Михаил Сергеевич тоже имел право на летний отпуск. Однако в этом году он предпочел «отдыхать» на Старой площади. 29 сентября 1984 г. Игорь Юрьевич Андропов посетил М.С. Горбачева и во время разговора поинтересовался, отдыхал ли он в этом году. «Лицо его переменилось. Он подошел к столу для заседаний, покрытому зеленым сукном, выбросил по-ленински правую руку вперед и с большим значением, посмотрев на меня, сказал: «О будущем надо думать, Игорь, о будущем»[2054].
Летом 1984 г. по совету М.С Горбачева и Е.И. Чазова Константин Устинович отправился отдыхать на Ставрополье в высокогорный дом отдыха «Сосновый бор»[2055]. Тот факт, что его уговорили ехать туда М.С. Горбачев и Е.И. Чазов, в беседе с В. Легостаевым подтвердила Анна Дмитриевна Черненко[2056].
Касаясь этого эпизода, бывший помощник К.У. Черненко В. Печенев пишет: «Почему-то его повезли в новый санаторий в Кисловодск, который был расположен на высоте около 1000 метров над уровнем моря»[2057]. Это удивление нетрудно понять, если учесть, что Константин Устинович страдал эмфиземой легких и испытывал нехватку кислорода даже в обычных условиях.
«Мне говорили, – отмечает В.А. Печенев, – что при его состоянии легких отдых там был ему вреден, тем более что до этого он всегда отдыхал в Крыму»[2058].
Врачи, пишет H.A. Зенькович, видимо, «не знали, что прозрачный воздух Кисловодска по вечерам и ночью становился прохладным: с вершин гор в долину спускались остывшие, пахнущие свежим снегом воздушные потоки». Почти сразу же К.У. Черненко простудился, у него «началось обострение болезни»[2059]. В результате «за все время пребывания здесь Константин Устинович «ни разу» не вышел из помещения»[2060].
Казалось бы, необходимо было сразу же перебраться в другое место или же вернуться обратно. Но врачи не спешили с принятием решения. Не спешили, когда К.У. Черненко стал задыхаться, не спешили, когда он «даже по комнатам начал передвигаться с трудом»[2061].
В. Болдин вспоминает, что он был свидетелем телефонного разговора между Михаилом Сергеевичем и Константином Устиновичем. Последний жаловался на плохое состояние и спрашивал, что делать, а Михаил Сергеевич советовал ему не терять надежды, все образуется[2062].
И только тогда, когда К.У. Черненко потерял способность передвигаться даже по комнате и ему понадобилась «каталка», утверждает В. В. Прибытков, «из Москвы срочно прибыли Чазов с Чечулиным». Осмотрев больного, они предложили поменять место отдыха[2063].
Однако, как позднее докладывал Евгений Иванович на заседании Политбюро, дело заключалось не просто в месте отдыха. Оказывается, у находившегося под неусыпным наблюдением врачей К.У. Черненко в разгар лета на юге страны была обнаружена «двусторонняя пневмония», т. е. запущенное воспаление легких[2064].
Нельзя не отметить, что Е.И. Чазов, который посвятил в своих воспоминаниях не одну страницу состоянию К.У. Черненко, не только полностью обошел стороной вопрос о пребывании Константина Устиновича в «Сосновом бору», но и сдвинул обострение его болезни с лета на осень 1984 г.[2065].
«Десять дней пребывания генсека в обстановке разреженного, холодного и влажного по вечерам горного воздуха, – писал
В. Легостаев, – сделали свое дело. Черненко был в экстренном порядке на носилках транспортирован из Кисловодска в Москву без шансов на выживание». «Вошел он туда своими ногами, – пишет В.А. Печенев, – а выносили его оттуда на носилках»[2066].
В связи с этим срочно был изготовлен эскалатор и в аэропорт Минвод направлен транспортный самолет «Ил-76». Едва подогнали его к борту самолета, как подвезли К.У. Черненко, два дюжих комитетчика буквально на руках поднесли к его трапу, включили эскалатор, и он поехал к люку[2067].
Предполагалось, что К.У. Черненко проведет на юге около месяца[2068]. Однако, по свидетельству Е.К. Лигачева, «…уже на шестой-седьмой день пребывания в Кисловодске здоровье Генерального секретаря резко ухудшилось»[2069]. Если верить В. Прибыткову, он пробыл в «Сосновом бору» «лишь десять дней»[2070]. По сведениям «Вашингтон пост», К.У. Черненко вернулся в Москву 7 августа[2071]. Следовательно, он провел на юге не 10, а около 20 дней.
