Но все это было лишь прелюдией к еще более страшным событиям. 25 июля Москва стала свидетельницей массовых казней, совершенных царем «на Поганой луже» («на рыночной площади»)[2214]. Возможно, что эта Поганая лужа находилась в районе позднейших Чистых прудов[2215]. Здесь неподалеку в 1569 г. размещались литовские послы[2216] и находился митрополичий загородный двор[2217].
Много ужасов видала на своем веку русская столица. В 1504 г. в ней пылали костры, на которых сжигались «еретики». Не раз топор палача оканчивал жизненный путь непокорных вельмож. Уже давно среди горожан из уст в уста передавались были и небылицы о крутом нраве царя Ивана, о кровавых оргиях, совершавшихся в Слободе и Кремлевском дворце. Но то, что произошло в Москве 25 июля, по своей жестокости и садистской изощренности превосходило все случавшееся ранее и может быть объяснено только изуверским нравом и больным воображением Ивана Грозного.
На площади был сооружен бревенчатый помост и разведен костер, над которым в огромном котле кипела вода. На место казни Иван IV явился в полном вооружении, со всей опричной свитой и под охраной 1500 стрельцов. Сюда же привели 300 осужденных, подвергнутых уже до этого нечеловеческим пыткам. С ужасом следили жители столицы за происходившим перед их глазами. Сначала царь объявил свою монаршую «милость» — 184 человека из числа осужденных были отпущены на свободу. Зато всех остальных ждала лютая казнь[2218]. Сначала дьяк Василий ГЦелкалов перечислил всех осужденных на смерть. Первым среди них был назван И.М. Висковатый. Ему вменялись в вину изменническая переписка с польским королем[2219] и предательские сношения с турецким султаном[2220] и крымским ханом[2221]. Глава Посольского приказа держался стойко, решительно отрицая свою виновность. Тогда началась изощренная казнь: Висковатого приказано было «по суставам резати». Один за другим приближенные царя отрезали какую-либо часть его тела[2222]. Вторым погиб казначей Никита Фуников, несмотря на то, что он, так же как и Висковатый, заявил о своей безвинности (его умертвили, обварив кипятком)[2223]. Повар, который в свое время по приказу царя отравил его двоюродного брата, теперь был казнен якобы за то, что он собирался по наущению Владимира Старицкого «извести» Ивана Грозного. Дьяку Разбойного приказа Григорию Шапкину, как и его жене и двум сыновьям, головы рубил опричник Василий Темкин, дьяку Большого прихода И. Булгакову и его жене — земский боярин И.П. Яковля. Казнены были также дьяк Поместного приказа Василий Степанов и многие другие приказные люди и дети боярские. Кроме упоминавшихся дьяков тогда же погибли встречающиеся в синодиках Кузьма Румянцев[2224], Андрей Безносов[2225], Второй Бунков, Андрей Батанов, Рахман Житкого[2226], Василий Захаров, Юрий Сидоров и др.[2227] Возможно, в июле 1570 г. погиб Иван Григорьевич Выродков, которого Штаден считает главой Разрядного приказа[2228]. Они были привязаны к барьеру, и царь вместе со своими сыновьями собственноручно убивали их, нанося удары пиками и саблями. «У многих приказал он вырезать из живой кожи ремни, а с других совсем снять кожу и каждому своему придворному определил он, когда тот должен умереть, и для каждого назначил различный род смерти»[2229]. 27 июля казнено было еще 9 детей боярских и 80 жен и детей новгородцев, погибших за три дня до этого[2230].
Примерно в то же время был пострижен в монахи опричный боярин И.Я. Чеботов. Опала постигла его, вероятно, в связи с близостью к старицкому дому: его родственница Марфа Жулебина была боярыней княгини Ефросиньи и казнена вместе с нею[2231].
Все эти казни и опалы для москвичей явились полной неожиданностью. Еще недавно погибшие приказные люди были всесильными правителями. Только 12 июля от имени печатника И.М. Висковатого и бояр посылалась грамота польско-литовским послам о полоцких рубежах[2232]. 24 июня он вел переговоры с Яном Кротовским[2233]. За два дня до этого на очередной встрече с представителями Речи Посполитой кроме Висковатого присутствовал и дьяк Василий Степанов[2234]. Фуников, Висковатый и Васильев вели в начале июня переговоры со шведскими послами[2235]. Апрелем 1570 г. датируются последние грамоты, подписанные Василием Степановым и Иваном Булгаковым[2236].
