Связь между контролем над плодами экспансии и поддержанием центральной власти на самом деле оказывалась такой тесной, что обратная взаимозависимость тоже работала. Всякий раз, когда ранее мощная власть центра переставала извлекать выгоду из плодов экспансии, она быстро слабела, потому что каждое последующее поколение теперь должно было финансировать строительство режима из невозобновляемых активов. Мы уже видели эту взаимозависимость в действии на примере Каролингов в IX в., но она в равной степени относится и к Меровингам в VII в., и англосаксонской Англии тоже. Как только пикты и северные британцы достаточно организовались, чтобы отражать экспансию Нортумбрии в конце VII в., правители королевства в VIII в. стали относительно малозначимыми перед лицом внутренней политической нестабильности. Это также относится и к династии Оттонов. К 980-м гг. процессы развития в славянском мире зашли достаточно далеко, чтобы блокировать открытую границу. Ввиду восстаний ранее покоренных славян и открытого сопротивления со стороны их новых вооруженных сил (в этом Польское королевство играло главную роль) экспансия Оттонов на восток резко остановилась, и последние представители династии и их преемники из Салийской династии быстро обнаружили, что им осуществлять центральную власть стало гораздо труднее, чем Генриху Птицелову или Оттону I[247].
Все это подталкивает к одному последнему вопросу: если экспансия была такой важной для долгосрочного осуществления центральной власти и восполняла большую брешь в королевских финансах, созданную прекращением налогообложения, то почему тогда более поздние монархи династии Каролингов позволили ей закончиться? Высказывались различные предположения, включая то, что считалось незаконным продолжать экспансию за пределами старых владений Меровингов в период их расцвета. Но это весьма неубедительно, особенно потому, что власть Карла Великого на самом деле вышла далеко за их рамки почти во всех направлениях. Также высказывалось предположение, что после коронации императором преклонные годы Карла, расходы на саксонские войны (на которые ушло более двадцати лет) и его интерес к вопросам христианства отвлекали королевское внимание от завоевательных походов. В этих направлениях рассуждений есть что-то, и стареющий Карл Великий гораздо больше времени проводил в своем новом королевском дворце в Ахене, но все это не объясняет, почему экспансия не началась заново при его преемниках.
Более плодотворный путь решения этой проблемы состоит в том, чтобы рассматривать экспансионистскую войну как уравнение затраты – выгода, управлявшая ею. Захватническая война, приносившая прибыль, также была связана с затратами не только финансового характера (продовольствие, оружие и т. д.), но и личного, так как некоторые ее участники, безусловно, должны были умереть. Если подумать о войне в таком ключе, то достаточно легко выстроить идеальный профиль региона, подходившего для экспансии: экономически развитый, чтобы предложить удовлетворительный уровень награды как в смысле движимых трофеев, так и потенциального захвата земель, но не очень хорошо организованный в военном отношении, чтобы не слишком большая часть вашей захватнической армии погибла в процессе завоевания приза. Есть и еще один пункт: затраты – как эмоциональные, так и финансовые – увеличивались с расстоянием, так как тяготы военного похода становились гораздо большими, и вы оказывались отрезанными от родины и основных проблем на гораздо большее время, находясь на войне в каких-нибудь далеких краях.
Если вы мысленно окинете взором границы империи Каролингов в начале IX в., то, я думаю, станет ясно, почему экспансия медленно шла к завершению. На юге территории мусульманской Испании были богаты и весьма желанны, но на полуострове имелось много хорошо организованных исламских государств, которые ожесточенно сражались за увеличение своих земель. Даже без учета поражения при Ронсевале на Пиренеях повсеместные усилия Каролингов достигли успеха в расширении своих границ на юг только до Барселоны. Это медленное продвижение сильно и показательно контрастирует, скажем, с завоеванием лангобардов. Лучшие куски Италии были уже поглощены аналогичным образом, а все, что осталось, либо представляло собой бедные гористые регионы, либо все еще находилось в руках Византии, и их захват оказался бы слишком трудным. На Балканах после поражения аваров на пути дальнейшего продвижения встали мощные Булгарская и Византийская империи, да и центральные части не являлись самым привлекательным источником потенциальных наград, о которых можно было мечтать. Восточная граница на реке Эльбе за Саксонией оставалась возможной целью, и Людовик Немецкий вел там успешные войны, но тогда этот северный регион еще не стал таким экономически развитым, каким он будет через сто лет, когда представители Оттонской династии смогут эксплуатировать его более эффективно. А дальше на юг в Богемии и Моравии уже начали появляться достаточно крепкие славянские государственные образования, чтобы затруднить экспансию. На каждом участке границы при решении уравнения затраты – выгода получался отрицательный результат: или враг был слишком грозным (Испания), или возможные выгоды оказались не настолько велики (Балканы), или имело место сочетание этих двух факторов (юг Италии и Южная Эльба).