«Вашингтон пост» утверждала, что из аэропорта К.У. Черненко сразу же отвезли в больницу[2072]. Однако В. Прибытков пишет, что «С высокогорного курорта Черненко срочно перевезли в Подмосковье, на брежневскую дачу в Завидово. Самостоятельно ходить он не мог. Говорил с трудом. Приступы астмы, которые раньше были довольно редкими, участились. Кашель, в груди хрипы. Здоровье подорвано окончательно. Для того, чтобы как-то поддерживать его состояние, на даче и в кабинете установили специальные кислородные аппараты»[2073].
Принятые меры сразу же сказались на состоянии К.У. Черненко. Уже через неделю кризис прошел. И Константин Устинович встал на ноги[2074]. Вскоре он напомнил о своем существовании, дав интервью, которое 2 сентября появилось на страницах «Правды»[2075].
М.С Горбачев укрепляет позиции
Несмотря на то, что М.С. Горбачев возглавлял Секретариат, кабинет М.А. Суслова продолжал пустовать, и на заседаниях Политбюро по правую руку от генсека восседал Г.В. Романов, а слева H.A. Тихонов. Как явствует из воспоминаний В.А. Печенева, осенью 1984 г. в этой расстановке сил произошли изменения: «на одном из заседаний, когда Романов был в отпуске, Черненко, показав на место справа от себя, которое обычно занимал второй секретарь, сказал: «Михаил Сергеевич, ты садись сюда»«[2076].
С учетом тех традиций, которые существовали тогда в руководстве партии, деталь немаловажная. Однако вряд ли жест К.У. Черненко был связан только с тем, что Г.В. Романов находился в отпуске и его место в зале заседаний Политбюро пустовало.
Дело в том, что к этому времени произошло одно важное кадровое изменение, которое сразу же вызвало много вопросов и которое до сих пор во многом остается покрыто тайной. Неожиданно был отправлен в отставку начальник Генерального штаба маршал Н.В. Огарков, которого многие считали союзником Г.В. Романова.
Бывший первый секретарь Ленинградского обкома партии, Г.В. Романов был выдвиженцем Ю.В. Андропова. «Когда Андропов пришел, – вспоминал Григорий Васильевич, – он мне прямо сказал: «Ты мне нужен в Москве. Устинов дрова ломает, много денег тратит на оборонку, нам уже не хватает». Я дал согласие, но только через пол года, весной восемьдесят третьего»[2077].
Как мы уже знаем, 15 июня 1983 г. пленум избрал Г.В. Романова секретарем ЦК КПСС[2078]. По имеющимся сведениям, ему было доверено курировать три отдела ЦК КПСС: Административный, Оборонный и Отдел машиностроения[2079]. В.И. Долгих, утверждает, что, кроме оборонного, на Г.В. Романова возложили также руководство Отделом строительства и Отделом промышленности, но он отказался от этого и они были переданы В.И. Долгих, а сам Григорий Васильевич сосредоточился на Оборонном отделе[2080].
Чтобы понять смысл этого назначения, необходимо учесть, что до 1976 г. этот отдел возглавлял Д.Ф. Устинов. После того, как он заменил A.A. Гречко на посту министра обороны, его преемником в аппарате ЦК КПСС стал Я.П. Рябов. Но они не сработались. В 1979 г. Я.П. Рябов был переведен в Госплан, в результате чего, по одним сведениям, вплоть до лета 1983 г. должность секретаря ЦК КПСС по оборонным вопросам оставалась вакантной, по другим, Оборонный отдел курировал Д.Ф. Устинов[2081].
Е. И. Чазов утверждает, что на должность секретаря ЦК КПСС Г.В. Романова рекомендовал М.С. Горбачев[2082]. Вероятнее всего, Михаил Сергеевич сделал это с подачи Юрия Владимировича, который именно ему доверил и организацию переезда Г.В. Романова в Москву. Однако, вернувшись из Ленинграда, Михаил Сергеевич счел необходимым напомнить в ЦК о тех слухах по поводу Г.В. Романова и Таврического дворца, которые появились еще в середине 70-х годов[2083].
Если Д.Ф. Устинов без энтузиазма встретил появление Г.В. Романова в Москве, то иначе сложились отношения нового секретаря ЦК КПСС с Н.В. Огарковым. Этому во многом способствовало то, что к тому времени взаимоотношения между министром обороны и начальником Генерального штаба можно было выразить словами ««нашла коса на камень»[2084].
Расхождения между ними обнаружились уже в 1979 г., когда решался вопрос об Афганистане: Д.Ф. Устинов был за введение туда советских войск, Н.В. Огарков – против[2085]. Подобным же образом разошлись их позиции в 1980–1981 гг. по поводу необходимости ввода войск в Польшу. А. Кокошин утверждает также, что Н.В. Огарков выступал против простого увеличения военных сил и предлагал использовать идущие на это средства для «наращивания усилий в области создания новейших средств связи и боевого управления, обычных средств вооруженной борьбы, особенно «умного оружия», появление которого в США назвали «революцией в военном деле»[2086].