Московскую трагедию лета 1570 г. помнило не одно поколение русских людей. В летописях, исторических песнях и повестях слышатся отзвуки страшных событий, происшедших на Поганой луже[2237]. Д.Н. Альшиц нашел небольшую повесть о казни торгового человека Харитона Белоулина «на пожаре» в Москве, когда было «уготовлено 300 плах»[2238]. Повесть, конечно, фольклорного происхождения. Возникла она не ранее начала XVII в. и содержит много анахронизмов. Казнь в ней датируется 1574 г. и связывается с гибелью царевича Ивана Ивановича; ее место названо ошибочно. Но сама обстановка казней 1570 г. передана в повести очень выразительно.
Задумываясь о причинах июльских казней, исследователь невольно встает в тупик перед рядом трудностей. Современники говорили, что царь «тотчас по отъезде Магнуса обезглавил многих бояр, а многих задержал за то, что они составили заговор против его жизни»[2239]. Обычно историки, пишущие об июльских казнях, связывают их с новгородским походом царя[2240]. Основанием для этого являлись упоминания описи Посольского приказа 1626 г. о хранившемся там списке «из изменного дела 78-го году на ноугородцкого архиепискупа на Пимина, и на Новгородцких дияков… как они ссылалися к Москве з бояры с Олексеем Басмановым, и с сыном ево с Федором, и с казначеем с Микитою с Фуниковым, и с печатником с Ываном Михайловым Висковатого, и с Семеном Васильевым сыном Яковля, да з дьяком с Васильем Степановым, да с Ондреем Васильевым, да со князем Офонасьем Вяземским о здаче Великого Новагорода и Пскова». Заговорщики хотели якобы царя «извести, а на государство посадити князя Володимера Ондреевича»[2241]. Не все, однако, из упомянутых лиц, пострадали в июле 1570 г. Так, боярин С.В. Яковля упоминается еще в марте 1571 г.[2242], 26 августа 1570 г. он посылал грамоту к литовским послам вместе с Андреем Васильевым[2243]. Возможно, Яковлев и Васильев были в числе тех, кого царь «простил» во время казней на Поганой луже.
Иной была судьба видных опричников Басмановых и Вяземского. Боярин Алексей Данилович Басманов исчезает из разрядов фактически уже сразу после введения опричнины. По сведениям Курбского, его по приказу царя зарезал собственный сын Федор, которого также казнили[2244]. По фамильным преданиям начала XVII в., Алексей Басманов был сослан на Белоозеро, где его и его сына «не стало в опале»[2245]. В.Б. Кобрин считает это сведение более правдоподобным, ибо Басмановы в синодиках не упоминаются. По Р.Г. Скрынникову падение Басмановых «было следствием интриги» В.Г. Грязного и Малюты Скуратова[2246]. Никаких данных в пользу этой догадки автор не приводит.
По сообщению Шлихтинга, Афанасий Вяземский пострадал в результате доноса на него ловчего Григория Ловчикова о том, что он якобы предупредил новгородцев о январском царском походе[2247]. Обвинение, вероятно, было ложным или во всяком случае недоказанным: князя Афанасия не казнили, а поставили «на правеж». Это было, очевидно, около марта — августа 1570 г.[2248] Штаден говорил, что Вяземский «умер в посаде Городецком в железных оковах»[2249]. В синодиках также его имени нет.
Таким образом, сам Григорий Ловчиков не пережил Афанасия Вяземского. Этот заплечных дел мастер последний раз появляется в источниках 12 июля 1570 г., когда было «взято ко государю с Григорьем Ловчиковым» какое-то «дело Прокоша Цвиленева»[2250] В данном случае речь идет не об аресте Ловчикова, а о том, что он отвозил какие-то бумаги царю[2251]. Однако в том же 7078 г., т. е. до сентября 1570 г., Ловчиков уже погиб, ибо 15 августа этого года датируется вклад его детей Троицкому монастырю (сельцо Офросимово Московского уезда) на помин души отца и матери[2252]. Возможно, что поездка в Слободу с материалами Цвиленева оказалась роковой для доносчика и палача Ловчикова.
Словом, непосредственно с делом о «новгородской измене» гибель Басмановых и Вяземского не связывается. Строго говоря, и сведения «розыскного дела» также не дают для этого нужных данных: в нем могло всего лишь говориться о том, что на следствии раздавались голоса о «ссылке», переговорах новгородцев с опричниками. Но это могло быть такой же ложью, как и вымученные под пыткой обвинения в переговорах с крымским ханом И. Мстиславского, М. Воротынского и Шереметевых[2253].