Стратегическая ситуация в целом не созрела для дальнейшей экспансии, но как этот факт породил решение прекратить ведение военных действий? Невозможно представить себе, что Карл Великий или Людовик Благочестивый сидели над картой (особенно потому, что они, вероятно, ее не имели) и провели тот же самый анализ, что и мы только что. Ответ, я думаю, кроется в том, что захватнические войны активно велись политически значимым классом землевладельцев, который обеспечивал основную часть армии. Тот факт, что экспресс Каролингов достиг буферной зоны экспансии, стал бы для них жизненным опытом, приняв весьма ощутимую форму увеличившегося числа жизней, положенных за понижающийся уровень прибыли. А так как эти люди оказывались политически значимыми и некоторые из них регулярно общались со своими правителями на ассамблеях, то самой вероятной априорной моделью того, как на самом деле прекратилась экспансия, стало бы нарастание сопротивления дальнейшим войнам, вынудившее правителей остановиться. И если поискать, то можно найти небольшое доказательство, которое демонстрирует в действии именно этот процесс. Например, Людовик Благочестивый принял решение послать Гуго Турского и Матфрида Орлеанского – двух главных сподвижников Лотаря – воевать в Испанию, что вызвало немало подозрений и гнева Лотаря и привело его к открытому бунту. На их взгляд – и на взгляд Лотаря, исключение из внутренней политической жизни стало играть более важную роль, чем любые выгоды, которые можно было получить от участия в захватнической войне.
И это, на мой взгляд, добавляет еще один важный штрих к анализу. Магнаты со своими военизированными отрядами из мира Каролингов на самом деле действовали, держа одновременно в голове пару уравнений затраты – выгода. С одной стороны, они подсчитывали потенциальные доходы и потери от ведения войны за пределами своей страны, но с другой – сравнивали свой полученный ответ с таким же подсчетом в отношении потенциальных затрат и прибыли от политических интриг на родине. Военное уравнение не только давало гораздо более отрицательный результат начиная с 800 г., но с 810-х гг. или, безусловно, с divisio regni[248] 817 г. самое позднее внутреннее политическое соотношение двух факторов выглядело гораздо более позитивным. И пока был один правитель, акции и облигации на фьючерсном рынке политической лояльности неуклонно поднимались в цене, притом что три наследника искали себе сторонников – тенденция, которую только ускорило появление Карла Лысого. Поэтому, на мой взгляд, политическое давление со стороны военной элиты и остановило экспансию, так как она стала приносить меньшее вознаграждение, а потенциальная плата за продажу своей лояльности на внутреннем рынке все росла. И последнее конечно же приносило награды в местной валюте, которую высоко ценили наши магнаты, и означало, что им не придется переходить через Эльбу или Пиренеи. Поэтому настоящая история конца экспансии состоит не столько в прекращении насилия, сколько в смещении ее фокуса с внешних врагов на внутренних, и это лишь подчеркивает, насколько на самом деле стремительно приближался конец монархии Каролингов[249].
Создание Европы и конец империи
В целом история этих трех попыток реставрации Римской империи наводит, как мне кажется, на одно заключение. К концу первого тысячелетия уже нельзя было создать имперские владения на просторах Европы в том же географическом масштабе, которого достиг Рим, использовавший демографическую и экономическую базы на Средиземноморье, чтобы завоевать всю Западную и Южную Европу и запугать, кроме того, большую часть ее не столь развитых северной и центральной зон. К 1000 г. в результате подъема ислама единство этой политической базы оказалось раздробленным – ее южные берега были отделены от остальной территории, и крестец Восточной Римской империи превращен в средневековую Византию как своего рода государство-преемник, подобное любому королевству в Западной Европе.
