем в смысле твердых устоев, на которых прочно зиждется народность; в своем богослужебном языке славяне получили одно из чудодейственных средств, которым подкреплялись их силы всякий раз, как в непосильной борьбе с внешними бедствиями они приходили в изнеможение. Но был ли сделан перевод Священного Писания для славян солунских, или для болгар, или для мораван, или же, наконец, в Крыму для восточных славян — это остается доселе не выясненным и по существу не может быть разрешено. Может быть, этот вопрос подготовляется теперь к разрешению на почве собирания и опубликования древнейших письменных знаков, какие употреблялись и у славян, и у других восточноевропейских народов. Те письменные знаки, употреблявшиеся на строительном материале, которые открыты на постройках в Абобе (8), должны иметь в этом отношении первостепенное значение. Но независимо от алфавита, известного под именем кириллицы, есть еще глаголица, которая в лице академика Ягича и многих его последователей имеет защитника, как более древний алфавит, обязанный происхождением своим Кириллу. Не вступая здесь в специальные рассуждения по этому вопросу, мы ограничимся указанием, что легенда приурочивает изобретение славянского алфавита к пребыванию св. Кирилла в Херсонесе.
